— И ты решила найти мне замену? — Господин до сих пор стоит в дверях, и я поворачиваю голову к нему, настороженно прислушиваясь к его тону и прекрасно различая что-то чуждое ему, непривычное, не равнодушное. Что-то, что притаилось в уголках его губ, во взгляде черных глаз, прожигающих не меня — Адель. Его поза совершенно расслаблена, он стоит небрежно прислонившись к косяку и скрестив на груди руки, голова склонена чуть вбок, и весь его вид показывает полное безразличие… если бы не глаза. Они пылают от едва сдерживаемой ярости.

Он ревнует ее, ко мне, Боже, какая ирония. К той, которая никогда не сравнится с ним и действительно не сможет заменить.

— Что ты, Дамиан, твоей девочке приснился страшный сон, она кричала.

— Думаю, Джиллиан способна сама совладать со своими страхами, правда, la petite?

— Да, конечно, — я виновато опускаю голову, сцепляя пальцы и рассматривая побелевшие костяшки. Матрац распрямляется, когда Адель встает, и идет к выходу. Прислушиваюсь к ее тихим шагам, которые угасают где-то в коридоре, но не могу расслышать удаляющиеся шаги Господина, потому что он продолжает стоять на месте, наверняка решая, что делать со мной, так некстати обратившей внимание его любовницы на себя.

— Какое маниакальное желание к кому-нибудь привязаться. Ты напоминаешь мне собачонку, Джил. Доверчивую, глупую собачонку, — он шепчет это так язвительно и гадко, что в этот момент я действительно чувствую себя собачонкой, которая провинилась перед своим хозяином. Осталось упасть в его ноги и выскулить прощение за то, что приняла ласку от чужого человека. Но, по крайней мере, этот человек проявляет ко мне что-то большее, чем просто безразличие, и он ни лишал меня семьи и свободы. — Только смею тебя предупредить: Адель не оценит твою жертву, поверь мне.

И, пока я рассматриваю свои пальцы, Хозяин закрывает двери и совершенно неслышно подходит ко мне. Он грубо обхватывает мой подбородок, вынуждая меня поднять голову, и замолкает, прекращая источать яд. Его глаза по-прежнему пылают яростью, мне кажется, скажи я хоть одно непродуманное слово, как эта ярость выльется на меня оглушающей болью. Поэтому я молчу, гипнотизируемая его взглядом и не знающая, что ожидать от него.

Секунды проходят, превращаясь в колючее напряжение.

— Не ищи в ней друга, Джиллиан. Je ne livrerai pas toi à lui. Tout le monde sauf toi.*

— Тогда в ком?

— Думаю, здесь с этим будет проблема. Так что оставь свои наивные человеческие привычки и привыкни к тому, что ты здесь в роли игрушки, — на его последних словах я прикусываю губу, чувствуя предательские слезы и не желая показать ему, как меня это задело. Наверное, жившая в той комнате девушка никогда не слышала таких слов, наверное, она была больше, чем игрушка.

— Да, мой Господин.

— Спокойной ночи, la petite, — он говорит это уже мягче, но мне от этого не легче. Нисколько.

— Спокойной.

Комментарий к Глава 7

Je ne livrerai pas toi à lui. Tout le monde sauf toi. * (фр. Я не отдам тебя ей. Только не ты.)

========== Глава 8 ==========

Утро встречает меня дикой головной болью и ознобом, от которого я спасаюсь в своем любимом свитере, натягивая его рукава по самые костяшки и с трудом удерживая вилку в руке. И дело не в том, что мои пальцы дрожат, когда приступ озноба проходится вдоль по позвоночнику, а в том, что завтрак проходит в слишком ощутимом напряжении, и я предпочла бы провести его в полном одиночестве, чем находиться в обществе молчаливого Хозяина и не менее молчаливой Адель, которая не пытается разрядить обстановку.

В голове безбожно шумит, и в горле пересохло так сильно, что я залпом опустошаю бокал с водой, допивая до последней капли и облизывая губы. Единственным моим развлечением является наблюдение за солнечным зайчиком, проскальзывающим сквозь приспущенные рулонные шторы и отражающимся на мраморном полу — от ночной непогоды не осталось и следа, и на улице установилась на удивление ясная и солнечная погода. Надолго ли, ведь ее настроение меняется с той же регулярностью как настроение Рэми, только сегодня ночью источавшего тихую ярость и желчь, а сейчас вернувшего былую невозмутимость и равнодушие. И раз уж на то пошло, надолго ли хватит его хваленого равнодушия, потому что я никак не могу отделаться от мысли, что он сталкивает нас специально, преследуя какую-то личную цель.

Быть может, он хочет убедиться в том, что я усвоила урок и больше не буду искать в лице Адель друга. Или же наоборот, она перестанет проявлять ко мне участие. Так или иначе, все идет по его плану, потому что мы едва ли взглянули друг на друга и даже не обмолвились ни одним словом. В конце концов, привыкнуть к своей ненужности и одиночеству не так уж сложно, нужно просто вообразить себя игрушкой, как посоветовал мне Господин.

Поджимаю губы, вспоминая его слова, и дергаю плечом, пытаясь удержать на месте сползающий с него свитер. Не удается, и я прекращаю с ним бороться, позволяя рукаву сползти почти до половины предплечья.

— Сегодня теплый день, ты замерзла? — Рэми по-варварски нарушает тишину, а я прекращаю следить за зайчиком и перевожу внимание на свою тарелку с почти не тронутым завтраком. Не хочу встречаться с проникновенным взглядом Хозяина, который наверняка прощупает душу и уловит каждую мою мысль.

— Немного.

— ..Мой Господин, — поправляет он меня, заставляя вспомнить правила и лишний раз указывая на мое положение.

— Мой Господин, — послушно повторяю и слышу тяжелый вздох Адель, которой, кажется, весь этот цирк порядком надоел. И если честно, мне тоже, поэтому я кладу вилку и произношу тихое “спасибо”, тем самым заканчивая завтрак. Спросить разрешения удалиться не хватает смелости и я продолжаю сидеть, прислушиваясь к нарастающему гулу в ушах. Могу поспорить, Хозяин смотрит на меня, безотрывно, в свойственной ему манере превосходства и снисходительности, мне нужно просто поднять голову и убедиться в этом, но вся я словно проваливаюсь в этот проклятый шум, от которого начинает стучать в висках и лоб покрывается испариной.

Грудь сдавливает от нехватки воздуха.

— La petite? — обеспокоенный голос Адель отвлекает от ощущений удушья, и я перевожу на нее тревожный взгляд, чувствуя непонятное головокружение. Она по-грациозному медленно поднимается с места и столь же медленно, под гнетущую тишину, поглотившую нас, подходит ко мне. — Ты вся горишь, — приятная прохлада ее ладони остужает мой разгоряченный лоб, и я прикрываю глаза от мимолетного удовольствия, пока ее рука не нагревается до моей температуры. — Дамьен, твоя девочка… — она не успевает договорить, как он резко перебивает ее, чуть ли не шипя сквозь сжатые зубы:

— Вот именно, моя. Кажется, ты так ничего и не поняла, Адель, — в его голосе столько гнева, что она ошарашенно отстраняется, лишая меня своей заботы, а я не могу отвести глаз от Господина, по-видимому, едва сдерживающегося. Его челюсти сжимаются, и желваки проступают на скулах, пока он смотрит на нас неистово-безумным взглядом, таким, что меня бросает сначала в жар, а потом в дикий холод.

Я не понимаю, не вижу в жесте Адель ничего такого, что могло бы его разозлить.

Я так хочу убежать отсюда, потому что предчувствие чего-то неминуемо страшного давит на плечи, каждую секунду, каждое мгновение, пока Рэми продолжает ненавистно смотреть на нас.

— Я сказал тебе не приручать ее! — он кричит это громко, попутно ударяя ладонью по столу, отчего стоящая на нем посуда подпрыгивает и, глухо звякая, возвращается на место, кроме бокалов, которые беспомощно падают, проливая свое содержимое на белоснежную скатерть. Его крик застывает в моем сердце, обволакивая его липким ужасом, и я вжимаюсь в спинку стула, начиная учащенно дышать.

Рэми хватает одного небрежного движения, чтобы с легкостью перевернуть стол и отбросить его в сторону, тем самым убрав между нами единственную преграду. Фарфоровые тарелки бьются от соприкосновения с мраморным полом, вся сервировка превращается в бесполезную груду покореженного стекла, а я не могу пошевелиться, парализованная первобытным страхом.