— …мог бы потрудиться придумать себе другой, более оригинальный ник. И что ещё за «93»?

— Год рождения, разумеется. Или… — Леся на секунду задумалась. — Или вес.

— Или возраст! — вставила я. — Он может оказаться старым извращенцем, маньяком, женщиной… Учителем географии!

Кстати, довольно реалистичный вариант. Наш географ есть в аське. Даже у нас в друзьях есть. Иногда пишет сообщения вроде «Завтра контрольная, хватит сидеть в аське!» — и радостный смайлик. Мы все думаем, если его в черный список добавить, наставит за это двоек или нет?..

— Неважно, ему нравятся «Сумерки» и я, этого достаточно для моей любви, — серьёзно ответила подруга, подходя к письменному столу. — Ты слишком старомодна, рассуждаешь прямо как моя мама. Чем плохи знакомства в Сети? По-твоему, мы должны писать друг другу письма на надушенной бумаге и посылать их с почтовыми голубями?! Хотя идея с голубями, в общем-то, неплохая…

Тут, осознав, что сама себе противоречит, она поспешно добавила:

— Но аська лучше.

Леся деловито осматривала каждый сантиметр моего стола. Найти что-то в моей комнате могут только два человека: я и она, притом у неё это получается лучше. На столе у меня обычно такой бардак, что частенько даже клавиатура оказывается похороненной под грудой книг, карандашей и листков — особенно листков. Вырванные из блокнотов или альбомов, листы бумаги для принтера, рекламные листовки и даже страницы газет — я рисую на всём, что попадается по руку. А если ничего не попадается, рисую прямо на руке. Но это в крайнем случае: чернила на коже растекаются, и линии становятся нечёткими.

— Тебе нужна вот эта толстая книга? — осведомилась Леся, с задумчивым видом взвешивая на руке гнедичевскую «Историю искусств».

— Я её уже читала, но захотелось перечитать главу о…

— Отлично! Возьмём с собой…У вас дома есть клетчатый плед? У меня только однотонный лиловый, я его захватила, но нужен именно клетчатый.

Я отрицательно помотала головой и вновь надела наушники. Когда на Леську такое находит, лучше не мешать.

Играла музыка, а подруга уже изучала содержимое моего гардероба, прикладывая вещи к себе и возмущённо что-то бормоча — ругалась, должно быть, что размер одежды у нас разный.

Набрав целую охапку каких-то вещей и придавив всё книгой, она осторожно сняла с меня наушники, приговаривая: «И их тоже захватим».

— Теперь пойдём к Стасу! — заключила Леся, рассовав всё по пакетам из супермаркета, на каждом из которых был нарисован улыбающийся поросёнок, благодарящий за покупку. (Конечно, ведь пакетов с надписью «Спасибо за разбой!» не существует).

Лишённая наушников, я волей-неволей включилась в происходящее. Зачем это мы несём Стасу вещи? Материальная помощь пострадавшим от строгих матерей? Или перебираемся к нему жить? Точнее, вещи же мои, так что это я перебираюсь.

Этот вывод не заставил меня прыгать от восторга. Я тупо смотрела на довольных поросят и ожидала, пока Леська что-нибудь объяснит. От количества запихнутого в пакеты свиные мордочки раздулись и выглядели довольно устрашающе.

Заметив мои обратившиеся в знаки вопроса глаза, она вздохнула:

— Это же для фотосессии! Я тебе говорила, что Стасиной сестре подарили шикарный фотик, ну такой…

— Профессиональный, — подсказала я.

— Не. Не знаю. Большой. Чёрненький. Зеркалка. Пойдём скорее, а то она уйдёт!

Сунув мне в руки один из полумиллиона пакетов, Леся быстрыми шагами направилась в сторону выхода.

Мы с поросенком обменялись недоумевающими взглядами и двинулись за ней.

…Судя по вытянувшемуся лицу Стасиной мамы, нас то ли не ждали, то ли не слишком рады были видеть. А может, и то, и другое сразу.

Неудобная ситуация.

Меня она тут же начала расспрашивать о школе, Леськино же «Здрасти» просто проигнорировала. Обычно всё наоборот. Жизнерадостная и общительная Леська нравится окружающим, а я, как правило… не очень. Особенно взрослым. И старым. Да и многим ровесникам — тоже. А вот дети меня просто обожают, виснут гроздьями и, умилившись, гладят липкими ручонками. Почему у них такие липкие ручонки? И ведь даже не противно. Малыши славные. Жаль, что у меня нет ни младшего брата, ни сестры. То есть, не совсем нет. Тут такое дело, в общем…

В эту минуту раздалось громкое чмоканье и на щеке у растерянного, робко выглянувшего из своей комнаты Стаса, засиял след Лесиного блеска для губ. Луч света упал на прыщавую щеку парня — и пятно ожило, заискрилось, принялось переливаться всеми цветами радуги.

Зрелище, конечно, завораживало.

Стасикова мама сделала лицо, будто случайно проглотила таракана, сказала, что я «такая хорошая девочка» и скрылась на кухне. Понятное дело, что комплимент в мою сторону был произнесён намеренно громко, чтобы Леся услышала и поняла, что вот она — нехорошая, нельзя тут приходить и прямо с порога целовать чужих сыновей, что ещё за разврат! Нужно сперва получить письменное разрешение матери и представить справку из поликлиники — тогда целуй на здоровье.

Да чего такого. Леська всех чмокает при встрече, даже тех, с кем не особо дружит — взять того же Стасика. Он нам не друг, просто одноклассник.

Я бы ни за что не пошла бы домой к человеку, с которым практически не общаюсь, но Леся другая. Если ей что-нибудь нужно, она и к незнакомцу напросится в гости.

— Где Аня? — как ни в чём не бывало, поинтересовалась Леся, старательно приглаживая волосы перед зеркалом в прихожей. За металлическими уголками прицеплены фотки: стасины родители на даче (отец — с лопатой, а мама — с веером), его сестра Аня на выпускном вечере, маленький ребёнок на горшке… Ой, это что, сам Стасик?!

— С друзьями куда-то поехала, — меланхолично отозвался Стас и принялся вытирать рукой лицо. Вернее, думал, что вытирает, а на самом деле просто размазывал след от поцелуя, придавая щеке румянец и интенсивный блеск.

Я внимательно вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, он это или не он на фотографии. Вот ужас-то. Зачем выставлять такое на всеобщее обозрение?! Стыд же. Странная, странная, очень странная семья.

— Ты мне вчера сказал, что завтра она будет дома!

— Завтра она и будет дома. А общались мы не вчера, а сегодня, так как ты мне написала уже около полуночи, поэтому наступил новый день, и…

Чуть слышно прошептав «Вот зануда-то!», Леська осела на пол.

— Мне нужны фотографии сегодня, — твёрдо сказала она.

Если бы снимали кино, эту сцену непременно дали бы крупным планом: дрожащая нижняя губа и умоляющий взгляд огромных зеленовато-голубых глаз, медленно наполняющихся влагой…

Краем наполненного слезами глаза Леся наблюдала за своим отражением в зеркале. Заметив компрометирующее фото, едва не расхохоталась, но сдержалась, ведь по роли положено страдать.

Ну так, на троечку сыграла. Я пошевелила пальцами — «так себе, Лесь».

На Стаса производят впечатление и столь дешёвые спецэффекты. Не слишком избалованный вниманием девушек и не разбиравшийся в них, он совершенно не понимал, когда Леська дурит, а когда плачет на самом деле. Сейчас она, конечно же, дурила (и явно переигрывала).

Это и младенцу понятно.

Но Стас оказался менее сообразительным, чем любой среднестатистический младенец.

— Давай я тебя сфотографирую! — предложил он, ощущая себя рыцарем. Даже плечи расправил. Потому что рыцари не сутулятся.

— Давай, — Леся мгновенно поднялась с пола, отряхнулась и принялась рыться в сумке, ища косметичку.

— И к чему было это действо? Могла бы просто его попросить, — сердито прошептала я.

— Просить — скучно, — тоже шёпотом отозвалась подруга.

Не поспоришь.

Пока рыцарски настроенный Стас разыскивал сестрицын фотоаппарат, Леська успела подкраситься. Её губы выглядели так, будто их густо намазали малиновым желе.

— Слишком много блеска. Кажется, он начинает стекать, — заметила я.

— Ты ничего не понимаешь, — обиделась Леся. — Это придаёт объём моим губам!

И она чмокнула воздух, чтобы показать, какие у неё объёмные губы. Густая масса блеска двинулась вниз, подобно лавине. Губы и вправду увеличились. Где-то до подбородка.