Ангел девочки закрывал тело ребенка от ударов, а ангелы нападающих детей дрались с бесятами, которые вылезали просто из детских искорёженных ртов и смортфоном.
А вошедший в раж подросток, с подбородком вместо лица, уже выволок из кучи-мала тельце девочки, стащил с нее трусики и завязал подол юбки на голове...
А крестная и женщины хохотали под забором, а из глаза их крокодильей слезой вымывались последние капли милосердия.
Смех каплями-пузырьками поднимался ввысь, вбирал в себя отражение домов, улиц, спешащих и просто идущих людей, ползущих и просто летящих по автобанам автомобилей, заводы и фабрики и всякую другую индустриализацию за небо, достигал Чаши Гнева и проливался выжатой кровью. Пузырьки то смешивались, то вновь появлялись на поверхности, как глаза, наполненные униженьем и болью.
Ангел Распорядитель взял кубок, зачерпнул жидкости, передал кубок ангелу Вестнику. Вестник пригубил из кубка, скривился как от зубной боли, выплеснул содержимое кубка на женщин, детей, дома, скотину, а горечь выплюнул, куда глаза глядят, и попал на вседержавное здание исполкома.
2
В зал заседаний вошла внушительная тень Призрака коммунизма под флёром демократического отпугивания. Внутри ореола призрака контурами просматривался расфокусированный облик грузного человека. Демократические опричники исполнительной власти в глубоком диссонансе совести и бытия, с жирными фигами за щеками учтиво выразили своё подобострастие Входящему; в руках опричники зажимали персональные гаджеты, так мило напоминающие вазелиновые тюбики.
Призрак коммунизма урановым пылающим взором, который ничем не залить и не засыпать, даже не посмотрел на согбенные спины державных телохранителей, зато цепко сосчитал количество штук гаджетов. Количество как бы "вазелиновых тюбиков", выданных из государственной казны для поддержания выправки, осанки и авторитета рукамиводителей, соответствовало кворуму.
Демократический флёр прикрывший Призрак, как платье короля, флёр свободы-равенства-братства (всё пишется через минус) покрыл личную гвардию своим присутствием и моментально изгнал с подоконников и стайку ворон либерализма, и голубей социализма с человеческим лицом. Ангелам в сии державные палаты доступа не было.
Пожилой человек чувствовал себя внутри призрака, как рыбак, подцепивший на спиннинг громадное и верткое, - порой казалось, что ты его, порой хотелось - а ну его. Тут Призрак сменил урановое пламя очей на любовный огонь очага - на трибуну юркнула человеческая личность главного Казначея, ангел-хранитель которого поджидал свое сокровище исключительно в сортире, где и побратался с крысами, ибо другое место общения человеку и ангелу было заказано в связи с занимаемой должностью первого. Под журчание тенорка выступающего, да согретый по-домашнему пламеньком камина, человек внутри Призрака потупил взор и впал в бессознательное - и пришло к нему сновидение.
...и подступили к нему будто бы сыновья.
... сказал он будто сыну: отдаю тебе на откуп адресный стол; какое место захочешь, такое и переиначь. Был проспект Всенародный, а ты сделай его Общенародный; с того и жить будешь и потомство твоё.
... а другому отдаю производство Живой и Мертвой воды...но знаю тебя и наследственность твою, потому чтобы не жгла тебя расточительность на производственные нужды - гони Мертвую воду... и та вода, и та вода...
... а младшенького я Призраку обещал... за долголетие своё... да чувствую, надул меня бес - в карты Альцгеймеру проиграл...
Казначейский тенорок расхваливал бы да расхваливал бы бюджетное усердие своё, но ангел-хранитель подрался за золотой запас с крысиным королем в сортире, и по подземно-телесным коммуникациям уже урчали миазмы, вызванные узкоглазыми бактериями, посягнувшими на святое.
- И они в эту истинно невыносимую из глубин нестерпимого ада исшедшую ночь, располагаясь заснуть обыкновенным сном, то были тревожимы страшными призраками, то расслабляемы душевным унынием, ибо находил на них внезапный и неожиданный страх.
А предродовые муки конвульсиями проходили по телу, так что даже выть не было сил. Тот, кто должен бы облегчить муки страдания, усердно зарабатывал на хлеб насущный с икрой и гордо рассчитывал на прибыль от потомства, так что бедной роженице только и оставалась надежда.
Ангел Вестник вздохнул, попридержал взор над вседержавным зданием, будто надеясь на чудо, еще раз вздохнул и вернул чашу ангелу Распорядителю.
3
Ку-ку!.. Слышу, как разбегаются по укромным местам обитатели дома, прячутся в потайных местах, чтобы как можно дольше не засалили. А мне водить, мне искать сих обитателей, выслеживать по укромным местам, да еще стараться добежать до спасительного места первым. Промедли я или поленись - и всё начнется сызнова. В этой игре только один победитель.
Спящий пытался согреться под солдатским одеялом. Но сколько бы он ни подкомшивал бумазею на и под себя, студеный воздух очевидности находил уставшее тело и создавал нервный дискомфорт.
...померзнем, померзнем, как клопы померзнем...отче наш...отче наш... но и молитва не шла, бежала молитва. Губы выжимали слова, а горло пережимал спазм видения. Хотелось спать, спать, спать и не дай бог видеть хоть какой-либо сон. Но виденное накануне постепенно забиралось под одеяло, в голову; материализуясь, обретало вес и формы, и встало во всей силе впечатления, обрело краски, запах, вкус, звуки и душило, как земля на могиле, или как нежданный многоярусный сон.
...человек содрогался, укутывался в одеяло с головой и мерз, мерз, мерз. Перед глазами мелькали черви человеческих пальцев, черви человеческих волос, нос наполнялся запахами человеческих испражнений. И неустанно буравил память бескровный лик с разодранными губами и вырванным языком, закрывающийся от белого света фонарей выпученными совиными глазами. Человек походил на личинку майского жука, вывернутую по весне из чернозема. Эту личинку спешно грузили на носилки суетливые надзиратели под грозное молчание двух штатских и серого как мрамор цивильного с плотницким инструментом в руках.
В голове Плотника зарождался вакуум, темный и бесплотный, как безысходность, как полное отсутствие яви и даже одноярусного сна.
Человек вяло двигался на работу в тюрьму, а вокруг по-летнему радовался большой город, место пребывания млекопитающих. Толпы мобильников и авто крутились калейдоскопом вокруг: то сновали по магазинам и кафетериям, то присаживались в сквере откушать мороженое и испить прохладительной влаги, то маялись, выходя из ресторана, под воздействием обильной пищи и потраченных денег.
А человек шел в свое место работы в тюрьму. Под ноги попался расплющенный презерватив с жидкостью внутри, выброшенный из окна жилого многоэтажного дома, стеной стоящих вдоль тротуаров. Презерватив был белесого цвета, как лицо вчерашнего заключенного, и упал он на место, где на глубине пятнадцати-двадцати метров уже разлагался, но еще продолжал существовать человек, чьи права и обязанности так бережно прописаны в основном законе государства. Но народ не заметил потери человека, и братья млекопитающие продолжали размножаться и без него.
Замок. Пышные клумбы и сад. Райский сад возделанной красоты. Ансамбль созвучия фонтанов и цветов. Резвятся дети в легких белых платьицах. Хозяйка, княжна по крови и по воспитанию, в гармонии с окружающим и внутренним миром проводит даденное ей время. Хозяин, заботливый отец семейства, блюститель нравственности и законности не пропускает праздничных богослужений, прививает детям этические и эстетические нормы поведения. А в подвалах Замка томятся узники! Семья отходит ко сну. помолились, а может и нет. но спать все легли и уснули. А в подвалах замка узники не спят. А еще какой-нибудь неугомонный и Бога вспоминает. А с обиды да отчаяния и демона помянет. Дети спят. Родители спят. А он, изверг, с потусторонними силами речь ведет всю ночь. И не запретишь ведь, и не проконтролируешь мысли его окаянные. И все это в одной плоскости переплетается. Все это в одних эфирах встречается. Все это в одной паутине сплелось. И хорошо, если ты детям открыл все сие, и про темницу рассказал, и узников показал. Тогда дети твои, как и ты, спать будут спокойно. И богу будешь молиться спокойно и жить спокойно, аки Ирод.
