XL Он входит в дом. Его встречает Она сама, потупя взор. Вздох полновесный прерывает Едва начатый разговор. О сцене утренней ни слова. Они друг другу чужды снова. Он о погоде говорит; Она «да-с, нет-с» – и замолчит. Измучен тайною досадой, Идет он дальше в кабинет… Но здесь спешить нам нужды нет, Притом спешить нигде не надо. Итак, позвольте отдохнуть, А там докончим как-нибудь. XLI Я жить спешил в былые годы, Искал волнений и тревог, Законы мудрые природы Я безрассудно пренебрег. Что ж вышло? Право, смех и жалость! Сковала душу мне усталость, А сожаленье день и ночь Твердит о прошлом. Чем помочь? Назад не возвратят усилья. Так в клетке молодой орел, Глядя на горы и на дол, Напрасно не подъемлет крылья — Кровавой пищи не клюет, Сидит, молчит и смерти ждет. XLII Ужель исчез ты, возраст милый, Когда все сердцу говорит, И бьется сердце с дивной силой, И мысль восторгами кипит? Не все ж томиться бесполезно Орлу за клеткою железной: Он свой воздушный прежний путь Еще найдет когда-нибудь, Туда, где снегом и туманом Одеты темные скалы, Где гнезда вьют одни орлы, Где тучи бродят караваном! Там можно крылья развернуть На вольный и роскошный путь! XLIII Но есть всему конец на свете, И даже выспренним мечтам. Ну, к делу. Гарин в кабинете. О чудеса! Хозяин сам Его встречает с восхищеньем, Сажает, потчует вареньем, Несет шампанского стакан. «Иуда!» – мыслит мой улан. Толпа гостей теснилась шумно Вокруг зеленого стола; Игра уж дельная была, И банк притом благоразумный. Его держал сам казначей Для облегчения друзей. XLIV И так как господин Бобковский Великим делом занят сам, То здесь блестящий круг тамбовский Позвольте мне представить вам. Во-первых, господин советник, Блюститель нравов, мирный сплетник, – — – — – — — – — – — – — — А вот уездный предводитель, Весь спрятан в галстук, фрак до пят, Дискант, усы и мутный взгляд. А вот, спокойствия рачитель, Сидит и сам исправник – но Об нем уж я сказал давно. XLV Вот, в полуфрачке, раздушенный, Времен новейших Митрофан, Нетесаный, недоученый, А уж безнравственный болван. Доверье полное имея К игре и знанью казначея, Он понтирует, как велят, — И этой чести очень рад. Еще тут были… но довольно, Читатель милый, будет с вас. И так несвязный мой рассказ, Перу покорствуя невольно И своенравию чернил, Бог знает чем я испестрил. XLVI Пошла игра. Один, бледнея, Рвал карты, вскрикивал; другой, Поверить проигрыш не смея, Сидел с поникшей головой. Иные, при удачной талье, Стаканы шумно наливали И чокались. Но банкомет Был нем и мрачен. Хладный пот По гладкой лысине струился. Он все проигрывал дотла. В ушах его «дана», «взяла» Так и звучали. Он взбесился — И проиграл свой старый дом И все, что в нем или при нем. XLVII Он проиграл коляску, дрожки, Трех лошадей, два хомута, Всю мебель, женины сережки, Короче – все, все дочиста. Отчаянья и злости полный, Сидел он бледный и безмолвный. Уж было за полночь. Треща, Одна погасла уж свеча. Свет утра синевато-бледный Вдоль по туманным небесам Скользил. Уж многим игрокам Сон прогулять казалось вредно, Как вдруг, очнувшись, казначей Вниманья просит у гостей. XLVIII И просит важно позволенья Лишь талью прометнуть одну, Но с тем, чтоб отыграть именье Иль «проиграть уж и жену». О страх! о ужас! о злодейство! И как доныне казначейство Еще терпеть его могло! Всех будто варом обожгло. Улан один прехладнокровно К нему подходит. «Очень рад, — Он говорит, – пускай шумят, Мы дело кончим полюбовно, Но только, чур, не плутовать — Иначе вам несдобровать!» XLIX Теперь кружок понтеров праздных Вообразить прошу я вас, Цвета их лиц разнообразных, Блистанье их очков и глаз, Потом усастого героя, Который понтирует стоя; Против него меж двух свечей Огромный лоб, седых кудрей Покрытый редкими клочками, Улыбкой вытянутый рот И две руки с колодой – вот И вся картина перед вами, Когда прибавим вдалеке Жену на креслах в уголке. |