Через неделю после встречи с Мисси моя рука достаточно зажила, и я пошла колоть дрова. Топор оказался таким острым, что им бриться можно было.

– Люди – женщины – очень опасны. Некоторые злые как волчицы, другие кроткие, словно косули, но не угадаешь, кто есть кто, пока они не подберутся достаточно близко.

Я никогда не спрашивала, что он имеет в виду – не ответил бы. Сейчас он просто подошел, и встал рядом с поленицей.

– Только ты и я, девочка Элка. Только ты и я.

Я больше не пыталась искать маму, потому что он был прав. Он не разрешил бы мне привести никого в дом, и следующие семь лет мы так и жили, только вдвоем. Он показывал мне, как стрелять из винтовки, как разбирать ее и чистить. Каждый год мы делали запасы на зиму, и он всегда точил для меня топор. Мы построили новую коптильню, потому что я росла, и нужно было больше мяса, и еще он где-то добыл скороварку, и мы начали консервировать мясо про запас. Шрам от ожога почти исчез, осталась лишь серебристая полоска – не заметишь, если не присматриваться, однако доброта, излечившая его, поселилась глубоко во мне. У Мисси ничего не было, но она с радостью поделилась со мной частью себя. Я запрятала это чувство глубоко-глубоко, чтобы никто его не нашел, даже Охотник.

Когда я подросла и стала ему почти до плеча, он решил, что пора взять меня на охоту. Сначала я помогала ему снимать шкуру и нести добычу домой, а потом он позволил мне стрелять разную дичь – кроликов, медведей, даже лосей. Только не оленей. Когда на прошлой неделе мне исполнилось семнадцать, он впервые позволил мне подстрелить молодого оленя. Его мяса хватило нам надолго, а остатки мы обменяли на пули и соль. Олени были для Охотника особенной дичью, он относился к ним очень трепетно. В тот день я поняла, насколько он мне доверяет, и теперь мы с ним стали близки, как никогда. Я даже не боялась называть его папой вслух.

Долстон и та женщина

ДОЛСТОН – шахтерский городок. Здесь я за одну оленью и три кроличьи шкурки выменяла коробку гильз для винтовки, да еще и на комнату с ужином в таверне «Стоункаттер» хватило. Теперь, когда я выросла, охотник не боялся отпускать меня одну. В лесу быстро взрослеешь. Я никогда не оставалась в городе надолго, не искала ни выпивки, ни знакомств, а если бы шахтеры захотели познакомиться поближе, то у меня с собой был верный нож.

Долстон – одно из тех мест, о которых забыли и бог, и люди. Немногочисленные дома – наполовину каменные, наполовину деревянные, да и те еще недостроенные. Все местные жители, казалось, были припорошены угольной пылью. Я вообще-то людей не люблю, мне ближе деревья и всякая лесная живность, но в Долстоне обитали люди особого сорта. Эти парни, приезжавшие сюда в конце лета, когда шахты, разогретые солнцем, словно каменные печи, уже остывали, и там можно было работать, восхищали меня своей мрачной решимостью. Представьте, что вам приходится каждый день спускаться в преисподнюю. Когда я возвращалась домой из этого шахтерского городишки, мне приходилось долго отмываться.

Я шагала по улице, сжимая в одной руке нож с рукояткой из оленьего рога, а в другой коробку патронов, и вдруг застыла как вкопанная. На стене гостиницы висел нарисованный углем портрет Охотника. Вокруг были написаны какие-то буквы и цифры. Художник даже про татуировки не забыл.

– Ты его знаешь? – раздался за спиной женский голос. Чистый и холодный, меня вроде окатили ледяной водой из ручья.

Странно, я не слышала, как она подошла. Ни шагов по доскам не заметила, ни запаха в воздухе. Это я-то! Да я учую, как медведь за горой пукнет, а потом вынюхаю его и выслежу до берлоги раньше, чем зверюга почешется.

Женщина подошла так тихо и незаметно, что у меня аж мурашки по коже побежали. Вся в черном, с черной лентой, обвязанной вокруг шеи. Еще у нее была серебряная цепь и шестизарядный револьвер на поясе. Она его и не пыталась прятать, ведь в таком городе, как Долстон, оружие лучше держать на виду. Повыше меня, а охотник говорил, что я высокая – прям как волк в длину, вместе с хвостом, и такая же тощая. Глаза у нее были голубые и холодные. Я взглянула на ее прямую спину и почувствовала себя дикаркой. В жизни таких не встречала.

– Ты его знаешь? – повторила она еще раз, помедленнее, словно пыталась добиться ответа от тупой скотины.

– Ни разу не видела, – ответила я.

Вряд ли она мне поверила, потому что не отстала. Вот только Охотник всегда меня предупреждал, чтобы я о нем людям не рассказывала. Он просто хотел тихо жить в лесу, и я его понимала.

– Его зовут Крегар Холлет, и он разыскивается за убийство восьми женщин и одного ребенка. Наверное, живет в лесу. – Она приподняла идеальные брови, глядя на меня так, словно пыталась высмотреть ложь. – Женщин похищал из домов, а потом охотился за ними, как за дикими зверями.

– А вам-то что до этого? – спросила я. Мне хотелось поскорее сбежать. Что-то в ней было такое… словно она меня насквозь видела, видела мою душу и мои грехи. Мне показалось, что под кожей зашевелились муравьи. Лицо Охотника. Разговоры об убийствах. Одно с другим никак не вязалось.

– Убийства противозаконны.

Я заставила себя расхохотаться.

– Леди, да в наших краях законов отродясь не было!

Она положила руку на револьвер, а моя скользнула к ножу.

– Теперь есть. – В ее холодном голосе прозвучал металл.

– Да кто вы, черт возьми, такая?

– Дженнифер Лайон, судья Долстона, Риджуэя и Эрминтона. Весь юг БиСи под моей юрисдикцией.

– Красивое имя, красивые слова. Вот только здесь они ничего не значат.

– А ты? – спросила она. Кажется, мой смех ее совсем не задел. – Имя-то у тебя есть?

Я улыбнулась во все тридцать два зуба.

– У меня их несколько. А теперь простите, судья Дженнифер Лайон, мне пора идти.

Я покрутила в воздухе рукой и низко поклонилась. Потом сорвалась с места – мне не хотелось оставаться на ночь в одном городе с этой женщиной. Меня вдруг затрясло. На портрете был нарисован Охотник, я нисколечки не сомневалась, вот только она назвала его Крегаром. Он убивал женщин, сказала она. Убил ребенка. У меня внутри все сжалось. Охотился за женщинами в лесу, сказала она. Да ведь в БиСи много охотников. А сколько их живет вдалеке от людей! Наверное, она моего Охотника с кем-то перепутала. Конечно, перепутала. Нужно его предупредить.

Я даже сама себе не хотела признаваться, как эта женщина, Лайон, меня напугала. У меня аж ноги начали дрожать. Спускаясь по ступенькам, я зацепилась носком ботинка и, чтобы не упасть, вытянула руку вперед и оперлась на столб. Серебряный шрам. Старый ожог. Мисси. Я семь лет о ней почти не вспоминала, а тут вдруг ее лицо всплыло перед глазами. Длинные черные волосы. Ужас в глазах. Может, она тогда убегала от этого парня – Крегара? Лайон сказала, что он похищал бедных женщин прямо из их домов. Что тогда рассказывала Мисси? Легла в кровать, а потом увидела в окне темную тень.

Лайон не из тех, кто ошибается. Я повернулась к ней.

– Когда он их убил?

Женщина подошла ближе.

– Последнее убийство произошло четыре ночи назад, перед рассветом. Еще одно – за несколько дней до этого. Но мы считаем, что он убивает уже около десяти лет. Счет, наверное, идет на дюжины.

Она отпустила рукоять револьвера и начала крутить что-то, висевшее на серебряной цепи.

Неделю назад мы с Охотником преследовали оленя. В первый раз он разрешил мне самой его подстрелить. Я завалила зверя с первого выстрела. Через несколько дней он оставил меня дома, а сам отправился на волчью охоту. Вернулся без шкуры, но вся рубашка была забрызгана кровью. Теперь-то я понимаю, почему он одежду снимал, когда убивать шел. Меньше доказательств, как сказала бы Лайон.

– Так ты его никогда не встречала? – спросила она.

Я покачала головой.

– В жизни не встречала никого с таким именем.

И ведь не соврала. Муравьи под моей кожей зарывались все глубже и уже добрались до костей. Ужасно хотелось оказаться как можно дальше от этого города и этой женщины.