— В тюрьме сидят преступники, ты что? — успокаиваю я его. — Ты вырастешь большой, и станешь — кем захочешь…

Кто-то же рассказывал ему про тюрьму! И еще — выходит, где-то его водили его в цирк лилипутов. А в нашем городе такие цирки никогда не выступали… Откуда же он взялся? Разве сможет он это рассказать — такой малыш? Что он сам знает о себе?

И почему он думает, что никогда не вырастет?

Проходят новогодние праздники. Перед Рождеством за нашим гостем приезжает та самая женщина-милиционер.

Муж снова на работе. Дочка не спит, я прижимаю ее к себе левой рукой и что-то ей между делом говорю, чтобы не хныкала. Сейчас, сейчас, милая, кушать будем. Потерпи, милая. Видишь, Никита уходит от нас. Никиту надо проводить… Одной правой рукой я помогаю мальчику натянуть красные колготки. Их мужу на работе кто-то передал, у кого дочь выросла. Под джинсами колготки — все теплее. И свитер у кого-то нашелся для найдёныша. Теперь он не замерзнет.

Они с милиционершей уже выходят на лестницу, как вдруг Никита возвращается один.

Он тянет меня в кухню, а там откуда-то из потайных мест в своем пальтишке достает мою цепочку, серьги и спрашивает:

— Узнаешь?

— Н-ну, да… — теряюсь я. — Что, это мое?

Он как-то натянуто смеется. Ха-ха.

— Держи! Глупая ты совсем, смотреть на тебя жалко. И мужик твой не учит тебя. Чужого пацана пустили — и не смотрят…

Теперь я вижу, что ему вполне может быть уже тринадцать лет. Или еще больше.

Он машет рукой:

— Ну, никому больше дверь не открывай. А то ведь — жалостливая очень.

А потом он уходит.

Моя цепочка, серьги — это же все бижутерия. Совсем дешевая. Он, что, думал, что это золото?

Через два дня нам позвонили из милиции. Сказали, что Никита сбежал из детприемника, и если вдруг появится у нас, то мы должны им сразу сообщить.

Но он у нас не появился.

До того как дочке исполнился год, мы еще несколько раз попадали с ней в больницу. В младенчестве она была слабенькой и восприимчивой к любой инфекции.

Когда мы оказались там в третий раз, в июле, Андрюши там уже не было. Я узнала, что у него, наконец-то, появилась мать. И это наша Швабра.

Сейчас ей сорок шесть. Она уволилась из больницы, потому что наконец-то нашла работу с зарплатой в два прожиточных минимума, на каком-то складе за тюрьмой. И ей разрешили усыновить Андрюшу. С медсестринской зарплатой ей бы ни за что не дали его усыновить.

Когда-то она говорила мне: «Он родился специально для того, чтоб стать кому-то сыном».

Как же я раньше не догадалась, кому именно? Она всегда была рядом с мальчиком, он жил в пространстве ее любви, еще не зная об этом.

И я не знала.

Иначе не проревела бы весь вечер, в начале февраля, когда мы с дочкой второй раз попали в инфекционную больницу. Андрей все еще был там. А мы с дочкой оказались теперь в другой палате. Там, где лежат с инфекциями дыхательных путей.

Я шла по коридору с дочкиным горшком, как вдруг Андрюша выскочил, бросился ко мне и обнял мои коленки.

— Мама, мама!

Потом нашел под моим рукавом часы и сказал чисто и радостно:

— Часы — тик-так!