Меня засунули на заднее сиденье машины. Я даже не сопротивлялся. Как будто бы издеваясь, в машине играла песня «Вельвеt» «Капитан Арктика». Сдерживаться не было сил. И я тихо заплакал.

На крыльце особняка, скрестив руки, стоял Каин, лежавшая рядом пепельница просто ломилась от окурков. Я посмотрел на него ненавистным взглядом.

— Пойдем, — холодно сказал он.

— Куда? — в моем голосе появились нотки ужаса.

— Сейчас узнаешь.

— Я никуда с тобой не пойду.

Он молча схватил меня за локоть и повел через весь особняк.

— Где мы? — я оглядел комнату. Черная шелковая постель, темные тяжелые шторы, в стену был встроен камин!

— В моей спальне.

Я расхохотался, сказывалась паника. Разбитая губа распухла, и каждое движение отдавалось жуткой болью.

— Твоя комната действительно напоминает ад. Что ты хочешь от меня? — наконец, спросил я.

— Васлав, я много раз просил по-хорошему не злить меня, но ты не послушался моих советов.

Губа распухла еще больше, я чувствовал, как синяк расплывается на пол-лица.

«А рука у него тяжелая, и удар поставлен», - некстати пришла мысль в мою дурную голову.

— Я не буду с тобой спать! – отрезал я.

— А я не буду тебя упрашивать, с охранником трахаться ведь можно? А я чем хуже? Уваж, а?

— Что за ерун…

Договорить я не успел, оказавшись придавленным его телом к огромной кровати.

— Пусти, урод, - попытался вырваться я.

Пощечина.

«Может, хватит уже избивать меня?»

— Тихо-тихо, я сильнее. Тише, — дал он мне добрый совет.

«Сильный, козел. Маньячина несчастный. Озабоченный хрен». Жаль, ты этого не слышишь, и пару других, очень крепких выражений тоже.

— Ублюдок, - выплюнул я.

— О, можешь не сомневаться в моей родословной.

Силы были неравны: уже через минуту я был без одежды, а он снял штаны, оставаясь в одной футболке.

— Не трогай меня, я дев… а-а — закричал я.

Боль. Дикая боль. Ужасная боль. Неужели мой первый раз должен быть таким? А где вино, лепестки роз и тому подобное… По щеке скатилась одинокая слеза. От дикой боли руки непроизвольно сжали ткань майки.

— За что? — набрался я смелости и посмотрел в его глаза, теряя сознание.

Каин был в ужасе.

POV Каин.

«Что за херня? Я сразу не вкурил. Он ДЕВСТВЕННИК? В двадцать-то лет? Сейчас и в четырнадцать трахаются во всю. А как же охранник? Вот ублюдки, напиздели мне, чтобы выгородить свои жопы. Убью!».

— Васлав, — тихо прошептал я, отходя от шока. — Ты в порядке?

Парень не отвечал.

Инстинктивно я сильнее сжал его. Всё, хватит с нас обоих. Он мой! Теперь уж я его хрен куда отпущу. Вспомнился детский рассказ «Как мужик корову продавал». Там ещё он в конце такой говорит, помните,: «Такую корову не продам никому, такая корова нужна самому». Я еще крепче сжал его, зарывшись носом в светлые волосы и оставляя метку на шее парня.

POV Васлав.

Я не заметил, как отрубился. Проснулся. Неужели это не сон? Вылез из объятий спящего Каина, оделся и тихо вышел из комнаты. В совершенно подавленном состоянии я спустился вниз и, проходя мимо зеркала, ужаснулся: волосы спутаны, губа распухла, синяк на пол-лица, одежда разорвана. Метка, принадлежащая альфе, украшала шею. Бомж, одним словом. Уж не знаю, как охрана во второй раз выпустила меня за калитку. Совсем дебилы, что ли? Наверное, подумали, что хозяин, наигравшись с игрушкой, сам меня выгнал. Ну, и пусть. Я отдал ему то, что он хотел. Я свободен.

Но сегодняшняя ночь, казалось, перечеркнула все.

Мои мысли-головастики развернули огромный плакат с надписью: «Белоключевский — гад!».

В кармане ни рубля. Из меня ушла гордость. Остался лишь грязный смог. Я был сломлен. Я себя ненавидел.

«Ну, почему я? Почему какому-то богатенькому придурку приспичило развлечься именно со мной? У меня, что, и так проблем мало было? Почему кто-то может брать от жизни все, наслаждаться мгновениями, а тебе остаётся только играть роль этого самого мгновения?»

Я прошел так около километра, когда рядом остановился знакомый красный «Cayenne».

«Сейчас-то он чего хочет?»

Белоключевский перегородил мне дорогу своей машиной и вышел.

— Ты куда собрался? — его голос не предвещал ничего хорошего.

— Домой. Ты получил то, что хотел. Зачем я тебе? — я наклонил голову набок и скрестил руки на груди.

— Твой дом теперь там, где я.

Я расхохотался. Действительно, как я умудрился забыть, что все в этом мире крутится вокруг Каина.

— Каин, хватит уже издеваться надо мной, проваливай ко всем чертям! Держись от меня подальше! Я не хочу тебя видеть!

— Взаимно, милый. У меня волосы седые появились после нашего знакомства, — он картинно подергал свою шевелюру. - Но выбора у тебя все равно нет. Поэтому живо садись.

Он распахнул передо мной дверцу.

— Ну?

«Хивинский хлопал длиннющими ресницами и недоверчиво смотрел на меня. Он все никак не мог взять в толк, что я не шучу. Что компромисса нет и не может быть, что ему придется вернуться со мной, хочет он того или нет», — тем временем думал альфа.

Делать нечего, и я сел в машину. Внутри играла песня «Смотри в меня…». Каин подпевал. По-видимому, эту песню он слушал далеко не впервые. Ее содержание чертовски подходило ему. Возле ворот он, притормаживая, повернулся ко мне и произнес:

— Прости, — было видно, что это даётся ему с трудом, он явно не привык извиняться.

— «Что же, на коленях выпрашиваешь прощение, ты, привыкший все брать силой?» — ответил я известной цитатой. — Ты, что, Белоключевский? С дуба рухнул? Повредил головушку? — широко раскрыл глаза я.

Но слова его совершенно не впечатлили. Каин протянул руку к моим губам, коснулся их большим пальцем и произнес вроде бы тихо, но четко и внятно:

— Ты выйдешь за меня?

— Что? Что сделаю? — от неожиданности я ударил его по руке, хотя, конечно, этот его жест был весьма приятен — такой нежностью, нечеловеческой, можно сказать, он был наполнен. Не демонической, а ангельской нежностью. Я невольно сглотнул, на миг пожалев, всего лишь на миг, что Белоключевский сейчас не в себе.

— Каин, из меня муж олигарха, как из тебя святой.

— Предупреждаю, если ты не пойдешь по-хорошему, мне придется тащить тебя туда силой, — пригрозил он мне.

Почему-то я не сомневался в искренности его слов. Умеет ошарашить, вонючка этакая.

— Сукин сын! — взвыл я, схватившись руками за голову от собственного бессилия. — Чтоб ты минералкой отравился, хрен собачий! Сколько можно надо мной издеваться? Оставь меня в покое.

— Не могу, — тихо произнес он. — Не спрашивай, почему. Не смогу ответить. Потому что сам пока не знаю.

Мы медленно тронулись с места. Вальяжно закинув руки на верх руля, Белоключевский выглядел, как пафосный котяра, лениво и как-то равнодушно посматривающий по сторонам, потому я позволил себе сообщить об этом вслух.

— Ты уж определись, кто я — сукин сын или котяра.

— Сукин сын, естественно. Ты эгоист, — не утерпел и вставил шпильку я. — Вечно только о себе и думаешь. Пофиг на то, что о тебе скажут другие. Нельзя так относиться к окружающим. Знаешь, как это называется? Моральное уродство. Ты хоть раз думал о других? О омегах, которых ты меняешь, как носки, уж прости за сравнение; о омеге, с которым ты развлекаешься, не заботясь о его чувствах (это я о себе), и о том, нравится ли ему все это? Или хотя бы о том, что у каждого человека есть эмоции, голова на плечах и собственное мнение? — я говорил это, чуть ли не срываясь на истеричные крики. Я уже был не в себе.