Елена Александровна Скрябина, жительница блокадного Ленинграда:

Утро было спокойное, ясное, обещавшее прекрасный день. Мой старший сын Дима готовился к давно запроектированной экскурсии в Петергоф. Сегодня там открытие фонтанов.

Около девяти часов раздался телефонный звонок. Звонил муж с работы. Голос его был необычен. Всегда выдержанный и спокойный, на этот раз он казался чем-то очень взволнованным. Ничего не объяснял, попросил никуда не уезжать и задержать Диму. От предупреждения мужа родилась неясная тревога, но всё же я была далека от мысли, что может произойти какая-то катастрофа.

В двенадцать часов мы с мамой услышали по радио речь Молотова. Вот оно что – война! Германия уже бомбила города Советского Союза. Речь Молотова прерывиста, словно ему не хватает дыхания. Неуместными кажутся его бодрящие призывы. И сразу возникло ощущение: что-то огромное надвинулось и душит. После передачи выбежала на улицу. Город в смятении. Люди торопливо обмениваются словами, наполняют магазины, скупают всё, что попадается под руку. Бессмысленно мечутся по улицам. Многие устремляются в сберкассы за своими сбережениями. Эта волна захватила и меня. Я тоже попыталась получить рубли, которые числились на сберегательной книжке. Но оказалось, что поздно: в кассе денег не стало, выдачи прекратились. Народ шумел, требовал. А июньский день пылал, жара невыносимая. Кому-то делалось дурно, кто-то отчаянно бранился. В течение целого дня настроение было тревожным, напряжённым. Только к вечеру всё странно утихло. Будто притаилось перед грозой.

Автор: военный переводчик, подполковник в отставке Юрий Михайлович Лебедев:

По плану «Барбаросса» Ленинград предусматривалось захватить. Дальнейшая его судьба в плане не рассматривалась. У гитлеровского руководства было несколько вариантов действий применительно к городу, вплоть до его полного уничтожения. Правда, имелись и добропорядочные предложения. В книге «Битва за Ленинград. Дискуссионные проблемы»[3] приводится мнение главы Восточного министерства Германии А. Розенберга относительно судьбы Ленинграда. Он полагал, что его следует превратить подобно Данцигу (Гданьск)[4] в свободный город. Одним из мотивов было то, что в его ведомстве работало много выходцев из Петербурга. Они любили этот город и не хотели его разрушения.

К войне немцы готовились основательно. Проявлялось это не только в качестве боевой подготовки, но и в вопросах снабжения. Валентин Иванов в книге «Война глазами лейтенанта» описывает, как в первые месяцы войны ему удалось захватить немецкий продовольственный склад: «Больше всего удивил немецкий армейский хлеб. На буханках серого цвета, напоминавших цемент, были выбиты 1938, 1939 годы выпечки. За несколько лет хлеб не потерял своего качества» (С. 9).

Наступление группы армий «Север» началось с вторжения на территорию Прибалтики. В состав войск, подчинённых Леебу, входили 16-я, 18-я полевые армии и 4-я танковая группа. Всего – 29 дивизий. Поддержку им оказывал 1-й воздушный флот.

Общая численность группировки, наступавшей в направлении Ленинграда, составляла свыше 700 тысяч человек.

В первый же день войны Лееб столкнулся с тем, чего не было до этого в покорённой немцами Европе. Два определения Лееба: «сопротивление противника» и «плохие дороги» – будут сопровождать его записи вплоть до самой отставки. Это оказалось серьёзным русским контраргументом против немецких войск.

Вместе с тем Лееб как опытный военачальник сразу же обратил внимание на разрозненность действий советских войск на этом направлении. Одни командиры были готовы к бою, хотя и не ожидали столь массированного натиска. Другие же проявили беспечность, в результате чего именно здесь в первый день войны немецкие подразделения больше всего углубились на советскую территорию. К сожалению, несогласованность действий советского военного командования различных звеньев в управлении войсками отмечалась на всём протяжении войны.

При минировании подходов к портам Кронштадт и Ленинград 22 июня немецкая авиация использовала воздушное пространство Финляндии. В книге «От войны к миру. СССР и Финляндия в 1939–1944 гг.» отмечается, что немецкие бомбардировщики Ю-88 взлетели с аэродрома Преверхен в Восточной Пруссии и после сброса мин приземлились на финском аэродроме Утти для дозаправки. После этого взяли курс на Германию.

Ещё до заявления Молотова по радио о начале войны в Ленинграде были проведены первые мероприятия по противовоздушной обороне. Распоряжение полковника Лагуткина свидетельствовало о том, что руководство МПВО с полной серьёзностью отнеслось к создавшейся обстановке. Большую роль сыграла предыдущая война с финнами в 1939–1940 годах. Тогда Ленинград четыре месяца был прифронтовым городом. Это не забылось.

В то же время, судя по оценке Скрябиной, в Ленинграде проявилась неизбежная в подобных случаях суматоха, граничившая с паникой. Это подтверждает также опубликованный в книге «Мир искусства в доме на Потёмкинской» дневник ленинградки Татьяны Булах. Она пишет, что в сберегательных кассах народа было очень много, люди продавали займы и снимали сбережения.

Интересно повели себя в этот день финны. По свидетельству Л. Лурье и Л. Малярова, авторов книги «Ленинградский фронт», финские солдаты до войны ежедневно снабжали советский гарнизон на острове Ханко молоком. 22 июня они принесли два пустых бидона и сказали: «Молока больше не будет». Так, без выстрелов, на уровне народной дипломатии Советскому Союзу была объявлена война со стороны Финляндии.

Елена Скрябина проживала в огромной коммунальной квартире в доме № 42 по улице Фурштатской (в советское время – ул. Петра Лаврова). Одной из обитательниц квартиры была бывшая владелица этого дома.

Лееб:

По шоссе Мариямполе – Каунас – Йонава отходит колонна противника. По ней наносит удар авиация. По пути мы наблюдали воздушный бой. Несколько русских самолётов упали, объятые пламенем. Позднее мне доложили, что их было шестнадцать.

Обстановка в целом: ведется борьба с арьергардом противника. Не исключено, что противник пытается выиграть время и за рекой Дюна (Даугава)[5] начнёт по-новому выстраивать оборону. Об этом свидетельствует также и отвод его войск от Вильнюса в северо-восточном направлении.

Буров:

День этот рождался под завыванье сирен. В 1 час 45 минут в уже не выключавшихся репродукторах раздалась скороговорка диктора: «Внимание, внимание! Говорит штаб местной противовоздушной обороны города. Воздушная тревога, воздушная тревога!». Надрывно загудели паровозы, пароходы.

280 студентов и преподавателей Института физической культуры имени П. Ф. Лесгафта решили стать партизанами. Пройдёт всего лишь пять дней, и отряды лесгафтовцев уйдут в псковские леса.

Скрябина:

Провела бессонную ночь. Беспокойные мысли лезут в голову. Что-то с нами будет? Казалось, что Германия нас задавит, и все мы погибнем. С трудом удалось заснуть во втором часу ночи, как вскоре была разбужена оглушительной стрельбой. Ничего не могла понять. Казалось, что уже бомбят Ленинград, и всё вокруг рушится. Вскочив с постели, побежала будить всех в квартире. Потревоженные мною, все собрались в передней как в наиболее безопасном месте: там нет окон, и потому стрельба казалась глуше.

Ораторствовала наша соседка по квартире, Любовь Куракина, муж которой, в прошлом партиец, сидел уже два года по обвинению в контрреволюции. Хотя коммунистические настроения Куракиной после ареста мужа и пошатнулись, но в эту ночь, под грохот зениток, она забыла все обиды. Убеждённо твердила о непобедимости советской России. Уверенность Куракиной действовала в какой-то степени успокоительно, хотя и не вполне верилось тому, о чём она говорила.