– Я слышала, как началась буря, – сказала Джессика.

Бессодержательность ее слов помогла Полу немного успокоиться. Он вспомнил начало бури – он наблюдал его сквозь прозрачную стенку палатки. Сначала, будто холодный дождь, застучали песчинки по поверхности котловины, зазмеились песчаные вихорьки по земле, потом от них замутилось небо, стеной упал песчаный ливень. Он увидел, как меняется форма каменного шпиля напротив – стремительный порыв бури в одно мгновение засыпал его, превратив в низкий желтоватый курган. Ворвавшись в котловину, песок затянул небо тускло-бурым пологом – а затем палатку засыпало, и настала темнота.

Опорные дуги палатки скрипнули, приняв на себя вес песка, затем наступила тишина, нарушаемая лишь глухими свистящими вздохами помпы шноркеля, подававшего воздух с поверхности в диститент.

– Попробуй опять приемник, – предложила Джессика.

– Бесполезно, – ответил Пол.

Он нащупал водяную трубку, удерживаемую зажимом у воротника, глотнул теплой воды и подумал, что теперь начинается по-настоящему арракийская жизнь. Жизнь, зависящая от восстановленной воды, собранной из выделений тела… вода была совершенно безвкусной, но смягчила пересохшее горло.

Джессика услышала, как он пьет, почувствовала, как липнет к коже скользкая ткань дистикомба, но не поддалась своей жажде. Признать ее – значило окончательно проснуться к суровой реальности Арракиса, где приходится беречь каждую каплю влаги, собирать ничтожное количество конденсата в водяные карманы диститента и жалеть о каждом выдохе в открытый воздух…

Насколько легче было бы вновь ускользнуть от реальности в сон!..

Но сегодня днем она видела иной сон… до сих пор, вспоминая его, она вздрагивала. Ей снилось, что она подставляет руки струящемуся песку, а песок сыплется, сыплется и заносит начерченное на песке имя: Герцог Лето Атрейдес. Она хочет поправить имя, но не успевает – первую букву засыпает прежде, чем она прочерчивает последнюю.

И песок все течет, все сыплется…

Сон завершился плачем-причитанием, который становился все громче и громче. Странный плач: какая-то часть разума осознавала, что это ее собственный голос – но детский, почти младенческий. От нее уходила какая-то женщина, чьи черты ускользали из памяти.

«Моя неизвестная мать, – поняла Джессика. – Та сестра Бене Гессерит, которая выносила меня и отдала меня Ордену – потому что так ей приказали. Интересно, радовалась ли она, что отделалась от харконненского ребенка?..»

– Их слабое место – Пряность, – проговорил Пол. – По ней и надо бить.

«Как он может сейчас думать об атаке?» – поразилась она.

– Здесь вся планета – сплошной склад Пряности, – возразила она. – Как здесь бить, куда?

Было слышно, как он завозился, потянул к себе по полу рюкзак.

– На Каладане это была власть на море и в воздухе – сила воздуха и сила моря. Здесь это должна быть власть в Пустыне и сила Пустыни. И ключ к ней – фримены.

Последние слова донеслись уже от сфинктерного клапана входа. Тренированное ухо Бене Гессерит услышало в его голосе горечь, направленную против матери.

«Всю жизнь его учили ненавидеть Харконненов, – подумала она. – И вот он узнает, что сам он – тоже Харконнен… из-за меня. Как же мало он меня знает! Я была единственной женщиной герцога и приняла и его жизнь, и его ценности настолько, что ради них пошла против воли Бене Гессерит…»

Пол протянул руку, включил ленточный светильник диститента, и его зеленоватый свет наполнил тесное пространство под сводом палатки. Пол сел на корточки возле входного клапана, изготовив дистикомб к выходу в открытую пустыню: капюшон надвинут на лоб, ротовой и носовой фильтры на месте. Только узкая полоска лица и темные глаза остались открытыми – сверкнули, когда он на секунду обернулся к ней.

– Приготовься – открываю. – Из-под фильтра его голос прозвучал глухо.

Джессика тоже натянула фильтр, занялась капюшоном. Пол разгерметизировал входной клапан.

Как только клапан открылся, шуршащий песок потек в палатку – прежде чем Пол успел остановить его статическим уплотнителем.

Орудуя уплотнителем, Пол принялся расчищать проход – в стене песка образовалось и стало увеличиваться углубление. Он скользнул наружу – Джессика слышала, как он ползет по лазу к поверхности.

«Кто или что ждет нас наверху? – подумала она. – Харконненские солдаты и сардаукары? Хотя это – опасность, которую можно ожидать. Но есть еще и иные, неведомые…»

Она вновь подумала о статическом уплотнителе и прочих диковинных инструментах во фримпакете. И каждый из них показался ей вдруг олицетворением этих неведомых опасностей.

Затем она почувствовала дуновение ворвавшегося в палатку раскаленного воздуха с поверхности, тронувшего кожу между капюшоном и лицевым клапаном.

– Подай мне укладку, – негромко, осторожно попросил Пол. Джессика повиновалась; слышно было, как булькнула вода в литраках, когда она потянула по полу рюкзак. На фоне звезд чернел силуэт сына.

– Давай, – сказал он и, нагнувшись, принял рюкзак и вытянул его наверх.

Теперь был виден только усеянный звездами круг. Казалось, оттуда на нее нацелились сверкающие острия какого-то оружия. Внезапно этот круг ночного неба прочертили яркие штрихи метеоритного дождя. Метеориты показались ей дурным предзнаменованием – тигровые полосы на шкуре неба, леденящая кровь, сверкающая могильная решетка. И она вдруг остро ощутила, как лезвием меча нависла над ними награда, обещанная за их головы.

– Поторопись, – позвал Пол. – Я хочу убрать палатку.

Струйка песка с шелестом просыпалась на ее левую руку.

«Сколько песчинок удержит рука?» – спросила она себя.

– Помочь? – спросил Пол.

– Не надо.

Она переглотнула сухим горлом и скользнула в лаз. Песок, уплотненный электрическим полем, сухо поскрипывал под руками. Пол нагнулся в лаз, подал руку. Теперь она стояла рядом с сыном на гладком пятачке озаренной звездным светом Пустыни. Оглядевшись, Джессика увидела, что песок почти до краев наполнил впадину – лишь верхушки скал выступали над его ровной поверхностью. Напрягая свое тренированное восприятие, она вслушивалась в окружающую тьму.

Топоток и писк каких-то мелких зверушек.

Хлопанье крыльев, крик.

Шорох сыплющегося песка, движение…

… это Пол сложил диститент и вытянул его из песка.

Звезды давали ровно столько света, чтобы наполнить угрозой каждую тень. Джессика нервно покосилась на окружавшие их сгустки мрака.

«Темнота – это слепое напоминание о давно ушедших временах, – подумалось Джессике. – Вслушиваясь в нее, мы инстинктивно страшимся услышать вой стаи, охотившейся некогда за нашими предками – так давно, что лишь в самых примитивных наших клетках сохранилась память об этом вое. Во тьме видят уши, видят ноздри…»

Пол приблизился, проговорил:

– Дункан сказал, что, если его схватят, он сумеет продержаться… примерно до этого времени. Не дольше. Надо уходить.

Он вскинул на плечи укладку, поднялся на низкую теперь скалистую кромку укрывшей их каменной чаши, перешел на склон, обращенный в открытую Пустыню.

Джессика механически следовала за ним – про себя она отметила, что теперь уже она следует за сыном…

«Вот, тяжелее горе мое всего песка морского, – звучало в ее голове. – Этот мир опустошил меня, отняв все, кроме одной, древнейшей цели – заботы о будущей жизни. Теперь я живу лишь для моего юного герцога и для еще не рожденной дочери…»

Она поднялась к Полу, чувствуя, как осыпается под ногами песок – словно хватает за ноги.

Пол глядел на север, туда, где за скалистыми грядами вставала далекая каменная стена.

Она напоминала древний линкор в звездном ореоле. Невидимая волна возносила длинный стремительный корпус, увенчанный бумерангами антенн, отогнутыми назад трубами, П-образной кормовой надстройкой.

Над силуэтом взметнулось оранжевое пламя. С неба вниз в это пламя ударила ослепительная пурпурная черта.

И еще одна!

И вновь оранжевый сполох бьет вверх!