Я сбросил свою офицерскую фуражку и опустился как мог ниже на сидении, чтобы не раздражать этих людей своей формой. Я уже не мог помешать Гелен, которая выбралась через меня из машины, оббежала вокруг и, размахивая руками, что-то начала кричать на предводителей этой банды. Сквозь шум, который стоял вокруг «Линкольна», я не мог что-либо понять из того, о чем она кричала, тем более, что Вальполь, словно попугай, повторял свое «но инглизи». Я даже не могу сказать на каком языке она говорила; ее жесты напоминали говор южных французов или итальянцев. Только помню, что я был очень взволнован, и держа окровавленной рукой пистолет, уже отодвинул назад предохранитель. Если бы кто-то зацепил девушку, я бы выскочил из машины и вначале предупредил бы бандитов выстрелом в воздух… хотя стрелять в данной ситуации было и опасно.
Несколько минут все висело на волоске. Затем Гелен, живая и невредимая, вернулась к машине, велела мне передвинуться на середину сидения и молча начала перевязывать мою руку. А толпа внезапно разошлась. люди рассыпались по сторонам так же быстро, как вначале и окружили нас, и больше не обращали на нас внимания.
— Годдем, — буркнул Вальполь, — наконец они меня поняли. — На лбу его жемчужинами блестел пот.
Перед нами снова тянулась осеняемая солнцем безлюдная дорога; наших противников словно поглотила растресканная земля. Недалеко я увидел разрушенный забор, а за ним убогую хижину с поврежденным фасадом.
Что же произошло? Неужели горлопанство Вальполя или угрозы Гелен вынудили раздраженных греков отступить?.. Я узнал об этом значительно позже.
— Надо возвращаться назад, — сказала Гелен. — Лейтенант Андерсон ранен, боюсь, что у него перерезана артерия.
И, действительно, сквозь повязку сочилась кровь, и с каждым ударом пульса я ощущал боль в предплечье.
Не теряя ни секунды, Вальполь развернул машину; его автомобиль имел несчастный вид, моментально потерял весь лоск. Внутри валялось битое стекло, зеркало водителя и спидометр были разбиты, капот мотора покоробился, переднее сидение в пятнах крови, а из моей руки все еще сочится теплая кровь.
— Езжайте спокойнее, но немного быстрее, — сказала Гелен Вальполю, — и остановитесь около военного склада.
Она велела достать из багажника аптечку, быстро покопалась в ней и, вынув из нее бинты приказала мне:
— Снимайте мундир… Подождите, я помогу вам… Надо попробовать перевязать кровеносные сосуды на вашей руке.
Так завершилась наша вторая вылазка в Акротири.
После этого случая я стал чаще встречаться с Гелен. Она была приветлива со мной, но при всей своей любезности держалась на определенном расстоянии, — казалось, не забывала о своем происхождении из высших слоев общества, о чем мне достаточно тактично намекал Вальполь. Я воспринял это как независимый от меня факт. И все же я попробовал бы сблизиться с ней, если бы она не была такой красивой. Я же не монах, а наоборот, очень компанейский человек. Дома, в Ливерпуле, у меня были друзья, которые регулярно приходили ко мне. А тут таких не было, и, конечно, я не мог долго выдержать без компании.
Меня тянуло к ней тем больше, чем меньше я был удовлетворен своей деятельностью. В конце августа стало ясно, что в деле Вальполя я дошел до мертвой точки. Ему абсолютно ничего нельзя было предъявить; и мое начальство, как видно, тоже не верило в его шпионскую деятельность. Поняв это, я воспользовался временем, чтобы отдохнуть и дать залечиться ране. Мои еженедельные отчеты становились все беднее, и в отделе контрразведки меня вообще не критиковали за такую работу.
Только через три недели появились некоторые обстоятельства, которые опять возбудили во мне страсть к расследованию. Об этом я хочу рассказать подробнее.
В понедельник, третьего сентября, меня вызвали в штаб военно-воздушных сил для персонального отчета. В вестибюле я встретил израильского и турецкого офицеров связи; последнего определил по тому, что он, кроме звездочек, носил на погонах еще и эмблему полумесяца — в остальном его униформа почти ничем не отличалась от американской. Оба офицера были в звании майора, и меня заинтересовало, что они тут делают.
Подполковник Тинуэл принял меня в той же самой комнате; на ее двери все еще висела обманчивая табличка с надписью «Медицинский отдел». Тинуэл пригласил меня сесть и опять предложил холодный лимонад и сигареты.
— Так, говорите, ваше дело не продвигается вперед? — спросил он. — Ну что же, ничего не поделаешь, лейтенант, в нашем деле необходимо быть очень выдержанным и настойчивым. Не опускайте руки. Рано или поздно этот тип покажет себя. Каждый агент в один прекрасный день допускает какую-нибудь ошибку, которая приводит его к провалу.
Конечно, это были пустые слова. Я ответил ему в том же духе — мол, постараюсь. Но, Тинуэл, наверно, ощутил что у меня на душе, так как на его продолговатом лице промелькнула улыбка.
— Наверно, потому что вам до сих пор не удалось разоблачить этого Вальполя, вы думаете, что мы гоняемся за привидениями, — сказал он отцовским тоном. — Если это так, я должен вам кое что сообщить. В конце прошлого месяца сюда, в порт Ларнака, прибыл отряд французских танков типа АМХ-13; они, как это заверяет армейское командование, были выгружены в темноте, с соблюдением всех правил маскировки, а затем вместе с английскими танковыми подразделениями в ночном марше направились в подземные укрытия на восток от Атиены…
— При этом они, насколько мне известно, переехали две или три козы…
— Что? Послушайте, лейтенант, я рассказываю это вам не ради шуток! Ночью танки были введены в укрытие, а через несколько дней наша служба прослушивания перехватила в районе Фамагусты зашифрованную радиограмму неизвестного агента, который сообщал об этом факте. Нам удалось расшифровать радиограмму. В ней сообщалось о французских танках АМХ-13, и, — что очень удивительно, — эти пройдохи знают что танки окрашены в желтый цвет, и, значит, предназначены для боевых действий в пустыни.
— Вероятно, сэр, греческие партизаны видели танки на марше.
— Допустим: но ведь впотьмах нельзя рассмотреть, в какой цвет они покрашены. Мистер Андерсон, тут идет речь о целой организации, которая опирается не только на греческих крестьян, а и на других лиц. Мне бы не хотелось сегодня больше обсуждать эту тему. Держать в тайне передислокацию своих войск — это дело командования армии. Но я уверен, что вы из этого сделаете надлежащие вывода для своей работы.
— Так точно, сэр.
— Что касается обломка того барельефа, то мы вынуждены были передать его «Секрет Сервис»[9] К сожалению, кроме самого Вальполя, кажется, тут нет ни одного эксперта по старинным предметам, поэтому «Секрет Сервис» послала ваш трофей авиапочтой в Лондон. А заключение экспертизы мы еще не получили.
Несмотря на все сказанное, у меня было чувство, что подполковник не придает слишком большого значения делу Вальполя. Что бы он мне не говорил, для него это задание не выходило за рамки других повседневных служебных дел. Скорее всего, Тинуэл закрепил часть других своих подчиненных за десятком таких же сомнительных иностранцев, не рассчитывая на какие-то сенсационные результаты. Но чтобы все-таки побудить каждого из своих людей к активным действиям, он время от времени вызывал их в свою комнату и, угощая холодным лимонадом, пришпоривал необыкновенными историями. Очевидно, это был его особенный, проверенный на практике особый психологический метод руководства агентурой. Для себя лично я решил взять за правило в первую очередь его последние слова: «Работайте терпеливо, не спешите, всегда думайте о собственном прикрытии и не делайте чего-то неосмотрительного».
Вернувшись в гостиницу, я в обществе Гелен пил кофе и решил обращаться с ней тоже благоразумно, не спешить, и не делать ничего неосмотрительного.
