Он сказал с укором:
– Владимир Алексеевич…
Я развел руками.
– Вы же понимаете, Аркадий Валентинович, здесь наука. Даже у меня дома. Единственное, чем человеку нужно заниматься, если уж начистоту. А будучи доктором наук и профессором, я по табели о рангах равен тайному советнику или генерал-лейтенанту. Думаю, дальше объяснять не нужно.
– Не нужно, – ответил он. – Но у нас ЧП. И наконец-то те подвижки, которые вас устраивают.
– Это не лично меня, – ответил я, защищаясь. – Вы говорите, как будто это у меня каприз такой! Вожжа под хвост попала. Или шлея, не помню. Не-е-ет, это требования новых реалий в условиях все ускоряющегося прогресса.
– Да, – сказал он. – Вы формулируете точнее.
– У вас все еще по старинке, – поинтересовался я, – нужно присутствовать лично?
Он кивнул.
– Старые генералы не очень верят новым технологиям.
– Дикари, – сказал я с чувством. – Хорошо, через полчаса буду, если не застряну в пробках… Нет-нет, с мигалкой позориться не стану.
Он кивнул.
– Вы правы. Тогда пусть капитан Волкова позорится. Вы не против?
– Она пусть, – согласился я. – Все равно на вас всех собак вешают.
– Одной больше, – сказал он, – одной меньше… Ждем вас, Владимир Алексеевич.
Ингрид уже нервно притопывает у входной двери, но я дождался, когда Мещерский прервал связь, и только тогда сдвинулся с места.
Автомобиль послушно подкатил к крыльцу, дверца распахнулась с едва слышным чмокающим звуком, словно внутри салона вакуум, но это, конечно, всего лишь указание на полную герметичность, гэрэушники должны быть готовы к разным ситуациям.
Ингрид усадила меня заботливо, как парализованного, обошла автомобиль спереди и, сев за руль, предупредила:
– Пристегнись!.. А то гаишники остановят. Ты же, конечно, начнешь вопить, что тебя похищают.
– А разве не так? – спросил я настороженно. – Тогда ладно, хотя все равно страшно.
– Музыку? – спросила она. – Успокаивающую?
– Обойдешься, – сказал я. – Нет, мигалку не врубай, здесь пока что дороги свободные.
– А для форса? – спросила она.
– Ученые форсят еще меньше гэрэушниц.
– А если впереди пробка?
– Тогда врубай и сирену, – разрешил я. – Горит сарай, гори и хата!
Мозг уже с утра шарит по всем новостным каналам, это у нас утро, а на той стороне планеты день к вечеру, многое чего стряслось, у нас из новостей главная та, что книгоиздатели, писатели, критики и все-все, причастные к книжному бизнесу, наконец-то достучались до правительства, где их приняли с помпой и два часа выслушивали ламентции на тему, что литературу нужно спасать.
Я поморщился, словно заныли зубы. Снова старая и неумная песня, что это пираты виноваты, а как только удастся их задавить, все снова наладится. Не наладится. Литература, как и вообще письменность, отжила свое. И так эти значки, придуманные еще финикийцами, жили так долго, и все еще на удивление существуют в век высоких технологий, хотя и видно, как уходят в прошлое.
Когда-то все, знатные и простолюдины, знали Шекспира, да что там Шекспир, Пушкин или Толстой, мой отец застал такие громкие имена, как Евтушенко, Шукшин, Симонов, но тогда была эпоха без интернета, компьютеров и смартфонов, а сейчас весь мир знает имена Стива Джобса, Цукенберга, Илона Макса, причем действительно весь мир! – но мало кто сможет назвать писателей.
Не будем притворяться, но имена великих художников, будь это зарубежные Веласкес, Рембрандт, Гоген и десятки других громких имен или наши Репин, Айвазовский, Серов, Левитан и прочие-прочие, все они жили и действовали в эпоху безфотоаппаратья. А сейчас, когда у каждого в мобильнике могучая камера, кто знает имена современных художников? Да их попросту нет.
Литературу убили не пираты, хотя приложили к этому руку, а бурное развитие кино, сериалов, компьютерных игр, интернета с его ютубом и сервисом мгновенной доставки любого зрительного контента на монитор в ваших руках.
Литература уже не вернется на свои королевские позиции. Как не вернулись ямщики, трубочисты, изготовители деревянных ложек и умельцы по созданию вычурных самоваров.
Но мир не станет беднее, взамен приходит мир еще богаче, разнообразнее, ярче и которого жду с таким нетерпением, но основная масса даже так называемых умных людей просто не врубается, что возврата к прошлому не будет.
– Ингрид, – сказал я, – через два квартала налево, а потом гони прямо, пока не скажу.
Она посмотрела удивленно:
– А что там?
– Тебе точно знать просто необходимо?
Она ответила оскорбленно:
– Если у тебя там любовница, то обязательно! А вдруг она агент Госдепа, что спит и видит?
– Не агент Госдепа, – заверил я. – Все проверено раньше. А ты могла бы доверять мне больше, не находишь? Еще не убедилась, у меня всегда больше информации, чем может накопать твоя служба?
Она буркнула:
– Вот это и настораживает! Уж не госдеп ли тебя снабжает?
– У нас новейшие интерфейсы и системы поиска, – напомнил я, – плюс талантливые программеры, а у вас в ГПУ старые бздычи, что еще на механических машинках печатали, а считали на костяных счетах…
– Скажи еще, на пальцах…
Она надулась и гнала автомобиль по указанному маршруту, уже не задавая вопросов. Я еще дважды заставил свернуть, наконец остановила машину у подъезда старого многоквартирного дома панельного типа.
– Я быстро, – сказал я и, захватив кейс, выскользнул наружу.
На лестничную площадку пятого этажа выходит шесть квартир, стены обшарпанные, нужная мне дверь давно нуждается в ремонте.
Я вдавил палец в кнопку звонка, глухо, лишь с третьей попытки, поелозив и отыскав контакт, заставил звякнуть, но на всякий случай постучал еще и кулаком.
Дверь распахнулась, на меня уставилась с недоверием угрюмая девочка-подросток, белокурая и с синими-синими глазами.
– Ух ты, – сказал я, – как на папу похожа!.. А мне казалось, только на маму…
Она спросила настороженно:
– Вы кто?
– Кто-то дома есть еще? Из взрослых?
В прихожей появилась женщина с худым бледным лицом и следами былой красоты.
– Настя, кто там?
Девочка ответила, не сводя с меня взгляда:
– Он знает папу.
– Молодец, – сказал я поощряюще, – сразу хватаешь главное.
Женщина подошла к ней и, чуть обняв, спросила недружелюбно:
– Вы кто?
– Мне удобнее разговаривать не через порог, – сказал я.
Она подумала, отступила в сторону.
– Можете зайти.
Я прошел в комнату и сразу водрузил кейс на стол. Мать и дочь смотрели с ожиданием, а я сказал строго:
– Ваш муж и отец не погиб, как вы наверняка полагаете. Не в тюрьме, как вон сразу подумала Настя, не в бегах… Все еще выполняет важное правительственное задание. Но часть секретности снята, потому вот его жалованье за это время…
Она вытаращенными глазами уставилась на кейс, крышку которого я поднял, взору открылись ровные ряды пачек денег в банковской упаковке.
– Извините, – сказал я, – что наличные, но секретность не позволяет проводить банковские операции со счета людей, которых как бы не существует. Можете купить хорошую квартиру в хорошем районе, вообще обеспечить уровень жизни подостойнее.
Она сказала умоляюще:
– Скажите, где он сейчас?
Я улыбнулся.
– Вы же понимаете, этого никто сказать не имеет права. Просто помните, он работает на страну. Он важен, уважаем, его ценят. Простите, это все, что имею право сказать. Да я и так сказал много. До свидания!
Они молча смотрели вслед, а я спустился по лестнице, чтобы не ждать лифт, а когда сел в автомобиль, Ингрид тут же развернула его на пятачке перед домом и погнала в обратную сторону.
Я на всякий случай проверил видеокамеры по пути, на двух стер номер моего авто.
Ингрид буркнула:
– Деньжат им подбросил?
Я спросило в изумлении:
– А ты откуда знаешь?
– Знаю, – ответила она хмуро. – Уж если ты, такая черствая скотина, вдруг захотел помочь его семье, сестренке поступить в универ, а родителям подбросить деньжат или хотя бы починить забор в их огороде… то это явно того стоило.
