Тор, улыбаясь проблемам Миры, утешал ее и убеждал, что ее талант - быть собой, что такой, как она, нет во всей Вселенной, даже не смотря на то, что ей не очень повезло с братом. Он целовал ее глаза, ее лицо, ее волосы, и ему больше никогда не хотелось выходить из этого дома. Но это "никогда" было очень пугающим и многозначительным. Страх, переплетенный с любовь и нежностью, переполнял его. Его нельзя было назвать святым по отношению к женскому полу, но по-настоящему Тор полюбил впервые. Он бережно хранил в памяти все те моменты, когда они с Мирой были вместе. Он хотел бы продлить их до бесконечности, но растягивать или сжимать время - это привилегия Корнэя, а Корнэй - последний человек, у которого Тор что-либо бы попросил. Хотя... в последнее время ему наплевать на него. Корнэй его больше не раздражает. Его, уже не волнует их постоянная вражда. Последние события изменили всех и все. Теперь у него есть его любовь, словно звезда, неожиданно упавшая ему прямо в руки. Что же может быть важнее этого? Хотя, с другой стороны, имидж мачо-парня Тор не собирался сдавать в утиль, а вражда с Корнэем была одной из его составляющих. Поэтому, Селвин не замечал для себя никакой разницы.

Тора вернуло в реальность прикосновение Миры. Она сжала его ладонь и, приподнявшись на цыпочки, чмокнула в щеку. Тор нежно обнял ее, и они забыли об окружающих... но уже через мгновенье их романтическое настроение было разбито скрипучими покашливаниями Бодуэна Девале.

Глава 6

. Загадка Дэвида Корнэя.

Когда Селвин вернулся в бункер и остался один на один с самим собой, его снова захлестнули непонятные и неизвестные до сих пор чувства. Он вдруг остро почувствовал одиночество. Все, что было важно до сих пор, потеряло свой смысл, а его мысли снова и снова возвращались к обворожительной улыбке Даны Лавито.

"У меня нет ни одного шанса, - думал Селвин. - Ни малейшего". И он добросовестно старался переключиться на работу. Он разыскал в сваленных в шкаф вещах дневник Дэвида и принялся его перечитывать, устроившись на диване, напротив портрета своего предка, но это тоже не выходило. Его мысли постоянно сбивались в область самобичевания.

"Почему я вел себя, как обмороженный? Что теперь Дана обо мне думает?" - размышлял он, потом спохватывался и вновь безрезультатно пытался сосредоточиться на дневнике. В конце концов, раздосадованный и измученный он закрыл глаза. Но и уснуть ему тоже не удалось. Все его мысли вновь и вновь кружились вокруг обворожительной девушки, которую он встретил сегодня днем. Селвин едва сдерживал себя, чтобы не переместиться прямо сейчас в свой дом, чтобы вновь увидеть Дану, но боялся выглядеть еще глупее, чем уже ей показался. Поэтому он оставался в бункере и в страданиях провел долгую бессонную ночь. Под утро, совершенно изнеможенный самобичеванием по поводу неспособности общения с девушками и совершенно уверенный, что проживет всю свою жизнь отшельником, и что он должен заниматься тем, что у него выходит боле менее сносно, а именно - наукой, он наконец-то уснул.

На следующий день Селвин не мог уже думать ни о чем. Его голова разламывалась на мелкие кусочки, а тело ныло от невыносимой тяжести, будто он всю ночь таскал на себе огромную кувалду. Из-за этой боли он уже не мог думать ни о Дане, ни о ком-нибудь или о чем-нибудь другом. На его глаза попался отложенный дневник Дэвида Корнэя, и он, не заметно для себя, углубился в чтение. "Но как это можно? - вслух говорил Селвин с портретом, - как ты мог изолировать людей от мира, без единого шанса на выход? Какова вероятность того, что кто-то догадается изобрести именно такой прибор, какой нужен для открытия колпака? Бессмысленно было бы рассчитывать на это! Но ты ведь не был наивным глупцом, так ведь?!" Все ночные переживания и сомнения Селвина выходили наружу злостью к его предку, будто бы по его вине он вел вчера себя самым нелепым образом! Селвин встал и принялся измерять шагами комнату, разговаривая при этом с портретом Дэвида Корнэя.

- Нет, ты мне ответь! Почему ты так поступил? Как ты мог обречь людей на такую судьбу?

Он злился, подходил к портрету, махал на него руками и говорил всякие гадости в его адрес. Но внезапно остановился, медленно подошел почти вплотную к холсту и тихо произнес:

- Нет, ты был умным и, предполагал, что рано или поздно люди все-таки должны были выйти с острова, иначе, к чему вся эта затея? Ты оставил ключ к разгадке! Ты должен был сделать это. Но что это за ключ?

Селвин снова сел за стол, пролистывая дневник, пока не наткнулся на старинную фотографию. И Селвина словно прожгло током. Как и вчера с Даной. Фотография в дневнике оказалась точной копией огромного портрета Дэвида, висящего перед его столом! Селвин внимательно в нее вгляделся, но, не заметив ничего нового, автоматически развернул ее, и глаза безразлично уставились на уже миллион раз виденную надпись. Но вдруг его рука дрогнула.

- А вот это странно... - вслух произнес он, - цунами отрезал остров от остального мира в 2441 году, а на фотографии стоит 2437 год. Значит, она была сделана за четыре года до переселения на остров! Почему же тогда именно ее выбрали для портрета? Если только... если только ты сам на этом не настоял!

- Эйа, - Селвин прыгнул к письменному столу и, разбрасывая бумаги, отыскал среди них ГНОММ. Он задел экран и над его рукой замерцала голографическая красотка. - Эйа, ты что-то знаешь об этой фотографии? Где она была сделана? Ты можешь что-нибудь о ней рассказать?

Мгновенно над ГНОММом засветился голографический фотоальбом, но не мерцающий и прозрачный, как сама Эйа, а с качественным, четким изображением осязаемым на столько, что можно было перевернуть его страницы. Перед Селвином светились множество похожих фотографий, по всей вероятности, сделанных в том же месте и в то же время.

- Эти фотографии Дэвид делал сам, - сухо констатировала Эйа, - у себя в кабинете. Судя по их количеству, он долго выбирал фон, поворачиваясь то влево, то вправо. Не знаю, чем он не был доволен с первого раза. А самое интересное, он не захотел, чтобы этот снимок сделала я. Все это выглядело немного странно. Он притащил какой-то доисторический аппарат, который ко всему прочему печатает бумажные фотографии, и заперся у себя в кабинете, отключив все компьютеры. А эти фото, что ты видишь в моем альбоме - это сканированное изображение забракованных Дэвидом снимков.

- Действительно странно, - задумчиво сказал Селвин. - Особенно, если учесть, что он так тщательно все вымерял, и, что именно эту фотографию выбрали для памятного портрета. Она ведь была сделана задолго до всей этой истории с островом! А у тебя такой как раз нет!

Селвин разглядывал другие фотографии, словно играя в детскую игру: найти различия, и через несколько минут его осенило! Все фотографии различались лишь положением темной исписанной мелом доски. А точнее, знаками за спиной Дэвида. А еще точнее, знаки были те же самые, разница была лишь в их количестве! Селвин старался не радоваться заранее, он прогонял любые мысли, приходившие в голову. Взяв ручку и бумагу, он переписал знаки с портрета, затем достал свои расчеты и начал все внимательно сопоставлять. Все складывалось легко и просто, будто детская головоломка. Отчаяние и неуверенность испарились без остатка, и Селвин увлекся расчетами, словно решая задачку по занимательной математике. Еще немного, и пазл был сложен. Селвин откинулся на спинку кресла и еще раз пробежал глазами по решению задачи. Все совпадало! Несомненно, Дэвид оставил потомкам ключ от острова! И ключ этот находился на самом виду все это время!, просто никто об этом никогда не задумывался.