Не могу не отметить и того, что пока я пристально изучал интерьер, альфа придвинулся немного ближе, слегка задевая своим бедром моё. Я аж поежился.

Официант принес на подносе закуски и выпивку. Пока он расставлял все по своим местам, я успел рассмотреть его превосходные руки с ухоженными ногтями, и упругую попку под фартуком. Хотелось рявкнуть от возбуждения. Я уместил в ладони свой сниффер*, чтобы выглядеть более могущественно по сравнению с ним. Хотелось, чтобы он кожей почувствовал меня, весь мой шарм и очарование были направлены в его сторону. Я смог заметить, как он еле вздрогнул, почувствовав на себе мой взгляд. Облизнувшись, я стал забывать, что в помещении есть кто-то еще кроме нас двоих, но из сладостного изучения МОЕГО омеги меня вырвал возглас Виктора:

- Знаешь, - начал он. - Я просто ненавижу тишину! Скрипача сюда!

Он щелкнул пальцами и через несколько мгновений невдалеке от нас появился омега нашего возраста, с уложенными назад волосами, которые лоснились от переизбытка лосьона, в слегка помятом костюме (его явно не раз вызывали за сегодня) и маленькой, потертой скрипочкой, которая сразу напомнила мне своим унылым видом себя в юности. Об официанте как-то стало забываться, а сам он как тучка, уплыл в неизвестном направлении. Скрипач немного мялся, скорее всего, ожидая заказа от своих господ, но я не спешил ничего говорить, ибо музыка - не моя стихия. Виктору подали своеобразное меню из композиций известных классиков. И когда, он хотел было предложить мне выбрать что-нибудь самому, я заметил нечто, перевернувшее мое отношение к омеге-скрипачу.

«Опа-па, сегодня прямо день встреч бывших сокурсников».

- Любезный, поди-ка сюда, - подозвал я его. - Дай инструментик посмотреть, - а глаза ласковые-ласковые, как у котеночка.

Скрипач дернулся с перепугу, но всё же аккуратно протянул мне возможно единственное свое сокровище.

- А я ведь помню это пятнышко… Кстати, тот кофе из вузовского автомата был просто ужасен, и тот синяк под глазом, что ты тогда оставил, за то, что я нечаянно пролил стакан, я запомнил на долго. Что, Николаев, пригодились мамины уроки?

- С-с-Савушкин?.. - сглотнуло это нечто.

- Ч-ч-чего з-з-заикаешься, Пашка? – передразнил я его. - Или перед господами своими играть зассал? - и вальяжно отхлебнул “Hennessy” - лучшего момента, чтобы поиздеваться над универовским красавчиком и быть не могло!

Коньяк уже ударил немного в голову. Мы с Виктором переглянулся и я понял по его взгляду, что этот персонаж ему тоже знаком не понаслышке. Да-а-а, эта тварь нам хорошо нервы попортила своим завышенным самомнением.

- Николаев? – скучающе-удивленно протянул сидевший рядом Смоленский. – Не ожидал увидеть тебя таким. Не представляю, насколько нужно было себя забросить, чтобы превратиться в это. Ты себя в зеркало вообще видел? Боги, - хлопнул он себя полбу. - И в ЭТО я был безответно влюблен? Ну и имбецил.

- Имбецил? Как самокритично! - восторгался я.

- Смоленс-с-с-кий? В-влюблен?

- Не пытайся сложить слова в предложения! Не твоё это сегодня, Николаев, не твоё! - повысил тон альфа, потирая переносицу. - В любом случае, среди вещей, которые меня действительно сейчас интересуют, вопрос развития твоей личности за все эти годы находится где-то между проблемами миграции ушастой совы и особенностями налогообложения в Конго.

- Я..я… - Пашка явно не мог найтись с ответом, но немного погодя вспыхнул, как рождественская елка. - Да как ты смеешь?! Я один из лучших музыкантов в городе! А мои родители многоуважаемые люди! Им точно не понравится то, как ты со мной разговариваешь!

После такой сногсшибательной, абсурдной и бессмысленной речи, мы со Смоленским валялись под столом, чую, ещё бы чуть-чуть и я бы надорвал себе пупок. Сквозь слезы удалось обронить:

- Пашка, ты вроде подумал и всё-равно чушь сказал!

- В гробу мы видели твоих родителей! - поддержали меня. - Да будь они хоть трижды известными композиторами, их время прошло!

- Д-д-да как вы смеете? – заикаясь, спросил он.

- А ты на них всегда свои проблемы сваливаешь? – произнес я.

Николаев стоял красный, как рак.

- Ты уверен, что у тебя на ногах ботинки? Я думал ты так в домашнем на работу и пошел! А это что за одежонка? Ты в ней картошку на даче пропалываешь или свиней в этом кормишь, нищеброд?! Что ж, прошли те времена, когда тебе мамочка попку да слюнки подтирала, начались трудовые будни! – продолжал издеваться Виктор. – А помнишь, когда-то, ты был самым лучшим? Тебя все любили, и даже я, набравшись смелости, признался тебе в своих чувствах, - альфа вздохнул наиграно. – А помнишь, куда ты меня послал? Ты тогда меня на весь ВУЗ опустил, а твои дружки меня избили, сломав руку и пару ребер. Ты стоял и смеялся, тебя веселило это.

Мы пьянели на глазах, не заметив, как «приговорили» целую бутылку. Нас понесло.

Я встал со своего места и плавной походкой подошел к омеге, взял его за подбородок и приподнял, оглядывая со всех сторон.

- А ты ничего, - улыбнулся я.

Виктор уставился на меня и поперхнулся коньяком.

- Господин Смоленский, Вы там поосторожней, а то Российская экономика не переживет Вашу достопочтенную кончину.

Альфа кое-как откашлялся.

- Я конечно предполагал, что ты… ну… того… я видел твой взгляд, когда ты осматривал официанта…

- Ага… предполагали, но надеялись на то, что Вам показалось? – вопросительно я глянул на него.

Смоленский кивнул.

- Увы, Господин Смоленский, должен Вас разочаровать – я не интересуюсь альфами! Но вернемся к нашим баранам, - я повернулся к омежке. – Николаев, у меня появилась идея - я хочу сделать подарок своему другу, - я многозначно посмотрел на альфу и подмигнул. Смоленский понял все сразу и тоже мне подмигнул, отпивая из своего бокала. – Тебе нужны деньги?

Паша опустил голову, а щеки покраснели.

- Ты не торопись, хорошо подумай. Ты же хочешь купить себе что-нибудь, например, новую скрипку, или дорогие вещи и украшения? Я обещаю, тебе на все хватит.

- Хочу! – выпалил он, и снова покраснел.

- Так поработай для нас немного. Ты же взрослый мальчик, сам все понимаешь, - огладил я пальцем его щеку.

Омежка ниже опустил голову. Странно, даже и не заикнулся о том, что он не шлюха и не продается. Так-так, даже интересненько стало.

- Я вижу, что ты согласен? – спросил я.

Омега осмотрел нас, на его лице читалась работа мыслей. Придя к каком-то для себя выводу, он кивнул.

«Вот значит как? Перед нами-то оказывается классическая шлюшка. По нему же видно, что он делает это не впервые!».

- Я хочу это от тебя услышать, - шепнул я ему.

Николаев кивнул.

- Нет-нет, произнеси это вслух?

- Хочу, - тихо сказал он себе под нос.

«Даже и не думает о моральной стороне вопроса, и о том, что его будут трахать бывшие чмошники!»

- Скажи так: Смоленский и Савушкин, трахните меня, пожалуйста! – потребовал я.

Омега молчал.

- Я считаю до пяти, и тридцать тысяч долларов уходят в руки более понятливого мальчика, - спокойно говорю я, спокойно ковыряясь в своих ногтях.

- Раз…

Молчит.

- Два…

Молчание.

- Три…

Смоленский, развалившись на диване, спокойно наблюдает за происходящим, но по нему видно, что он не прочь поразвлечься с мальчиком.

- Четыыыыре, - тяну я, смотря на Пашкино выражение лица а, что называется «И хочется и колется и мама не велит…»

- Смоленский, Савушкин, трахните меня, пожалуйста, - раздается его тихий голос.

- Лот продан бизнесмену с первого ряда, за тридцать тысяч долларов, - радостно воскликнул я и захлопал в ладоши. Прошу забрать Ваш приз. Эй, приз, раздевайся и вставай на колени, - затормошил я омегу.

Николаев, без лишних вопросов начал раздеваться. Надеюсь, он не думает, что после того, как мы его выебем, то останемся с ним?

Мы со Смоленским переглянулись и тщательнейшим образом изучили слегка худощавое тельце омеги, который уже разделся и стоял в призывной позе - раком. После «осмотра» я остался удовлетворенным: неуместная худоба на талии заканчивалась мягкими формами и изгибами на заду и плечах. Альфа обогнул его сзади и смачно шлепнул по голой ягодице. Я же, обойдя его по кругу, сел перед знакомым до боли лицом на корточки.