— Эй! Это не я стала втирать ей про спасение души, — возразила я, и Барнабас тяжко вздохнул.
Абсолютно невозмутимая, Накита снова поднесла фотоаппарат к глазам.
— «Оставайся дома иначе ты разрушишь свою жизнь» было первым, что вырвалось из ее рта. Нам пришлось выйти с автобуса. — Взглянув на Барнабаса, она добавила: — Ты не заметил случаем, где вышла Тэмми?
Барнабас потянулся.
— Вполне возможно. Я видел девушку подходящего возраста, выходящую из автобуса с мальчиком. Она казалась испуганной.
Я кивнула.
— Угу, скорее всего это она и была. Блондинка в джинсах и розовой рубашке?
— Да, она живет на третьем этаже, угловая квартира. — Барнабас пригубил свой кофе в бумажном стаканчике, скривился и поставил его на стол. — Во имя всех серафимов, это гадость полнейшая. Так что же все-таки произошло в автобусе?
Мое зрение размыло, я углубилась в воспоминания. Возможно, все прошло не так уж и ужасно.
— Что-то еще помимо того, что она и ее подруги считают меня чокнутой святошей и праведницей? Да я не знаю. Если у нее был напуганный вид, может она решит сегодня остаться дома, а не идти в кино чтобы обжиматься и обменяться слюной с Дэвидом.
— Не Дэвид, а Дэн, — поправила Накита. Я закатила глаза.
— Окей, с Дэном. Ведь если ее брат не умрет, с душой Тэмми все будет в порядке, не так ли? Проблема решена.
Накита, однако, не была столько оптимистична, бросив на Барнабаса озабоченный взгляд.
— Что? — спросила я, заподозрив, что они знали что-то, чего не знала я.
Джош перевернул свое печенье, чтобы облизать крем. Он выглядел донельзя счастливым и довольным, и я сдвинула ногу, пока наши колени не встретились. Он улыбнулся, глядя на меня поверх печенья, и я улыбнулась в ответ, радуясь тому, что он рядом.
— Ты когда-нибудь перестаешь жевать? — спросила его Накита.
— Неа, — Джош оглянулся на автомат со сладостями. — А у тебя на ногтях лак облез.
Накита ахнула, и принялась изучать ногти на руках, затем извернула ноги в сандалиях то в одну сторону, то в другую, проверяя педикюр.
— Ничего там не облезло! — возмущенно воскликнула она.
Барнабас улыбнулся, а Джош достал из упаковки новое печенье.
— Мэдисон, не хочешь?
Я покачала головой, а Накита кинула на него негодующий взгляд.
— Она не ест, смертный.
— А вежливость еще никто не отменял, — отозвался Джош, пережевывая печенье, и если бы я могла покраснеть, на моих щеках точно бы вспыхнул румянец. — Барнабас, а они рассказали тебе, что Мэдисон идентифицировала Тэмми по ауре?
Я ощутила прилив волнения от того, что совсем забыла о своем достижении.
— Нет, — ответил Барнабас, выглядя столь же довольным, как себя чувствовала я. — Мэдисон, это фантастика! Как долго ты смогла разглядывать ауры?
— Я не могу, — ответила я, хотя мне стало интересно, а вдруг это так и было.
Накита тоже расплылась в улыбке.
— Она смогла пробиться в свои воспоминания видения, там, где высветилась нить ауры, чтобы я смогла увидеть резонанс Тэмми. Она — рыба.
— Оранжевый центр и зеленая по краям, — загадочно протянул Барнабас. — У нее есть проблемы.
— Рыба? — спросила я, задаваясь вопросом, был ли это какой-то шифр.
— Моя аура синяя, — вставил Джош.
— Я в курсе, — ответил Барнабас и повернулся ко мне. — Так что у нас получается: ты с ней говорила. Ты ее напугала. Думаешь, этого будет достаточно?
Я пожала плечами, пожирая глазами печенье Джоша.
— Понятия не имею. Не похоже, что все закончилось, и я могу топать домой, довольно потирая руки. Я хочу поговорить с ней еще раз.
— Хорошая идея.
Не обращая внимания на Барнабаса, я облизала губы, жалея что не испытывала чувство голода.
— Печенье выглядит таким аппетитным, Джош.
Джош просиял и поднялся на ноги:
— Я принесу тебе одно.
— Она не ест..., Джош, — сухо сказала Накита, подняв фотоаппарат и сфотографировав наши ноги и крошки от печенья Джоша на полу. Я покачала головой, и Джош снова уселся на диван.
— Так или иначе, спасибо, — тихо поблагодарила я. — Я буду безумно радоваться, когда наконец узнаю, где находится это таинственный промежуток между настоящим и будущим, и отыщу свое тело. Я устала от того, что не испытываю голода.
Накита замерла, и я подняла глаза, поймав ее пристальный взгляд. Она моргнула и в следующий миг уже засовывала фотоаппарат в сумку.
— Я буду снаружи, — бросила она и без промедления направилась к выходу, почти бегом, с прямой как палка спиной. Дверь с силой шибанулась об стену, оставляя вмятины, и вот Накита уже на улице, стоит со скрещенными на груди руками и опущенной головой на фоне заходящего солнца.
Я недоуменно уставилась на Джоша, который с полным ртом печенья перевел взгляд на Барнабаса.
— Что я такого сказала? — спросила я.
Джош лишь пожал плечами, а Барнабас скривился.
— Она обеспокоена тем, что как только ты получишь назад свое тело, ты прервешь нити своего амулета и оставишь ее. И я тоже обеспокоен.
Испытывая волнение, я уставилась в зеркальное окно.
— Черные крылья, которые ты занесла в нее, перенесли ей некоторые твои воспоминания. Она лучше, чем кто-либо на небесах или на земле знает тебя, и она боится. Со мной все будет в порядке, но вот с Накитой… Ты научила ее чувствовать страх смерти, и она считает, что как только ты нас бросишь, больше никто не сможет понять и принять ее, и люди будут думать, что у нее не все дома.
О, Боже. Как я умудряюсь находить приключения на свою пятую точку?
Джош подскочил, когда его телефон завибрировал. Извинившись, он отошел, чтобы ответить на звонок, тем самым предоставляя нам с Барнабасом возможность поговорить наедине. Я опустила глаза и стала ковырять ногтем трещину в столе. Собрав волю в кулак, я перевела взгляд на Барнабаса.
— Я не хочу забросить то, кем я стала — Темным хранителем времени, — начала я. — Но если я не смогу добиться своего — если не смогу уговорить серафимов, что ранние скашивания не являются необходимыми, чтобы спасти душу человека, прежде чем она пострадает, — тогда я не смогу остаться. Не смогу с открытыми глазами посылать жнецов на убийство людей, которые напуганы, поддались панике, либо просто слишком глупы для того, чтобы найти радость в своей жизни.
Барнабас взглянул в окно, его кепка сползла на лоб и почти полностью закрыла глаза.
— Ты хотела знать, что беспокоит Накиту. Это и беспокоит.
От его голоса веяло холодом, и я нахмурилась.
— Ты думаешь, мне лучше оставить все как есть? — Чуть не закричала, сминая в руках обертку от печенья Джоша. — Я просто пытаюсь выполнять эту обязанность!
— Также как и она. — Барнабас наклонился вперед. — Она не пробыла на земле столь же долго как я. Она не понимает суть человеческого выбора. Ей не понять, как хрупки и недолговечны ваши мечты и желания, и сколько силы в вашей надежде и вере. Ангелы видят все лишь в черных и белых цветах, а на земле намного больше цветов и полутонов. Подумай, о чем ты просишь ее. Она готова убить за чистоту души. Для нее мало что значит человеческая жизнь. Она скоротечна, а ты просишь ее рискнуть чьей-то бессмертной душой ради того, что для нее просто миг вечности.
— Но ведь все, что у нас есть — это просто миг вечности, — с горечью отозвалась я.
Барнабас откинулся на спинку кушетки и взглянул на Джоша, разговаривающего с кем-то по телефону.
— Я знаю. Это одна из причин, по которой я оставил Небеса. Мне кажется, Накита начинает понимать. Она проделала длинный путь.
В горле встал ком, и я просто наблюдала, как Джош закрыл телефон, выглядя столь же подавленным, как ощущала себя я.
— Как и ты, Барнабас, — почти прошептала я.
Нахмурившись, Барнабас отвернулся. Я знала, что он не испытывал радости от смены цвета своего статуса жнеца. Вот какой у меня талант — переворачивать чужие жизни с ног на голову. Вздохнув, я перевела взгляд на Накиту, озаренную алыми лучами закатного солнца и выглядевшей ослепительно красивой, и явно пребывающей в волнении. Она не пала с Небес как Барнабас, она никогда не изменяла своим взглядам. До сих пор. Я ранила ее, изменив навсегда, когда случайно поместила черные крылья в ее тело. Они пожирали меня вживую, когда я оборвала нити амулета и как призрак влилась в ее тело. Черные крылья вцепились в Накиту и стали поглощать ее воспоминания, гораздо более богатые, чем мои. В конце концов, серафимы вывели их, но воспоминания, которые крылья забрали у меня, навсегда стали частью Накиты. Теперь она из первых рук знала как это — испытывать страх, — чего никогда не познавал ни один из ангелов.
