Очередной камень прилетел Солохе прямо в голову, и по ее лбу потекла свежая струйка крови, заливая глаза. Селянка вздохнула, повисая на цепях. Ничего, ей осталось терпеть совсем немного. Скоро, совсем скоро она уйдет к Маю и Лану. Туда, где нет охотников, где нет боли и страданий.

Девушка зажмурилась, не в силах больше смотреть на людей. Невольно ей вспомнились первые дни, проведенные в Белграде. Ее наивный, детский восторг, и мнимое радушие горожан… Где они теперь эти смешливые торговки, визгливые веселые цыганки, и простые трудяги, с их широкими, искренними улыбками? А вот они идут у телеги. Подобные своре бешеных псов в своем беспричинном гневе.

— Что, что же я вам сделала… — шептала Солоха еле ворочая распухшим языком. Говорить было сложно, да и бесполезно. В этой толпе было слишком мало человеческого, чтобы услышать один робкий голос.

Телега медленно выехала к площади, где бдительные городские власти уже приготовили помост. Успели откуда-то прикатить и столб, нашли и пуки соломы, которую сейчас в спешке укладывали.

Ехала телега медленно. То и дело покрикивали стражники, отгоняя особо ретивых с дороги. Солоха следила за их действиями без особого интереса. Вот — под руку попал какой-то старик, и его посекли плетью, а вот кто-то ударил сунувшуюся вперед женщину…

Преодолев последнее препятствие, телега подъехала к помосту, останавливаясь. Идущие подле нее охранники вскочили на козлы, развязывая Солоху. Ослабевшая, она чуть было не рухнула им под ноги. Огромного труда ей стоило удержаться на подрагивающих от слабости ногах.

Толпа загалдела пуще прежнего, стоило только ей ступить на землю. Не будь рядом бдительной охраны — ее бы порвали живьем, так и не доведя до места казни. И в средствах они явно не стеснялись, обагряя свои руки людской кровью.

К счастью, кровопролитие остановило появление на помосте власть имущих в лице парочки лиц в алых балахонах, и уже знакомом Солохе охотнике — Самаеле де Клясси. Важно переглянувшись, они быстро заняли свои места в первых рядах, а к месту казни вышел сухощавый мужчина. Стоило только ему поднять вверх руку, как доселе буйствующая толпа притихла, словно завороженная рассматривая вышедшего.

— Ясного всем утра, дамы и господа, — вежливо начал лг. — Мы собрались тут, дабы обратить к свету заблудшее дитя, и выжечь огнем священным все ее грехи, очистить оступившуюся душу. Ту, что нарекли по жизни Солохой, отзовись — ты ли ворожила, насылала порчи, морила скот, преступая через волю и слово Ирриилово?

— Нет, — прошипела Солоха, бросая на мужчину ненавистные взгляды. Толпа зашепталась. Кто-то особо рукастый кинул в девушку гнилой помидор, чья вонючая мякоть запуталась в волосах селянки. Солоха на это внимания не обратила, продолжив: — Я не проклинала людей, не морила скот, не шла против воли Иррииловой!

— Мерзкая лгунья, да как ты можешь говорить такое пред глазами нашего бога? — ахнул инквизитор. Лицо его потемнело.

— Вашего бога, — поправила его холодно Солоха. — Я не знаю Ирриила, не знала, и знать не желаю.

Да, это было дерзко, но селянке было все равно. Она знала, что умрет. А потому говорила честно.

Один из стражников в сердцах отвесил ей смачную оплеуху, народ зашипел, а сухощавй мужчина на помосте покрылся злым багрянцем.

— Это дитя! Чернобог в ее душе слишком силен, и боюсь, мои слова не достигнут ее… — Прости Ирриил ее дерзкие речи… — мужчина вздохнул, вытирая пот со лба. — Ведите ее к столбу!

Охранники тут же подхватили Солоху под руки, выводя на помост.

— Что же это за правосудие? Где хоть одно доказательство моей вины? — воскликнула запальчиво Солоха, когда бравые стражники привязывали ее к столбу.

— Твоя сила — главное доказательство, ведьма, — холодно отрезал сухощавый мужчина. — Это она в твоей душе артачиться, она не дает тебе очиститься и принять истинного бога!

— Что ж, если принятие истинного бога равносильно отречению от самой себя, то я предпочту огонь, — фыркнула Солоха, окидывая толпу усталым, равнодушным взглядом. Она глядела на передние ряды самых фанатичных и преданных последователей иноземного бога, она видела и задние ряды, где стояли более спокойные горожане, но не увидела ни у кого и малейшего намека на сострадание. Смерти ведьмы хотели все, кто собрался этим утром.

Солоха в последний раз мазнула взглядом по толпе, внезапно вздрогнув. Где-то там ей почудилось, словно бы мелькнули в толпе знакомые золотые кошачьи глаза. Неверяще ахнув, девушка закрутила головой, пытаясь понять, почудилось ей это, или все же нет.

— Май! Май! — закричала она, игнорируя следующие слова сухощавого мужчины. Более для нее не существовало ни его, ни безумной толпы, ни даже жара пламени, что уже нес помощник палача.

Донести факел он, кстати, так и не сумел. Кто-то выстрелил, попав кинжалом прямо в спину молодого тощего пацаненка, который умер мгновенно, выронив из рук факел. Пламя упало в грязь, потухая, и в тот же миг из оцепеневшей толпы горожан показалась пара неизвестных. Облаченные в плащи и маски они тенями пролетели над землей, взобравшись на помост. Оголив клинки, они набросились на стражников.

Толпа заулюлюкала. Кто-то порывался взобраться на помост, дабы рассудить соперников. Ну, а Солоха только непонимающе распахнула глаза. Что за чертовщина тут происходит?

— Эй, Солоха, не спи! — тут же окликнул девушку один из неизвестных. Одним из последних он вскочил на помост, держа наготове непонятное оружие, более напоминавшее грабли. Его Солоха узнала моментально.

— Май? — она задрожала, непонимающе захлопав глазами.

— А кто еще это может быть, а? — несколько ворчиливо ответил оборотень, подбегая к ней. — Так, стой спокойно. Сейчас я это перерублю…

Однако перерубить путы манул не успел — отвлекся на стражника, решившего ввязаться в потасовку. Мужичок оказался ловким. Он не только вполне успешно атаковал, но и успел сдернуть с оборотня прикрывающий плащ. Ткань упала на помост, оголяя и всклокоченные пепельные волосы, и длинный кошачий хвост и посиневшую мертвенно-бледную кожу, исполосованную свежими шрамами.

— Белобоже… — пробормотала Солоха, не отрывая глаз от оборотня. Даже ей становилось ясно, что с такими ранами долго не живут. Однако же Май был тут. Живой. Вопреки злым видениям Клариссы.

— Что, не ожидала, да? — окликнул Солоху Май, расправляясь со стражником. Взмахнув граблями, оборотень отправил вояку в свободный полет, тут же подбегая к девушке. — Оборотня не так-то и просто убить, чтобы ты знала, — шепнул он, с одного удара рассекая связывающие Солоху путы.

— Но как? — прошептала она, не в силах сдержать слез. — Эти шрамы…

— Скажем так, чудеса иногда все же случаются, — деликатно прокашлявшись, ответил оборотень, лукаво подмигивая девушке. — А теперь…

— Какой же ты всё-таки живучий гад, Май… — разрушил очарование момента третий, уже знакомый Солохе голос, принадлежавший вышедшему на помост Самаелю. — Даже смерть тебя не успокоила! Я поражен и восхищен. Кто постарался, интересно?

Оборотень обернулся, глухо зарычав. Даже не видя выражения его лица, Солоха почувствовала его злость. Она тоже решилась взглянуть на великого мастера Самаеля, тут же подметив и его подрагивающий клинок, и военную выправку и бесконечно усталый взгляд человека явно не счастливого своей жизнью. А ещё она заметила его помощницу — ту самую ведьму-предательницу, погубившую Лана.

Кларисса стояла по левую сторону от Самаеля, недобро усмехаясь. Её роскошные волосы струились огненным водопадом по белоснежным плечам, а холеные пальцы рук сжимали древко легендарного артефакта.

— Как видишь, я оказался живучим, — улыбнулся недобро Май. — Не будь я на тебя так зол, я бы возможно предложил тебе перемирие. Но знаешь, побывав на том свете, невольно начинаешь ценить жизнь. Поэтому, я жажду мести, Самаель!

С этими словами Май дернулся вперед, скрещивая грабли с охотником. От удара на помост посыпались искры, а оба соперника тут же отскочили, чтобы в следующий момент встретиться совсем в другой точке.