Так. Мы вышли из дома Бахрама молча. Последние его слова не очень-то понравились мне. От них отдавало какой-то жесткой дисциплиной, чуть ли не военной, а в легионеры я идти не собирался. Другое дело Лонгин, – я искоса посмотрел на него, – ему может и по душе такая дисциплина, хотя подчиняться иудейским рыбакам, или хотя бы и великим Апостолам, как назвал их Бахрам, он все равно не будет, – подумал я тогда. Странно все таки: как только я оказывался в поле свидетелей Иешуа, я безоговорочно, с открытым ртом слушал и подчинялся. Почти также и Лонгин, который, правда, шесть часов стоял рядом с Распятым. Ладно, подумал я, разберемся. Главное, что приключений интереснее этого в жизни у меня не было, и присниться не могло. Так молча, думая каждый о своем, дошли мы с Лонгином до нашего дома, где расстались до следующей встречи.
Честно говоря, на подходе к дому мои мысли уже переменились, и я хотел пораспрашивать Лонгина о женщинах, и попросить свести меня с какой-нибудь шлюхой помоложе, – мое мужское начало мучало меня уже не только вечером и по утрам, но и днем, забивая всякие другие мысли и заставляя мысленно раздевать и дико насиловать всех встречных женщин, от 15 до 50 лет. Поэтому, наверное, я сразу поверил Бахраму о непорочном зачатии Мариам, и поэтому же хотел попросить Лонгина свести меня с какой-нибудь девицей, женщиной, или шлюхой, – мне было все равно, лишь бы было. Но, взглянув ещё раз искоса на Лонгина, я решил отложить это дело на день-другой. Столько ждал, ещё потерплю. А может и сам застану наконец соседскую Лигию, дочь Марка Крысобоя, одну… Вот уж мало ей не покажется!
Через день мы пошли к скифу Мосоху, бывшему рабу Иосифа Арифамейского, которого этот ученый богач отпустил не так давно на вольные хлеба. Слугам Иосифа жилось хорошо и у него дома, и не каждый согласился бы уйти на волю в Иерусалиме, но скиф ушёл. Бахрам познакомился с ним ещё в доме Иосифа, и почему-то пригласил меня и Лонгина к нему домой. О скифах мы почти ничего не знали, их почти не было в Иерусалиме.
По дороге Бахрам рассказал, что когда-то, давным-давно, когда ещё и иудеев тут не было, где-то в этих землях была целая колония южных скифов. Тогда они ещё и не назывались скифами, а считали себя внуками Яфета-Ария, который был сыном Ноя и братом Сима, того самого, от которого пошли праотцы иудеев и многих других народов. От Яфета, по преданию, пошли эллины, латины, и мы, галлы, и вот, оказывается ещё и скифы. Потом, но ещё задолго до переселения сюда иудеев, южные скифы смешались здесь с местными племенами, и где и кто теперь их потомки, сказать было врядли возможно. Но Мосох был северным скифом, захваченным в плен в какой-то стычке с южными соседями (для нас и южные их соседи были северными) и проданный затем в рабство в Иудею. В доме Иосифа Мосох не раз видел и слышал Иисуса, и познакомился со многими Его учениками и с Бахрамом.
Мосох оказался русоволосым гигантом лет тридцати пяти, с кудрявой бородой и тонкими чертами лица, с зелеными глазами. Он плохо говорил по арамейски, но хорошо на койне. Жил он с молодой эллинской вдовицей, совсем молодой и очень веселой, под стать Мосоху. Она во время нашего разговора то и дело появлялась в комнате, и дух женской плоти и ее молодой запах каким-то диким резонансом неслышно звучал в разговоре, и раскачивал его как лодку на широкой реке. Если ей удавалось вставить слово, то казалось, что лодка перевернется.
Впрочем, это были мои личные ощущения. Гигант лишь добродушно улыбался на ее слова, Лонгин прятал усмешку в бронзовых складках своего лица, Бахрам был совершенно спокоен, а я… Я почти ничего не запомнил из этого разговора. Из-за нее. Помню, что Мосох добродушно подтвердил легенду о южных скифах, и сказал, что он ещё на родине, до пленения, слышал предание о Южной Оселе. Здесь ему удалось узнать, что скорее всего эта Южная Оселя была где-то в районе теперешней Галилеи, но не более того. Слишком давняя то была история. Но это, между прочим, отчасти объясняло, почему иудеи недолюбливают своих единокровников из Галилеи и считают их дикарями. Бахрам, похоже, придавал всему этому серьезное значение, интересовался названиями южных скифских поселений, сравнивал их с названиями галилейских городков, и потом спросил:
– А что, Мосох, может статься так, что земной корень Иисуса на севере, из той самой Южной Осели?
– Мосох добродушно улыбнулся и видно было, что этот вопрос не очень-то занимает его.
– Корень мужчины в его корне, а корень женщины в мужчине. Корень Спасителя – Корень всех корней, в Нем уже нет теперь ни мужчины, ни женщины, ни иудея, ни еллина, ни римлянина, ни руса (ещё и так он называл свое племя). Ты, Лонгин, не стремись перепрыгнуть свое римское и воинское, ты, Бахрам, жреческое, а ты, Рем, – мальчишеское и галльское. Будьте самими собою. Ты, Лонгин, устал от своей службы и от женщин, а ты, Рем, устал от того, что нет ни службы, ни женщин.
Мосох, похоже, немного устал от разговора, который я описал здесь очень кратко, и позвал свою подругу на звонком и певучем быстром языке. Она вбежала, глянув сначала на меня, потом на Лонгина, потом на Бахрама, потом села гиганту на колени и что-то зашептала ему в ухо. "Да, этому помоложе, – сказал он глядя на меня и рассмеялся. – А то никогда не женится, если начнет со старухи, – так, Елена?"
Здесь не было ни травы аруны, ни захватывающей мудрости Бахрама. Какой-то вольный дух гулял в этих простых комнатах, здесь истина была как будто нагой, без белых жреческих одежд и римской бронзы и блеска. Елена быстро накрыла стол, принесла простую еду, фрукты, вино, много вина. Потом ушла на полчаса, пока мы подкреплялись, и появилась с подругами, одна лучше другой, – это подтвердил потом и Лонгин, поскольку я к тому времени уже захмелел от первой чаши вина и мне всякая молодая женщина показалась бы желанной.
Бахрам и Лонгин недолго ещё сидели с нами. Выпив ещё и попрощавшись с хозяевами и со мной, поскольку Мосох и Елена категорически отказались меня отпустить, да я и сам вовсе не спешил никуда, они ушли, и я даже не помню, увели ли они с собой хорошеньких подруг Елены. За столом рядом со мной, с обоих сторон, сидели ещё две ее подруги, а Мосох с Еленой сидели напротив и время от времени понемногу подливали всем терпкое и крепкое вино…
В ту ночь в одной из комнат дома Мосоха сбылись все мои желания. Домой я пришёл только на следующий день, к обеду. Мать сказала, что стоило мне пойти к дикарю, как я и вести себя стал по дикарски. Оказывается Лонгин вчера по дороге в преторию зашёл к моим родителям и предупредил, что я приду от Мосоха не раньше утра, но я пришёл все же только к обеду. Я подумал, что сказал бы на это Мосох, и решил, что он бы только улыбнулся.
Глава 2. Избрание
Приближался иудейский праздник, второй великий после пасхи, на пятидесятый день от нее. Дней за пять до него утром я встретился ещё раз с Бахрамом, Мосхом и Николаем Антиохийцем, о котором говорили мне Пётр и Иоанн. Николай передал нам приглашение Петра на собрание всех учеников Иисуса. Вот это да! Я уже считался учеником Иисуса! Я спросил, не ошибся ли он насчет меня, ведь я всего лишь пять дней как знаком с ними, и сам ещё вовсе не уверен, что понимаю даже начала Его Учения? "Все так, – отвечал Николай, – но на тебя указал Сам Христос, и ты был последним, на кого Он указал. Так считают Апостолы. Твое дело, принимать ли приглашение, но они считали себя обязанными передать его".
Задумчивый шёл я домой. Конечно, ничто не обязывало меня идти на их собрание. Я видел чудо, только этого я и хотел сначала. А сегодня вечером я собирался идти к своей рыжей Летиции, подруге Елены. Но я чувствовал также, что в моей жизни произошёл какой-то перелом. Наверное, отец с его рассказами о древних жреческих книгах, и мать с ее верой в чудеса подготовили меня к этой встрече. За обедом я все рассказал им. Мать выжидательно посмотрела на отца. Он молчал. В это время раздался стук в дверь, – пришёл Лонгин.
