Сознание своих творческих возможностей, заложенных в природе его таланта, пришло к Аксакову поздно. Но оно пришло, и писатель создает произведения, согласные с реалистическими традициями русской литературы. В «Семейной хронике» он воспроизводит крепостнический быт и нравы, и все журналы, отметил Добролюбов, «полны были восторженными похвалами художественному таланту г. Аксакова, обнаруженному им в „Семейной хронике“». Авторитет С. Т. Аксакова установился с тех пор незыблемо.
Известность, как видим, приходит к Аксакову на склоке лет: в 1856 году, когда была издана «Семейная хроника», ему было около семидесяти! Правда, еще в 1847 году он опубликовал «Записки об уженье», а затем, в 1852-м и 1855 годах, еще две книги о разных охотах. Чуткое понимание русской природы, неподдельная любовь к ней, умение рассказать о ее разнообразнейших явлениях «настоящей русской речью» (Тургенев) нашли сочувственный отклик и у Гоголя, и особенно у автора «Записок охотника». Однако глубина, значимость реалистического творчества определяется изображением человека в его общественных отношениях. А социально-психологический реализм Аксакова обозначился только в «Семейной хронике».
Почему с таким «опозданием» становится он писателем-реалистом? Почему так поздно начинается его собственно творческая биография? Это тем более удивительно, что все: и положение семьи, и воспитание, и природные задатки — все обещало куда более ранний писательский дебют. Но это «опоздание», имевшее свои причины, оказалось удивительно благотворным для творческой судьбы Аксакова.
Сергей Тимофеевич родился в 1791 году в Уфе. Отец его служил прокурором, мать принадлежала к чиновной аристократии. Свои ранние годы он провел в степном имении деда, родовитого, хотя и не очень богатого дворянина. После его смерти это имение — Новое Аксаково — переходит к отцу будущего писателя.
В 1800-м году Сережу помещают в Казанскую гимназию, в которой учился когда-то Державин, а с осени 1804 года он — студент Казанского университета.
В детские годы на формирование будущего писателя исключительное влияние оказала его мать Мария Николаевна. Между ними установились дружеские, редкие по своей исповедальной доверительности отношения. Мать разделяет и горести, и радости своего сына, рассеивает его сомнения и недоумения, выступает его советчиком, укрепляя в решениях и предостерегая от опрометчивых поступков. Как вспоминает о себе писатель, он рос «болезненно развитым страстно любившей его матерью».
Дворянское происхождение, отмечает Добролюбов, освобождало от необходимости рано втягиваться в «практическую жизнь», и «живой, восприимчивый мальчик обратился исключительно к природе и своему внутреннему чувству и стал жить в этом мире». Переживанию природы Сережа отдается с такой силой и душевной самоотдачей, что это даже пугает мать. В свою любовь к природе мальчик вкладывает не только страсть, но и талант натуралиста, которым он несомненно обладал: он устанавливает приметы приближения весны, пытливо наблюдает, как вьют гнезда и выращивают потомство птицы. Так что предыстория известных книг С. Т. Аксакова об уженье, охоте берет начало в его детстве.
Рано входит во внутренний мир мальчика и народная поэзия. Завороженный, слушает он в долгие зимние вечера сказительницу Пелагею, ключницу из крепостных. В ее обширнейшем сказочном репертуаре были и все русские сказки, и множество восточных. Одну из них — «Аленький цветочек» — Сережа не только выучил наизусть, но и «сам сказывал ее, со всеми прибаутками, ужимками, оханьем и вздыханьем Пелагеи». Сережа «передразнивал» ее так хорошо, что все домашние хохотали. Но никто из них и не подозревал, что в мальчике таится поистине актерский талант.
Неизгладимое впечатление оставляют в душе и в памяти мальчика народные песни, святочные игры. А когда Сережа приохотился к чтению книг, он и ему отдается с исступленной страстью. Разжигая воображение, и без того у мальчика не по годам развитое, чтение устремляет его по новому руслу: он выдумывает приключения, сходные с вычитанными в книгах, и рассказывает их как доподлинные, будто бы с ним самим случившиеся. Более того, Сережа вступает даже в соревнование… с Шехерезадой, вставляя в ее сказки происшествия и эпизоды собственной фантазии. Когда Сережу уличали в выдумках, он, озадаченный, переживал и недоумевал. А эти «добавления» творило не обычное детское воображение, а просыпающаяся в нем творческая фантазия. Рано пробуждается в нем и «непреодолимое, безотчетное желание передавать другим свои впечатления с точностью и ясностью очевидности, так, чтобы слушатели получили такое же понятие об описываемых предметах», какое он сам имел о них. Это желание, столь важное, необходимое для будущего писателя, Сережа унаследовал, видимо, от матери, которая владела редким даром слова.
Литературные устремления юного Аксакова горячо поддерживает учитель словесности в Казанской гимназии, куда поместили Аксакова в 1800 году. Здесь он «начал потихоньку пописывать», а в 1805 году, вспоминает писатель, «виршами без рифм дебютировал… на литературной арене… гимназии». Когда же Аксакова переводят в студенты созданного в Казани университета, приходит и увлечение театром. Очень скоро его признают премьером студенческого театра.
И вот тут-то и выясняется со всею очевидностью, что и литературные произведения, которые представлялись Аксакову образцовыми, и манера актерской игры, которой он следовал, явно отстают от наметившегося в литературе и на сцене движения к реализму.
С. Т. Аксакову предстояло сделать выбор своего пути в искусстве.
В русской литературе возникает движение за ее обновление, за художественное освоение самобытной русской действительности, национальных характеров. Разгорается борьба против условных правил классицистической эстетики, требовавших подражания древним, греческим и римским, авторам, — Аксаков же увлекается «Рассуждениями о старом и новом слоге» А. С. Шишкова, нацеленными против всех жаждущих этого обновления. В драматургии, на сцене классицизм с его жесткими правилами начинает уступать место принципам жизненной достоверности и естественности. Аксаков же восхищается, увлекается предельно сентиментальными и мелодраматическими пьесами Августа Коцебу!
Позднее, в «Воспоминаниях», С. Т. Аксаков с раскаянием признает и свое «староверство в литературе», и правоту своего гимназического наставника Григория Ивановича Карташевского, который удерживал его от подражательных скороспелок, утверждая: «…я знаю, что он скоро начнет марать бумагу, но я буду держать его на вожжах как можно дольше: чем позже начнет сочинять мой Телемак (шуточное прозвище Аксакова-гимназиста. — В.Б.), тем лучше. Надобно, чтобы молодой человек набрался хороших примеров и образовал свой вкус…»
Но так складывается жизнь Аксакова, что, оставив университет (в 1807 году), он еще более удаляется от «хороших примеров». В Петербурге, куда он приезжает, чтобы служить, он знакомится с Шишковым, посещает его дом. Здесь на его глазах возникает пресловутая «Беседа любителей русского слова», в которую вошли по преимуществу как раз литературные староверы. Общение с ними, и особенно с самим Шишковым, консерватором по своим литературным и откровенным реакционером по идейно-политическим взглядам, конечно же, серьезно препятствовало образованию «своего вкуса».
Переехав из Петербурга в Москву, Аксаков в 1816 году женится и решает поселиться навсегда в деревне, чтобы заняться сельским хозяйством. Но в отличие от своих деда и отца Сергей Тимофеевич хозяином оказался плохим, и в 1826 году он, с разросшейся семьей, вновь появляется в Москве и поступает на службу в Московский цензурный комитет.
В Москве Аксаков сближается с драматургами, приверженцами классицизма, которые в то же время наводняли сцену развлекательными водевилями, поддерживает их своими хвалебными рецензиями. А вместе с тем его покоряет реалистическая игра М. С. Щепкина. Обеспокоенный будущим русского театра, он призывает «создать новый театр, народный. Все рамки и условия к черту!» Когда же в журналах поднимается кампания против Пушкина, будто бы идущего к своему закату, Аксаков выступает в печати с «Открытым письмом», в котором защищает великого поэта от несправедливых упреков и нападок. Аксаков выделяет и подчеркивает «такого рода достоинство» его поэзии, какого не имел ни один из пушкинских предшественников, — «силу и точность в изображениях не только видимых предметов, но и мгновенных движений души человеческой». Пушкин, вспоминает Аксаков, остался «очень доволен» его «письмом».
