Я играю одного из этих окованных шоферов. Роль у меня совсем без слов, но зато с песнями. Я под это дело съездил в Югославию, снимали мы, значит, в Черногории, в очень интересных местах. Я написал там стихи о черногорцах, потому что мне лавры Пушкина не давали покоя... (1974)

Расстрел горного эха

В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха, помеха

На кручах таких, на какие никто не проник,

Жило-поживало весёлое горное,

горное эхо,-

Оно отзывалось на крик - человеческий крик.

Когда одиночество комом подкатит под горло, под горло

И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадёт, -

Крик этот о помощи эхо подхватит,

подхватит проворно,

Усилит и бережно в руки своих донесёт.

Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья, и зелья

Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп, -

Пришли умертвить, обеззвучить живое,

живое ущелье.

И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.

Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха, потеха.

И эхо топтали, но звука никто не слыхал.

К утру расстреляли притихшее горное,

горное эхо -

И брызнули камни - как слёзы - из раненных скал...

1974

Песня Солодова

В дорогу - живо! Или - в гроб ложись.

Да! Выбор небогатый перед нами.

Нас обрекли на медленную жизнь -

Мы к ней для верности прикованы цепями.

А кое-кто поверил второпях -

Поверил без оглядки, бестолково.

Но разве это жизнь - когда в цепях?

Но разве это выбор - если скован?

Коварна нам оказанная милость -

Как зелье полоумных ворожих:

Смерть от своих - за камнем притаилась,

И сзади - тоже смерть, но от чужих.

Душа застыла, тело затекло,

И мы молчим, как подставные пешки,

А в лобовое грязное стекло

Глядит и скалится позор в кривой усмешке.

И если бы оковы разломать -

Тогда бы мы и горло перегрызли

Тому, кто догадался приковать

Нас узами цепей к хвалёной жизни.

Неужто мы надеемся на что-то?!

А может быть, нам цель не по зубам?

Зачем стучимся в райские ворота

Костяшками по кованным скобам?

Нам предложили выход из войны,

Но вот какую заломили цену:

Мы к долгой жизни приговорены

Через вину, через позор, через измену!

Но стоит ли и жизнь такой цены?!

Дорога не окончена! Спокойно! -

И в стороне от той, большой, войны

Еще возможно умереть достойно.

И рано нас равнять с болотной слизью -

Мы гнёзд себе на гнили не совьём!

Мы не умрём мучительною жизнью -

Мы лучше верной смертью оживём!

1973

x x x

Если где-то в чужой, неспокойной ночи

Ты споткнулся и ходишь по краю -

Не таись, не молчи, до меня докричи, -

Я твой голос услышу, узнаю.

Может, с пулей в груди ты лежишь в спелой ржи -

Потерпи! - я спешу, и усталости ноги не чуют.

Мы вернёмся туда, где и воздух, и травы врачуют,

Только ты не умри, только кровь удержи.

Если ж конь под тобой - ты домчи, доскачи, -

Конь дорогу отыщет, буланый,

В те края, где всегда бьют живые ключи,

И они исцелят твои раны.

Где же ты? - взаперти или в долгом пути,

На развилках каких, перепутиях и перекрёстках?

Может быть, ты устал, приуныл, заблудился в трёх соснах -

И не можешь обратно дорогу найти?

Здесь такой чистоты из-под снега ручьи -

Не найдёшь, не придумаешь краше.

Здесь цветы, и кусты, и деревья - ничьи.

Стоит нам захотеть - будут наши.

Если трудно идёшь, по колени в грязи,

Да по острым камням, босиком по воде по студёной,

Пропылённый, обветренный, дымный, огнем опалённый -

Хоть какой, - доберись, добреди, доползи!

1974

ОДИНОЖДЫ ОДИН 1974 (1975)

...Я огорчён только тем, что снова мы не работаем вместе. Я всё подстроил под это, но се ля ви... Комит е т о сильнее нас. Уже я перестроился. Но в следующий раз мы ещё повоюем.

Впрочем – песни-то мы успели всобачить. Кстати про песни /.../

Студенческую песню нужно начинать как бравый, хвастливый, верноподданнический марш, а потом переходить на нечто туристское, а в конце и на вагонно-блатное под чистые гитары. Но мелодию не менять. Хорошо бы, если бы они ещё в это время курили, да и выпить не грех, а Ваня чтобы подпел: «Зато нас на равнине не сломаешь»...

Из письма Г.Полоке, 1974 г.

Песня Вани у Марии

Я полмира почти через злые бои

Прошагал и прополз с батальоном,

А обратно меня за заслуги мои

С санитарным везли эшелоном.

Подвезли на родимый порог, -

На полуторке к самому дому.

Я стоял - и немел, а над крышей дымок

Поднимался не так - по-другому.

Окна словно боялись в глаза мне взглянуть.

И хозяйка не рада солдату -

Не припала в слезах на могучую грудь,

А руками всплеснула - и в хату.

И залаяли псы на цепях.

Я шагнул в полутёмные сени,

За чужое за что-то запнулся в сенях,

Дверь рванул - подкосились колени.

Там сидел за столом, да на месте моём,

Неприветливый новый хозяин.

И фуфайка на нём, и хозяйка при нём, -

Потому я и псами облаян.

Это значит, пока под огнём

Я спешил, ни минуты не весел,

Он все вещи в дому переставил моём

И по-своему всё перевесил.

Мы ходили под богом - под богом войны,

Артиллерия нас накрывала,

Но смертельная рана зашла со спины

И изменою в сердце застряла.

Я себя в пояснице согнул,

Силу воли позвал на подмогу:

«Извините, товарищи, что завернул

По ошибке к чужому порогу».

Дескать, мир да любовь вам, да хлеба на стол,

Чтоб согласье по дому ходило...

Ну а он - даже ухом в ответ не повёл,

Вроде так и положено было.

Зашатался некрашеный пол,

Я не хлопнул дверьми, как когда-то, -

Только окна раскрылись, когда я ушёл,

И взглянули мне вслед виновато.

1974

Песня о чёрном и белом лебедях

Ах! В поднебесье летал

Лебедь чёрный, младой да проворный.

Ах! Да от лёта устал,

Одинокий, да смелый, да гордый.

Ах! Да снижаться он стал

С высоты со своей лебединой.

Ах! Два крыла распластал -

Нет уж сил и на взмах на единый.

Ай не зря гармонь пиликает -

Ваня песенку мурлыкает

С уваженьем да почтеньем,

Да, конечно, со значеньем.

Ах! На крутом берегу,

Словно снег среди лета, не тая.

Ах! На залётном лугу -

Лебединая белая стая.

Ах! Да не зря он кружил,