- Между прочим, - добавила Вера, словно прочитав мои мысли, - я слышала про одного мужчину без ног, который покорил какую-то пику.

(Думаю, она имела в виду пик. Пора начинать составление словаря с вериного языка на русский). 

Я промолчал, решив не связываться. Но тут Вере пришла в голову «сногсшибительная идея», и на меня впервые за последние годы обрушилась паника. 

- Пойдём гулять! - объявила эта сумасшедшая девица и принялась рыться в моём шка­фу, пытаясь отыскать хоть какие-то зимние вещи. 

В конце-концов она нацепила на меня ярко-красный пуховик, девяностого года рожде­ния. Подозреваю, что это тот самый, в котором любила щеголять на даче бабушка. На шее у меня очутился голубой вязаный шарф того же возраста, на голове синяя шапочка с надписью СССР.  Ноги согревали бабушкины же войлочные сапоги «прощай молодость». 

Вера выглядела не лучше. Как я уже говорил, у неё совершенно нет вкуса. Цыплячьего цвета пальто, красная шапка с огромной розочкой на макушке и зелёный палантин – не луч­шее сочетание.

Такими вот двумя пугалами мы и выбрались из подъезда, очутившись на широком в вы­боинах крыльце. Откровенно говоря, сопротивлялся я только для вида. На самом деле мне страсть как хотелось снова оказаться на свежем воздухе. 

- Ну? - спросил я. - А дальше-то что?

- Ерунда! - расхрабрилась Вера. - Три ступеньки всего! Сейчас я тебя свезу!

Моё телосложение очень обманчиво. Это только на вид я худой и лёгкий, а на самом деле – семьдесят пять килограмм. Прибавьте к этому вес моей железной колесницы, со­творённой гениальной советской мыслью, не стремившейся облегчить конструкцию. И вы сразу поймёте, почему хрупкая Вера не сумела удержать нас двоих на обледенелых ступеньках, и мы, набрав приличную скорость, прокатились через весь двор, воткнувшись наконец в сугроб на детской площадке, летом служивший деревянной бабой-ягой. 

Снег был повсюду – в ушах, глазах, во рту и в карманах. По спине текла противная ле­дяная жижа. Я чувствовал себя идиотом, и первым моим желанием было прибить эту неснос­ную девчонку, которая вечно всё портила.

- Чудо в перьях! - захихикала Вера, не дав мне и рта раскрыть. - Красный пуховик! Ха-ха-ха! Сапоги войлочные! Бабка старая! - и захохотала.

- Между прочим это ты на меня напялила! - проворчал я. Чувство злости незаметно меня покинуло.

- А у тебя больше ничего не было! - Вера слепила снежок, махнула рукой для броска, но не устояла и грохнулась на землю. Настал мой черёд смеяться.

Не знаю, сколько времени мы провели на этом месте, тыча друг в друга пальца­ми и хохоча до упаду. Никогда ещё я так не веселился. 

А потом мы долго гуляли по городу, смотрели на мигающие гирлянды, которыми были украшены улицы. И в душу мою невольно закрадывалось совершенно чуждое мне чувство. Я не знаю, как его назвать. Может быть, счастьем?

Но за все нужно платить. Даже за несколько счастливых часов. Почему всегда после безмерной радости на меня сваливается горе? Как часто бывало, что я, гуляя с бабушкой в приподнятом настроении от яркого солнца, тёплого ветра и запаха сирени, от встречных лю­дей получал лишь оскорбления. Дело дошло до того, что я уже начал бояться собственного счастья. Я шарахаюсь от него как от прокаженного, предчувствуя ту величайшую бурю, что разразится впоследствии. В природе все также. Днем – яркое солнце и чистое небо, вечером – пронизывающий пригоняющий облака ветер.

В тот день оказалось, что если мы с Верой и сумели с грехом пополам спуститься с крыльца, то забраться наверх у нас никак не получится. Мы стояли у подъезда. Стемнело. Я продрог и начинал злиться. А во дворе ни души.

- Может, я тебя на руках донесу? - предложила Вера и тут же добавила, - согласна, мысль идиотская.

Подъехала машина. Сергей из четвёртой. Вера бросилась к нему.

- Помогите, пожалуйста, - попросила она, - нам только через три ступеньки пройти и всё.

- Делать нечего! - возмутился Сергей, но потом передумал и затащил меня наверх. 

- Носит вас чёрт знает где, - возмутился он, - таким надо дома сидеть и не высо­вываться! Последний раз. Я вам не нанимался!

Вот тут то меня и переклинило. Я начал кричать. А так как Сергей уже ушёл, вся моя злость досталась Вере.

- Почему ты всё время везде лезешь? - орал я. - Чего ты привязалась ко мне со своей ду­рацкой прогулкой? Ты глупая, наглая, невоспитанная девка! Жил я без тебя и дальше прожи­ву! Незаменимых нет! Какая разница, кто продукты таскает!

Конечно, она расстроилась. Залилась слезами и убежала. Больше мы не виделись.

Через три дня в дверь позвонили. На пороге стояла некрасивая круглолицая женщина. Сказала, что она соцработник и будет теперь помогать мне по хозяйству. Думаю, без Веры тут не обошлось. Не бросила всё-таки на произвол судьбы, договорилась, где надо. Галина в основном молчит. Ну, и пусть. Так даже лучше.

И снова тишина, блаженная, никем не нарушаемая...

В мае меня залил сосед сверху. Пришёл, долго извинялся и даже побелил мне испорчен­ный потолок. Соседа зовут Андрей Сергеевич, ему семьдесят один год, живёт совсем один.

- Скажите, Юрий, - спросил он однажды, - а вы умеете играть в шахматы?

Я признался, что нет.

- Могу научить, - предложил мой новый знакомый.

Так мы и сошлись. И жизнь моя потекла по привычному руслу. Но всё-таки в глубине души грыз меня незаметно крохотный червячок, мешающий насладиться спокойной жизнью.  Я никак не мог понять, в чём дело. Неужели, мне не хватает... Веры? Да нет, ерунда какая!

«Глупо, - думал я ночами, - она мне больше не нужна. Галина в сто раз лучше. Она не лезет в душу, не болтает без умолку. А поговорить можно и с Андреем Сергеевичем. Он ум­нее и образованнее этой девчонки».

И однажды, проснувшись утром, я внезапно всё понял. «Я люблю Веру» - бесчисленное количество раз проносилось в моей голове. Всё сразу встало на свои места. Но разве смогу я сейчас объяснить, что такое любовь? Это также невозможно, как объяснить незрячему разни­цу между красным и синим цветом. Человек, не любивший прежде, никогда не сможет по­нять влюблённого. Это чувство нельзя описать, его можно только почувствовать. 

Жизнь моя превратилась в ад. Я скучал по вериной манере говорить, по её вязаной коф­те, по особенному запаху её волос. Прошло больше шести месяцев, а она так и не появилась. Я позвонил в институт. Оказалось, что Вера уже получила диплом, и уехала на родину. Адреса мне не дали. И я сидел целыми днями у окна, мучая себя мыслью, что больше никогда её не увижу.

В тот вечер было особенно тоскливо. Начинался октябрь, дождь вторую неделю полос­кал обезлюдевшие улицы. 

«Нужно написать на телевидение, - думал я, - в программу, которая ищет потерянных людей. Иначе сойду с ума».

В дверь позвонили. Я не двинулся с места. Зачем? Кого может принести в такую мерзо­пакостную погоду, точно никого хорошего. Замочная скважина зазвенела, и через несколько секунд в комнату вбежала промокшая до нитки Вера.

- А у меня ключ остался, - виновато сказала она.

 Я улыбнулся. На ней был зелёный плащ и красные сапоги. Безжизненно висящие волосы напоминали мочалку. Но несмотря на это я знал, что она у меня самая лучшая.