В конце июня у мамы отказали ноги. Она уже не могла самостоятельно дойти до туалета, а силы её окончательно покидали. Как тяжело было видеть это, мучиться и терзаться тяжелой душевной болью и быть такой же беспомощной. Молилась я уже не о выздоровлении, а о скорейшей её смерти. Вынести то, что выносила эта мужественная женщина, казалось невозможным, но день за днём мы ждали уже только конца, наша надежда тихо угасала, и оставалась лишь покорность судьбе.

В середине июля мама согласилась лечь в больницу – это был решительный шаг с её стороны, она не собиралась сдаваться в лапы костлявой. Лечащий врач отвечал на все наши вопросы и говорил нам, что такие больные не осознают своего положения, они не знают о том, что могут умереть, они до самого конца верят в своё выздоровление. Это было бы чудом, если бы сила веры человека была столь мощной. Но в жизни так не бывает. Теперь я знаю. Чудесного выздоровления от смертельных болезней нет. Есть только боль и страх.

Я навещала маму в больнице и ужасалась её состоянию: почти коричневая сухая кожа, очень холодные ноги, усталый измученный вид, уже желтые белки глаз и почему-то злой и мутный взгляд. Она вдруг захотела встать с кровати и немного постоять. Я помогла, а она вцепилась в меня и прижалась. От неё ужасно пахло болезнью и немытым телом. Я знаю, что так говорить неправильно, несправедливо, но мне хотелось бы рассказать всю правду, которая тогда коснулась меня лично. Я не могла сильнее прижаться к ней, меня что-то не пускало, я лишь поддерживала её и тихонько гладила по спине. Чуть позднее я пойму, что это были прощальные объятья. В тот день она хотела увидеть свою мать и очень жалела, что не может с ней встретиться, так как та жила слишком далеко. Если бы я знала в тот момент, что обнимаюсь с ней последний раз, я бы обнимала её целый день, пока не устану. Да, что сейчас говорить об этом.

Мамы не стало девятнадцатого июля, она ушла от нас в пять часов утра. С тех пор «пять часов утра» имеет для меня особый смысл - теперь я всегда, проснувшись в это время, думаю о ней. В этот день я мало плакала, лишь отмечала пустоту внутри себя и какое-то облегчение. Всё прошло, всё кончилось. После похорон я не смогла пролить ни одной слезинки в течение полугода. Мне хотелось поговорить обо всём этом хоть с кем-нибудь, но почему-то все избегали этой темы, наверно, поэтому я и оставалась в «скорлупе» такое долгое время. Со временем боль утихла, но страх к этой страшной болезни остался. Как же я не хочу такого конца для себя и своих близких. Храни вас Бог, люди.