Бурый был ранен пулей и несколькими картечинами застрявшими в мякоти грудных мышц. Пуля, чуть выше лопаток пробила толстую шкуру загривка и вышла с другой стороны, пробив слой подкожного жира по касательной...
Бурый, чувствуя боль и жжение в местах ранений, начал кататься по траве, пятная зелень красными кровавыми каплями. Кровь с каждой секундой шла всё сильнее и сильнее и постепенно намочила шерсть и пропитала её насквозь на спине, на боках и на груди...
Жжение постепенно утихло, но боль не уходила и Бурый побрёл в сторону реки...
Продравшись напролом через кустарники и молодой березняк, он, войдя в текучую воду, стал окунаться почти с головой, поднимая со дна мягкий чёрный ил. Вода вокруг окрасилась кровью, но жжение и боль, казалось, стали меньше и Бурый ещё долго сидел в воде, ворочаясь всем сильным телом, поднимая на поверхности мелкую волну...
Он сидел в речной холодной воде долго, пока кровь не перестала идти и только сочилась мелкими каплями из крупной раны на загривке...
Почувствовав внезапную жажду медведь долго пил воду, потом выбрался на берег и кровеня траву побрёл вглубь болота и выбрав небольшой островок в чаще тонкоствольного березняка лёг, приминая кусты и траву тяжёлым телом....
... К полуночи, когда половинка серебряной луны выбралась на край тёмного ночного неба, в большом теле Бурого стала подниматься температура, и он тяжело и часто дыша, чувствуя боль в местах ранений стал пытаться когтями вынуть из ран в груди мешающие ему жить, крупные картечины, вновь раздирая раны до крови...
Он вспоминал всё происшедшее и от этих воспоминаний волна ярости, вздымавшаяся в нём, заставляла шерсть на раненном загривке подниматься дыбом.
Он начинал зло рявкать и в ночной тишине этот свирепый рык, пугал всё живое вокруг, предупреждая других животных об опасности встречи с разъяренным, страдающим от ран, свирепым хищником...
Он вспоминал хлёсткие звуки выстрелов, запах человека и пороха, несущих в себе опасность и боль, и визгливо пронзительно ревел...
Прошла долгая мучительная ночь, прошёл и яркий, но тоже мучительный день. Поднявшись и постанывая как человек, медведь по своим следам сходил к реке, долго пил фыркая и рыкая от боли и через время вернулся на старое место...
Под утро следующего дня начался нудный мелкий дождик, который промочив плотный медвежий мех сбивал температуру борющегося со смертью большого сильного тела...
Прошло четыре дня и чувствуя боль и слабость, Бурый заставил себя подняться и побрёл в лес, нюхая траву, стараясь отыскать среди зарослей, лечебные стебли и корешки...
Начался долгий и мучительный период выздоровления...
...Лето заканчивалось. Мать Сама всё чаще уходила от молодого лося и остановившись в чаще долго и напряженно слушала тишину окружающего леса...
Тайга постепенно окрашивалась в яркие празднично грустные осенние тона и вода в ручьях и речках становилась золотисто прозрачной и холодной.
По ночам, иногда подмораживало, и к утру на траву ложился тонкий слой белого инея.
Утром, восходящее яркое солнце очень быстро сгоняло иней с травы, превращая в росу, в мириады прозрачно - чистых капель, при малейшем порыве ветра блестевших разноцветьем огоньков.
Влажная поверхность густой травы, под низким солнцем встающем из-за лесов и болот, играла всеми цветами радуги от ярко рубинового, до желто - зеленоватого...
Природа приноравливалась к наступающим холодам, однако земля была ещё тёплой, нагретой за три месяца короткого, но жаркого лета и потому, днём при высоком солнце, бывало даже жарко, хотя тени стали резче и заметно прохладнее, а воздух посвежел, и потому дышалось особенно легко и свободно. Звери за лето нагуляли силу и набрались энергии, и в природе наступала пора осеннего гона, страстно - похотливое время, когда непонятный жар, разливается в крови и беспокоит и самцов и самок.
Накопленная сила требует выхода и потому осень - время зарождения многих новых жизней в дикой природе, особенно среди копытных...
Быки - лоси на время теряют покой и сон. Они бродят по округе в поисках маток и "охают", вызывая соперников на бой, давая знать самкам, что они здесь и готовы биться за право продолжить жизнь вечного лосиного рода...
Сам к этому времени стал вполне самостоятельным лосем. Он на кормёжке далеко уходил от матери, но перед уходом на лёжку из кормовых мест, безошибочно находил её по знакомому запаху...
В одну из прохладных ночей, с другого берега широкой речной долины, из темноты вдруг донеслось короткое "У - О - Х - Х". Лосиха вздрогнула от этого призыв, поднялась на ноги, затопталась в беспокойстве, как - то невольно потянулась в сторону рёва, и вытянув шею, коротко мыкнула - один, потом второй раз...
И долго слушала, ожидая ответа, пока уже значительно ближе не раздалось: "У - О - Х - Х"...
Вскоре послышался треск валежника под копытами и на полянку выскочил чёрный крупный лось с шерстистым полукруглым выростом снизу, на шее, и большими рогами, похожими на соху, с несколькими короткими отростками вырастающими из тяжелой, плоской сохи неровным веером.
Заметив Сама, испуганного внезапным появлением пришельца, лось - рогач, подошел к нему ближе и ткнул рогами в плечо молодого лося и от этого толчка, Сам чуть не упал, и после отбежав на несколько десятков метров, сквозь кусты следил, как лосиха, его мать и рогач, крутились почти на одном месте, облизывая и обнюхивая друг друга.
От пришельца исходил резкий, запоминающийся запах, который можно было учуять за сотни метров...
Сам не знал, не понимал, что происходит с его матерью, но инстинктом почувствовал, что ему надо уходить. Рогач вдруг повернулся в его сторону и проревел "У - О - Х - Х" и стал рогами, поддевать снизу невысокую сосёнку, сдирая с неё молодую кору и обламывая гибкие ветки...
Сам потоптался на месте, повернулся и медленно стал уходить в темноту, в сторону от обычного места лёжек...
С этой поры он остался один...
Мать Сама и лось - рогач, потоптавшись, двинулись куда то на север, в сторону больших заливных болот. Лосиха шла впереди, а за нею, то заходя слева, то чуть отставая чтобы прореветь знакомое "У - о - х - х", двигался, треща ветками кустов, крупный лось, нашедший, наконец так долгожданную подругу...
...Черныш и Палевая лежали в густом ельнике, на берегу глубокого оврага, по которому протекал небольшой ручей, в сильные дожди превращающийся в шумливую речку, моющую глинистые берега.
Волки отдыхали от ночной охоты, когда они по следам очень близко подошли к стаду косуль и после короткого броска - погони, отделив косулёнка от родителей, загрызли его, а потом почти всего съели, разодрав на кровавые куски.
Шёрстка косулёнка была почти чёрной, необычно пушистой, а кожа ещё тонкая и нежная.
Когда Черныш, на всём стремительном скаку схватил детёныша за заднюю ногу, косулёнок почувствовал страшную силу волчьих клыков, и закричал - застонал.
Волк мгновенно перехватившись, повалил, вцепился в горло очередной жертве и через секунду малыш был уже мёртв!
Подоспевшая Палевая, вонзила зубы в бок жертвы и вырвала большой кусок мышцы, но косулёнок уже умер и потому ничего не почувствовал...
...Издалека, повторенный звонким далёким эхом раздался необычный для леса звук и Черныш, мгновенно проснувшись, поднял крупную, лобастую голову, с острыми подвижными ушами, насторожился...
Через какое-то время звук повторился и волк вдруг отчётливо вспомнил, что уже слышал этот, такой звук, в тот страшный зимний день, когда погибли все его братья и сёстры, кроме Палевой, а также и волчица с матёрым...
Черныш, словно напрягшаяся пружина вскочил, и шерсть на его загривке поднялась дыбом. Он зарычал, обнажив острые белые зубы, сморщив нос в свирепую, злую "гармошку".
Палевая тоже поднялась и смотрела на вожака с удивлением. Черныш ещё некоторое время послушал, и когда человеческий крик ещё раз повторил "Хей - я - я!", - он с места тронул рысью, и Палевая последовала за ним...
