Работал джазик, едва тлел притушенный свет в светильниках, в камине потрескивали натуральные поленья, и мы, танцуя, обо всем забыли. Настенька, переименованная в Сонечку, оказалась достойной партнершей, и я тоже старался как мог. Старался не отстать от Настеньки, старался не смотреть на Киру, старался не думать о Вадиме Августовиче. Не смотреть и не думать. Но внезапно меня словно бы обожгло, и я беспомощно остановился посреди зала. Ища взглядом Киру, я молил бога, чтобы она не наделала глупостей. Настенька мне что-то говорила, но я не слышал. Я искал взглядом Киру: где же она?! Оставив Настеньку, я ринулся к нашему столику, но там никого не было — ни Киры, ни Вадима Августовича, только записка, прижатая пепельницей: «Встретимся завтра. Кира».
На следующее утро я с Кирой не поздоровался. Мы молча завтракали на веранде, она была бледна и рассеянна, а я в сотый раз терзался вопросом: неужели яйцеголовый лорд своего добился?! Неужели я доказал Кире, что она не ждет?! Чем чаще повторял я этот вопрос, тем неразрешимее он мне казался, и в ощущении безысходного тупика я стал дожидаться Аркашу, чтобы… Да, да, в лихорадочном горении я жаждал высказаться. Наверное, я понимал, насколько это жестоко и каким ударом для Аркаши будет измена жены, но бес подстегивал меня. Когда Аркаша вернулся из Москвы и мы остались наедине, я начал осторожную разведку.
— Как съездил? Как Анастасия Глебовна? — спросил я, а сам подумал, что лучше бы он сейчас съездил мне по физиономии.
— Спасибо, ей гораздо лучше… А вы?
Аркаша без всяких сомнений ставил знак равенства между собой и нами.
— Скучали без тебя. Очень ждали, — мой голос помимо моей воли выделил последнее слово.
— Правда, я быстро? — обрадованно спросил Аркаша.
— Да, ты очень быстро вернулся. Может быть, потому, что не слишком уверен в молодой жене?
Я как бы шутил, что было естественно для двух близких приятелей, встретившихся после короткой разлуки. Аркаша лишь улыбнулся, словно бы считая, что было бы нелепо убеждать меня в обратном.
— Видишь ли, я потому спрашиваю…
И я вкрадчиво стал рассказывать: «Вадим Августович… пропадали всю ночь… а утром…» Рассказывая, я не отрываясь смотрел на Аркашу, словно от него зависела моя жизнь. Что он сейчас ответит? Что?!
— Чепуха, — сказал Аркаша.
Я поверил и не поверил, продолжая его оторопело разглядывать.
— Полнейшая чепуха, — повторил он, и тогда я вздохнул с облегчением.
VI
В Москве мы расстались. Аркаша и Кира долго не появлялись у меня в кафе, а мне не удавалось встретить их в консерватории, куда я изредка забегал по старой памяти. Профессор Кабанчиков, у которого я учился, маленький, юркий, румяный, слегка привизгивающий при смехе и с задором ударяющий себя по коленям, благоволил к моей великолепной пальцевой растяжке, божьему дару для контрабасиста, и находил во мне музыкальность, призывая избрать поприще концертирующего ансамблиста. Но я принципиальный — законченный — неудачник. Мне доставляет наслаждение думать, что во мне что-то такое погибает, перл не перл, но увесистый самородок. О, как это поднимает меня в собственных глазах! Я начинаю сознавать свою значительность, превосходство над удачливыми соперниками. В то же время мои подразумеваемые таланты мгновенно обесценились бы, если бы я вздумал пустить их в ход — борьба истончает. Да и заскучал бы я на классике, милый профессор, — иное дело наш простецкий московский джазик…
Итак, я по-прежнему аккомпанировал ударным, саксофону и трубе, не имея вестей о чете Сергеевых, но затем мое неведенье было вознаграждено с лихвой. Я узнал, что Аркаша и Кира поселились на Сретенке: Анастасия Глебовна выписалась из больницы, и ей был нужен домашний уход. Старушка почти не поднималась с постели — выздоровление затягивалось, — и Аркаше приходилось быть сиделкой и домработницей. Он бегал за лекарствами, готовил и убирался по дому, едва успевая урывками готовиться к конкурсу. Минули времена, когда он ценил в жизни только духовное, и теперь он часто брался за скрипку, даже не сняв кухонного передника.
Кира искренне желала ему помочь, но с ее появлением на Сретенке сергеевский быт был взломан, словно асфальт ростком чертополоха. Прежде всего произошла метаморфоза с телефоном. У Сергеевых телефон чаще всего молчал, и звонки были традиционно одни и те же: знакомому из высотного дома, родственникам, в гомеопатическую аптеку. Но благодаря Кире телефон стал звонить непрерывно, и из коридора его пришлось перенести в комнату молодых. Сергеевы недоумевали, с кем можно по стольку разговаривать: час, полтора часа, есть же пределы! Один лишь Аркаша, слушая разговоры жены с продавщицами, портнихами и парикмахершами, понимал, что телефон для Киры — соломинка для утопающего. На Сретенке ей было все чужое. Старые вещи, книги, лепные бордюры, изразцовая печка с чугунной дверцей вселяли в нее беспросветное уныние, и если не звонил телефон, Кира целыми днями, подобрав ноги, сидела в углу дивана. Здесь, на Сретенке, она не жила, а чахла, и Кулаковы забили в колокола. Начался их новый турнир с монтекки: они упрекали Сергеевых, что те не создали условий для Киры, что ее муж занят капризной старухой больше, чем собственной женой. «Зачем мы отдали дочь в эту семью?!» — спрашивали себя Кулаковы, вспоминая те времена, когда я, отутюженный и выбритый, появлялся у них с букетиками весенних фиалок и милыми пустячками в скромных подарочных коробках. Теперь я казался им идеалом…
Вскоре, не выдержав комнатной экзотики, Кира ушла к родителям. Аркаша бросился за ней следом, но вернуться она не согласилась. Молодые надолго расстались, и лишь благодаря мне их удалось помирить. Под предлогом некоего мифического ЧП я порознь пригласил моих друзей в кафе, усадил за столик и нарисовал картину их безумных поступков. Вы идеальная пара, вы созданы друг для друга, рокотал я возвышенно. Вы чудо из чудес, вы ангелы-небожители, так зачем вам опускаться на грешную землю, унижаясь до мелких ссор и размолвок! Оставайтесь таким же чудом, такими же ангелами, дайте нам, смертным, любоваться вами, почтительно и благоговейно… Признаться, я немного фиглярствовал — от отчаянья, что снова теряю Киру, но они и ухом не повели. Аркаша и Кира попросту не слышали меня в ту минуту. Намыкавшись в разлуке, эти странные создания пожирали друг друга глазами, ожидая, когда их непрошеный миротворец исчезнет. И я исчез, унося с собой камень, тяжелевший в душе. Словно секундант, я возвращался с дуэли, где один блестяще победил, а другой блестяще погиб, и вся дуэль напоминала фейерверк, праздник, возвысивший и победителя и жертву. И только секундант остался тем же самым. Он не пал и не возвысился. Когда в богатом доме пир и все пьяны, нужна одна трезвая голова следить за тем, чтобы слуги не растащили дорогую посуду. Вот и я был так же трезв, секундант, скрупулезный арбитр…
Сергеевы помирились, но теперь уже не Кира жила на Сретенке, а Аркаша переехал к Кулаковым. Он решился на этот шаг лишь благодаря исключительным обстоятельствам: после несчастной разлуки ему доставляло трогательный восторг во всем соглашаться с Кирой. И вот сретенский домосед, сплетающий узоры своих фантазий из колебаний комнатного воздуха, вдруг оказался в шумном таборе кулаковской квартиры. Там не было старушки Анастасии Глебовны с ее сверхтактом и сверхделикатностью, и у Кулаковых толкался народ простецкий. Через проводников пассажирских поездов им с юга доставляли инжир и дыни, у них вечно гостили родственники, атаковавшие московские магазины, и Аркаша погибал… Даже собаки, лишенные привычной конуры, вскоре заболевают от тоски, так и Аркаша заболевал без Сретенки, без изразцовой печки, без шатких табуреток на выгнутых ножках и книжной полки с собранием сочинений веймарского олимпийца. Спасло его лишь то, что он внезапно улетел на конкурс — осенью, в конце сентябрьских дней.
VII
Аркашу встречала родина Жорж Санд и страна Шопена, а мы с Кирой провожали его в Москве. Битый час простояли мы на аэродроме, под серым дождиком, и Аркаша — я это заметил — мучительно переживал ситуацию, когда собеседникам нечего сказать друг другу. Кира тоже чувствовала себя неуверенно, теребя в руках чехольчик от зонтика, который я держал над ее головой, и всякий раз краснея за свое молчание, когда ненароком сталкивалась взглядом с Аркашей. Я же оставался спокоен, заботясь лишь о том, чтобы ровнее держать зонтик над Кирой. У Сергеевых мне теперь поклонялись как великодушному спасителю, вернувшему семейству мир и благополучие. Кира даже сказала, что хорошо было бы, если б я женился и мы дружили бы семьями. Я ответил, что, женившись, мне труднее будет стать ее вторым мужем, поэтому я подожду… Этот разговор происходил на аэродроме, пока Аркаша оформлял билет. Прекрасный разговор на фоне гигантов аэронавтики…
