Менее всего Ленин полагался на то, что пропаганда или репрессии ВЧК заставят эту часть интеллигенции признать правоту и справедливость коммунистических идей. Такую задачу могла решить только жизнь и собственный опыт. А посему не надо ставить данный вопрос «на почву теоретической пропаганды коммунизма». Необходимо «им доказать это практически», то есть дать им возможность убедиться в том, что политика Советской власти действительно способствует возрождению страны[201].
Задача эта была достаточно сложной, ибо каждая группа или слой интеллигенции требовали особого подхода. В 1921 году власти беспокоило положение в вузах обеих столиц. Конкретные причины для недовольства профессуры были двоякими. Прежде всего волновало низкое жалованье, усугублявшееся частой задержкой зарплаты. Неприятие вызывало и создание рабфаков и подготовительных курсов для рабочих, крестьян и красноармейцев, которые, по мнению преподавателей, резко снизили общий уровень подготовки студентов.
Накануне Кронштадтского мятежа, 13 февраля 1921 года, по этой причине прошла двухнедельная забастовка в МВТУ. Задержка зарплаты стала поводом и для шестидневной забастовки в МГУ, и лишь вмешательство А. Д. Цюрупы, урегулировавшего конфликт, прекратило эти стачки. В этой связи весной 1921 года для Питера выделили две тысячи академических пайков, а для Москвы – 2063 основных и 189 семейных[202].
В апреле в МВТУ вновь возник конфликт, и на сей раз поводом стало административное вмешательство Главпрофобра во внутренние дела вуза. По традиции Совет профессоров и преподавателей избрал на пост ректора МВТУ профессора Ивана Андреевича Калинникова. Однако Главпрофобр отменил это решение. Тогда Совет училища, обратившись за поддержкой к студентам, объявил общую стачку протеста[203].
В дело вмешался Ленин, и 14 апреля Политбюро отменило постановление Главпрофобра. Калинников был восстановлен в должности ректора и введен в состав президиума Госплана. На следующий день Ленин пишет Молотову: «Сейчас узнал от Рыкова, что профессора (Московское Высшее техническое училище) еще не знают решение… Это безобразие, чудовищное опоздание. Ставлю вопрос об аппарате ЦК на Политбюро. Ей-ей, нельзя так… Вчера же обязательно было огласить»[204].
А в ответ на протест против решения Политбюро со стороны председателя Главпрофобра Наркомпроса Владимир Ильич 19 апреля написал ему: «Что Калинников (так, кажись) – реакционер, охотно допускаю. Есть там и злостные кадеты, бесспорно. Но их надо иначе изобличить».
Не по подозрению и чохом, не голословно, а «на точном факте, поступке… Подготовить материал, проверить, изобличить и осудить перед всеми… Спеца военного ловят на измене. Но военспецы привлечены все и работают». А в Наркомпросе этого делать не умеют «и, сердясь на себя, срывают сердце на всех зря»[205].
В этот же день, с санкции Ленина, «Правда» публикует статью А. В. Луначарского, в которой он объявляет выговор преподавателям МВТУ за прекращение занятий, указывает на недопустимость подобных методов протеста. А всем комячейкам вузов предлагалось установить с профессурой и беспартийным студенчеством такие отношения, которые бы способствовали налаживанию нормального учебного процесса и развитию науки в Советской России[206].
Однако осенью ВЧК получает информацию о том, что преподаватели московских и петроградских ВУЗов вновь начинают подготовку забастовки с участием студентов.
28 ноября Ленин принимает приехавших из Питера ректоров – Политехнического института Л. В. Залуцкого, Горного института Д. И. Мушкетова и Института гражданских инженеров Б. К. Правдзика. В ходе беседы они вручают Владимиру Ильичу записку о тяжелом финансовом положении столичных ВУЗов и вновь возвращаются к вопросу о «фильтровании» студентов при приеме в институты в связи с расширением сети рабфаков[207]. Что касается материального обеспечения ВУЗов, то Ленин еще в сентябре поручил НКФину увеличить расходы на содержание высших учебных заведений за счет сокращения других статей бюджета. Позднее Владимир Ильич просит Н. П. Горбунова лично позаботиться о предоставлении МВТУ дополнительных помещений и средств для закупки за границей новейшего оборудования[208].
А вот относительно рабфаков – тут об «уступке» не могло быть и речи. В 1921 году состоялся первый выпуск рабфаков, усилилось их влияние в студенческих организациях, и это в значительной мере блокировало попытки вовлечь студенчество в «профессорские забастовки»[209].
Критерием для Ленина были не слова, не заверения в лояльности, а дела, поступки и их практический результат. С самого начала своей революционной деятельности его занимал вопрос о том – «по каким признакам судить нам о реальных “помыслах и чувствах” реальных личностей? Понятно, – писал Владимир Ильич, – что такой признак может быть лишь один: действия этих личностей, а так как речь идет только об общественных “помыслах и чувствах”, то следует добавить еще: общественные действия личностей…»[210]
Эту мысль он неоднократно повторял и потом: «Не понимая дел, нельзя понять и людей иначе, как… внешне». Впрочем, тут же Ленин добавлял, что «можно понять психологию того или иного участника борьбы, но не смысл борьбы, не значение ее партийное и политическое»[211].
Вот почему он считал, что никогда нельзя полагаться на слова и посулы лидеров и даже на их несомненную порядочность и честность. «Это важно для биографии каждого из них. Это неважно с точки зрения политики, т. е. отношения между миллионами людей»[212]. Не важно потому, что результаты их политической деятельности выходят за рамки личной судьбы самих политических деятелей.
«В личном смысле, – пояснял Владимир Ильич, – разница между предателем по слабости и предателем по умыслу и расчету очень велика; в политическом отношении этой разницы нет, ибо политика – это фактическая судьба миллионов людей, а эта судьба не меняется от того, преданы ли миллионы рабочих и бедных крестьян предателями по слабости или предателями из корысти…»[213]
Безусловно, отстаивание своих политических убеждений, считал Ленин, есть дело политической честности каждого общественного деятеля. Но одновременно и дело его личной ответственности за реальные последствия проповеди этих взглядов. И последствий не для самого проповедника, а для судеб миллионов людей.
Именно поэтому не те или иные даже самые прекрасные душевные качества определяли отношение Ленина к тому или иному человеку, а его практические дела, его место в осуществлении великой программы возрождения новой России. Хотя в личном плане, давая характеристики людям, он всегда отмечал у них отсутствие или наличие честности и порядочности.
Когда сегодня Ленина обвиняют в том, что он якобы пытался «ввести единомыслие на Руси», то это чистейшие пустяки. Он никогда не стремился к «перековке» ни тех ученых и специалистов, ни тех представителей иных политических партий, которые были готовы сотрудничать с Советской властью.
Вот почему то обстоятельство, что многие разработчики плана ГОЭЛРО по мыслям своим поначалу были явными антисоветчиками, имело для Владимира Ильича второстепенное значение. Ибо главное состояло в том, что на деле они способствовали созданию документа, который, как считал Ленин, стал «второй программой партии»[214].
