После того как Задэк исчез, Йозеф не замедлил рассыпаться в извинениях. Мальчишка-шпион по-прежнему находился здесь. Но теперь все выглядело иначе, чем некоторое время назад.
— Даже если они вздумают отобрать у нас это место, я уверен, мы найдем другое. Я знаю, к кому обратиться за помощью.
Но в голосе Йозефа слышалось сомнение. Еша продолжал стоять все на том же месте, храня мертвенное молчание. Наконец он произнес:
— Мне не нужно было приходить сюда. Не нужно было позорить твой дом. Но не мое учение позорит тебя, не мои дела, а то, что мне не дано изменить. У меня нет отца, мой отец — наш Бог. А я всего лишь жалкий незаконнорожденный.
Лицо Йозефа побелело точно мрамор. Мы стояли молча, казалось, еще мгновение — и стены рухнут на нас. Я не думаю, что кто-то из нас обратил внимание на туманные намеки Задэка. Но то, что мы услышали сейчас, произвело ужасное впечатление. Как будто бы мы только что видели перед собой одного человека, и вдруг в одно мгновение он превратился в кого-то совершенно другого.
Йозеф прятал от Еша глаза. Он хватал ртом воздух, безуспешно пытаясь вернуть себе дар речи.
— Прошу, извини меня, что я навлек на тебя неприятности, — Еша подошел к Йозефу, наклонился к его руке, поцеловал ее и вышел.
Мы остались стоять как громом пораженные, не зная, что и сказать. Соглядатай Задэка крутился поблизости, еле сдерживая нетерпение, чтобы не кинуться тут же вслед за своим патроном и не доложить ему обо всем происшедшем.
— Пошел вон отсюда, и чтобы духу твоего здесь больше не было! — прикрикнул на него Йозеф.
Зелот, хотя вид его выражал полную растерянность, первым бросился догонять Еша. Я побежал за ним, а вслед за нами отправился и Симон-Камень. Стараясь не потеряться, мы пробирались наугад по узким извилистым улицам. Казалось, что у Симона-Камня прямо под ногами разверзлась пропасть — человек, которому он доверял больше, чем себе, за которым он шел преданно и безоглядно, вдруг сделал ужасное признание.
Нам удалось нагнать Еша только у Храмовой горы. Я думаю, он не заметил нас, настолько был погружен в свои мысли, пробираясь сквозь уличную толпу. Мы следовали за ним, не имея ни малейшего представления о том, куда направляется наш учитель. Мы так и шли, держась чуть поодаль, когда наконец у городских ворот стало ясно, что Еша направляется на старую стоянку. А там царили полный хаос и неразбериха. Дело в том, что крестьянин, хозяин земли, уже успел продать наше место другим паломникам. И те вовсю теперь хозяйничали на новом месте, снимая наши палатки и ставя свои. Самым худшим было то, что в римском лагере, про который сказал нам Еша, места все равно на всех не хватало, и разместиться там могла, наверное, лишь половина наших людей. К тому же там было тесно, кругом были ямы, грязь и раскисший снег. Всю эту неразбериху, толкотню и смятение перекрывало протяжное блеяние овцы, которую Якобу и Иоанану удалось-таки раздобыть на рынке. Она стояла в грязи и, запрокинув голову, в отчаянии взывала к небесам. Еша, тем не менее, немного успокоился во всем этом хаосе. Полностью захваченные происходящим, мы на какое-то время забыли о том, что случилось с нами у Йозефа. Еша немедля принялся решать наши проблемы. Часть народа он отправил на новое место, назначив для них сопровождающих из числа своих людей. Расспросив, у кого имеются родственники в городе, он предложил отправиться к ним и попроситься на постой. Несколько семей ушли в деревеньку, где жил Элазар со своими сестрами, рассчитывая на их благодарность и гостеприимство; кого-то отправили в город, чтобы они разместились в комнате, которую приготовили Мари с другими женщинами. Несколько человек, в том числе и я, остались ночевать на старом месте. Мы поставили палатку на клочке земли у края поля. Какая-то неизвестная сила, или чья-то неведомая воля, соединила нас всех вместе.
Еша предложил нам отправиться в дом к другу Йозефа. Посмотрев в сторону Симона-Камня, который сидел ссутулившись, с мрачным лицом, я подумал, что скорее всего он не пойдет с нами, а останется здесь, или, может быть, вообще вернется домой. Но он вдруг внезапно вскочил, подбежал к сваленным на краю поля вещам, навьючил на себя тюков едва ли не в два раза выше собственного роста и так же, как все последнее время, не поднимая ни на кого глаз, двинулся вперед. Зелот только и успевал переводить взгляд с меня на Камня и с Камня обратно на меня, недоумевая, что же все-таки нужно всем нам делать.
Мы выступили в дорогу по грязи, пересекли два поля, поднимаясь и затем спускаясь по склону холма, и в конце концов совершенно выбились из сил. Когда мы выбрались на дорогу, достаточно каменистую, и ощутили под ногами твердую почву, идти стало значительно легче. Дом, в который мы пришли, находился посреди оливковой рощи, высоко на холме, откуда открывался великолепный вид на Иерусалим. Хозяин предложил всем разместиться в его доме, но Еша отказался, сказав, что нам нужно лишь место под стоянку на краю поля. Хозяин пробовал уговорить нас, но Еша настаивал на своем, и тому пришлось уступить. Еша опасался, что в случае, если весть о неприятном инциденте между ним и Йозефом дойдет до хозяина дома, тот может подумать, что его намеренно обманули. Хозяин, однако, не унимался и был рад выказать свое гостеприимство. Он зарезал овцу из своего личного стада, велел зажарить ее и послал гостям к ужину. Отказаться мы не могли.
К тому времени, как мы поужинали, наступила уже глубокая ночь. Надо было сделать еще очень многое, на разговоры совершенно не было времени. Я, Зелот и Камень даже словом не перебросились с тех пор, как вместе с Еша ушли от Йозефа. Но когда места для ночлега были приготовлены и мы уже собирались лечь, к нам пришел Еша. Он позвал нас с собой. Мы оказались в небольшом саду, окруженном со всех сторон стенами — потайной маленький садик. В нем пышно цвели олеандр, жасмин и дюжина еще каких-то редких цветов. В центре сада был бассейн, до того глубокий, что дна его не было видно, хотя вода была чистой и прозрачной. В конце сада росла старая олива, сгорбленная и шишковатая, похожая на древнего старца.
Я не знал, зачем Еша позвал нас сюда, вероятно, он хотел нам что-то сказать. Но он просто усадил нас на камни и, вытащив флягу с водой, пустил ее по кругу. Я видел, что Камень отчаянно ждал, когда же Еша заговорит, но все же он послушно сел и отхлебнул глоток.
Наконец, потеряв терпение, он выпалил:
— Ты обманул нас!
Я понял, что слова Камня задели Еша, но он по-прежнему молчал, держась с достоинством, так, как только он умел держаться, — прямой и твердый, как скала.
— Разве в том, чему я учил вас, был какой-нибудь обман? — спросил Еша.
Камень молчал, не зная, что ответить. Еша встал и, оставив нас втроем, отправился в дальний конец сада; мы видели, как там он опустился на колени и начал молиться.
Он всецело ушел в молитву — любому делу он всегда отдавал себя до конца. И сейчас казалось, что его Бог пришел к нему сюда, в этот сад, и пребывает среди нас — так велика была сила молитвы, с которой Еша взывал к Богу. Мне стало неловко, я как будто бы подглядывал сейчас за ним. Я видел Еша таким, каким он никогда не открывался нам, как будто бы он берег глубину своих чувств от посторонних глаз, принося их только своему Богу.
Он молился долго. Зелот был подавлен тем, что Камень высказался так грубо и прямо. Зелот полагал, что надо держаться вместе и стоять друг за друга, теперь же он чувствовал, что его предали. Вернулся Еша, он словно бы светился изнутри. Мы, конечно, не думали, что он будет просить у нас прошения, и теперь, глядя на него, было понятно, что нам не о чем было говорить. Каждый из нас должен был сам определить свое отношение к Еша и к тому, о чем нам выпал случай узнать.
Мы отправились на стоянку. Я давно потерял из виду своего приятеля Йерубаля и остался поэтому совершенно бездомным. Еша, узнав об этом, позвал меня к себе. И вот совершенно случайно я оказался с ним в одной палатке, и даже под одним одеялом. Он лежал рядом со мной, я чувствовал тепло его тела, ощущал исходящий от него запах, обычный человеческий запах. Видел, как его грудь вздымается и опускается в такт дыханию — все это было мне очень странно. Он лежал спокойно, вытянув руки вдоль тела, беспомощный, как ребенок.
