Кинув трубку на стол, Захар повесил нос. Поставив на стол сковороду, Михаил открыл крышку, втянул носом аромат, пробубнив:

– Ну вот, напугал бабушку. Врать, Захарка, ты не умеешь, это большой недостаток. Надо учиться, в жизни абсолютно все пригодится.

– Я все же надеялся… Уф, как-то надо пережить эту ночь.

– Ешь, – выкладывая рагу на тарелку, приказал Михаил. – От того, что будешь сидеть на голодном пайке, Светлячку легче не станет. Не надо раскисать.

– Кто раскис? Кто раскис? – распетушился Захар.

– Не раскис? Значит, я ошибся.

Захар взял вилку и принялся поедать рагу, к радости друга, но какой вид при этом у него был! Грозный. Михаил никогда не видел его таким, случалось, Захар взрывался, по натуре он запальчивый, однако из тех людей, которые быстро отходят. Нынешнее же его состояние внушало Михаилу опасения именно тем, что выглядел он относительно спокойным, лишь в глазах стояло темное марево, оно и настораживало. Конечно, обстоятельства сверхплохие, главное, ничего не можешь сделать, следовательно, должен принять непременное условие этих обстоятельств: ожидание. Тут хочешь не хочешь, а принимай. Захар не собирался ждать (это похвально), лучше действовать, тогда ожидание легче переносится, но он взращивал в себе нечто страшное. Гадать не пришлось, Захар сам сказал:

– Ну, если найду этих уродов… а я рано или поздно найду их… переломаю хребты. В нескольких местах, чтобы не срослись. Ломать буду беспощадно, долго, мучительно.

Михаил поверил, что его друг так и сделает – будь то положительный исход или отрицательный, – а это опасный настрой. И не только потому, что можно залететь на скамью подсудимых, но и потому, что злобу утолить нельзя, она как черная дыра – сколько туда ни кидай, не наполнится. Наверное, Захар прочел мысли друга, потому и возразил:

– Они взяли себе право распоряжаться судьбами, кто-то должен это право отнять раз и навсегда.

Михаил кивнул, мол, согласен с тобой. Сейчас противостоять настрою Захара глупо, от этого Захар только больше заведется – такова черта эмоциональных людей. Вот если Светлячка ему вернуть живой и невредимой, то, вполне возможно, он остынет.

Светлана неплохо чувствовала людей, собственно, ей по долгу службы положено разбираться в них, ведь она связующее звено между небом и землей. Ситуации бывают разные, некоторые ощущают на борту свою беспомощность, нервничают, заставляя нервничать других пассажиров. Светлана обязана найти подходящие слова (в каждом конкретном случае разные), которые успокоят невротиков, и она их находила. Сейчас, глядя на Родиона, девушка поняла, что к этому человеку не существует ключей, из слов до него доходят только те, которые он хочет услышать. А глаза у него удивительно ясные, светлые, но они ничего не имели общего с человеческими глазами. В них не наблюдалось перемен, как случается при смене эмоций, не было теплоты, но и холода не было, в данную минуту он представлялся разумным человеком, с которым можно договориться. Светлана понимала, что увезли ее не для того, чтобы услышать отказ. Все же стало интересно, какой ответ он даст на вопрос:

– А если откажусь?

Нет холода? Ошиблась. Его глаза стали белесыми, словно бельма.

– Я залью твой труп раствором бетона. За этим домом вырыт котлован под фундамент пристройки для прислуги, там, под слоем бетона, тебя ни одна собака не найдет. Никогда. Каков твой выбор?

Он ответил без каких-либо красок в голосе, абсолютно ровно, но у Светланы не вызвало сомнений, что угрозу это дьявольское отродье воплотит в реальность.

– Выбор? Вы мне его не оставили.

– Мое имя Родион. Ты, Лиза, называла меня Роди. Повтори: Роди.

А ведь ни один мускул не дернулся на его лице, когда она в общем-то дала согласие, и взгляд не переменился.

– Роди, – повторила Светлана. – Я могу позвонить бабушке?

– Нет. Никому. Пока ты будешь Лизой, никто не должен знать о тебе ничего.

– Я только скажу, что со мной все в порядке… – Не слышит, не хочет слышать. – Меня будут искать! Моя бабушка и…

– Напиши записку. Мои люди отвезут ее твоей бабушке. – Он нажал на одну кнопку телефона и сказал в трубку: – Гена, принеси бумагу и авторучку. Мы договорились, Лиза?

– Договорились.

Сейчас главное, чтобы ее не залили бетоном, а дальше будет видно.

Пришел Гена, рожа у него средневекового палача, он положил листы бумаги с авторучкой на стол, Родион без слов указал Светлане, мол, иди и пиши послание бабуле. На ходу думая, как написать, чтобы стало понятно, в какой переплет она попала, девушка подошла к стулу, отодвинула его (намеренно все делала медленно), присела и взяла авторучку.

– Пиши: «Бабушка…» – раздался за спиной голос Родиона, Светлана оглянулась, дав понять одним взглядом, что сама в состоянии составить записку, а тот типа усмехнулся. – Да, Лиза, да. Под мою диктовку. Пиши: «Бабушка, не волнуйся, у меня все хорошо. Я уехала по неотложным делам, вернусь через пару месяцев. Прости, очень спешу». Написала? Подпишись. Гена, принеси.

Палач выхватил лист и отнес хозяину, тот пробежал глазами по строчкам, встал с дивана и, складывая записку, сказал:

– Твоя бабушка получит это завтра утром. Да, хочу предупредить тебя… Не вздумай пытаться сбежать, отсюда не убежишь, а мое доверие ты можешь потерять безвозвратно. И тогда… тогда ты очень пожалеешь об этом, но будет поздно. Спокойной ночи, Лиза.

Комната опустела, в замке повернули ключ. Светлана вернулась мыслями к Захару, он же ничего не знает и что себе там думает – неизвестно, наверняка обиделся, ведь она в его понимании подлая обманщица. На его месте Светлана решила бы, что Захар бросил ее, просто сказать напрямую не смог, стыдно. А бабушка? Она же старенькая, ей противопоказаны переживания. Светлана не удержала слез, ручьи из глаз покатились сами собой, и одна за другой, без пауз, капли падали на подол, правда, Светлана не всхлипывала, а нос стал мокрым. Девушка протянула руку к подносу, где лежали салфетки… Черт, слезы и голод – это двойной удар по истощенному стрессом организму. Светлана поставила на колени поднос с едой, не спеша (несмотря на жуткий голод) ела и плакала, вытирая щеки пальцами.

Тем временем Родион с Геной дошли до комнаты видеонаблюдения, Марат их ждал с нетерпением, чтобы высказаться:

– Не нравится мне ее поведение. Смотри, Роди: вроде как сдалась, сопли распустила, а морда злая, вся в напряге. Затаилась, а не согласилась сотрудничать.

Гена, понаблюдав за Светланой, поддержал его:

– Я с Маратом. Когда ты, Роди, сказал ей про миллион баксов, она пропустила это мимо локаторов. Прежняя аж задохнулась от жадности, глазенки так и забегали, так и запрыгали, на все была согласна, а эта… эта нет. И не хныкала, мол, отпустите меня, пожалуйста.

– Ни одного вопроса не задала, – вторил ему Марат, – а людям свойственно задавать вопросы даже в смертельной опасности. Я как рассуждаю: раз согласилась, то, по идее, должна поинтересоваться, что входит в ее обязанности, ну, хотя бы спросила, зачем ей становиться Лизой. Не спросила, где твоя жена… Это примитивный набор, Роди. Нет, я бы ей не доверял.

– Кто вам сказал, что я доверяю ей? – индифферентно произнес Родион. – Но пусть думает, что мы лохи, а она самая умная. Гена, завтра съезди к доку, скажи, пусть готовится, ночью мы привезем ему клиентку… А после его искусных рук она ничего не сможет сделать, станет покорной…

– Если не помрет, как та, – внес пессимистичную ноту Гена.

– Снаряд два раза в одну воронку не попадает, – образно возразил ему Марат, но Гена образов не понимал.

Родион скрестил на груди руки, глядя в монитор, а мысли его находились в другом месте, лицо приобрело выражение жесткости.

– Завтра все надо сделать при ней, – сказал он. – На карту поставлены наши головы, я не могу и не хочу зависеть от случайностей. Поэтому завтра наша Лиза должна получить доказательство, что мне надо подчиняться. Да, кстати, отвезите записку старухе, нам лишняя возня не нужна. Я пошел спать, устал…