Летом 1923 года школа была окончена. Родина в эти годы всем своим сынам и дочерям уже широко открыла дорогу в труд, в науку и в искусство. Кем же мне быть? Этот вопрос обсуждали и воспитатели, и уездный отдел народного образования, и комсомол. Все прочили меня в актеры. Я должен был ехать в Москву и пробиваться в театральную школу. Многим казалось, что таков мой удел, что именно там, в театре, посвященном служению народу, заключалась моя будущность.
Но судьба моя была уже решена, я считал, что должен стать биологом, посвятить свои силы изучению эволюции. Моя настойчивость победила. Уездный комитет комсомола направил меня в Брянский губернский отдел народного образования с просьбой выдать мне путевку в Московский университет. С письмом укома комсомола, с характеристикой из детского дома я и Сережа Демидов выехали в Брянск.
Поездка воспитанников детского дома в 1923 году в большой город это совсем не то, что понимают под поездкой ребята наших дней. Конечно, денег на билет у нас не хватало. Пришлось просить красноармейцев посадить нас на проходящий смешанный поезд, который вез на платформе закрытые чем-то орудия. На платформе сидела девушка с маленьким мальчиком. Тут же устроились и мы с Сережей. Поезд долго простаивал на плохо освещенных остановках, трогался, набирал скорость. Мы ехали в глубокой тьме со смятенной душой, но с надеждой под мерцающим небом в незнакомый нам Брянск. Всю ночь перед моими глазами стояли силуэты двух молчаливых часовых в островерхих буденовках и неясная фигура девушки, сидящей с открытыми глазами, положившей руку на плечо спящего мальчика.
В 1967 году я получил письмо от Сергея Лаврентьевича Демидова. Он вспоминал подробности этой ночи, прошедшей в перестуке вагонных колес. Ныне С. Л. Демидов на пенсии, он проработал много лет школьным учителем.
Да, это была дивная, глубокая, черная ночь. Золото искр паровоза, его крики бежали за нами, как след его движения, и гасли в пространстве. Девичьи очи, всю ночь глядевшие на нас, но обращенные в себя, свист ветра на поворотах и тишина - и все это среди могучих, вечных лесов, обступавших наш путь. Часы и минуты этого движения в ночи - все это осталось как неувядаемая память стремления к пылающей надежде, к свету, к сердцу жизни. Я очень вырос за эту ночь, физически чувствовал, что как будто чешуя отрочества спадает с меня. Глубокая, как раздумье этой ночи, яркая, как свет этого наступающего и блистающего солнцем утра, внезапно пришедшая юность брала мое сердце и душу в свои руки.
Поезд доставил нашу платформу в Брянск поздним утром. Очень хотелось спать. У девушки кроме больших глаз оказалось много веснушек, ее маленький брат хныкал и просился домой. Мы поблагодарили хозяев платформы, попрощались с девушкой и пошли с Сергеем искать Брянский губернский отдел народного образования.
После маленькой Жиздры Брянск поразил нас многолюдием и темпом жизни. Это был другой, не свойственный Жиздре, энергичный темп жизни 1923 года.
Брянский губернский отдел народного образования выдал мне путевку во 2-й Московский государственный университет. Тогда я лишь смутно понимал величие событий, составляющих содержание того периода, который в дальнейшем привел к созданию в нашей стране советской интеллигенции. Однако внимание и доброта, с которой товарищи в Брянске отнеслись к нам, и то, что мы получили документы без всякой волокиты, - все это показывало, что они радуются нашему желанию учиться. Путевка губоно открывала путь, чтобы влиться в громадный поток созидателей новой России. Казалось, что это я сам пробиваюсь и иду вперед. Я не мог тогда охватить мысленно, как велико то движение, в которое вливается моя маленькая жизнь. Развитие революции подвело к переходу от капитализма к социализму, что и открыло широкую дорогу духовному развитию народа. Партия, титаническая деятельность В. И. Ленина распахнули перед всеми людьми России ворота в созидательную жизнь, в творческий труд, в науку и культуру. В Брянске в июле 1923 года эта дорога открылась и передо мною.
Через месяц после возвращения из Брянска я попрощался с моими дорогими воспитателями и друзьями детского дома. На жиздринский вокзал провожать меня поехали Александра Павловна Сарычева, Вера Мельникова и Иван Брынцев. В тумане поцелуев и слез я сел в настоящий поезд, с билетом и, держа кепку в руках, смотрел на уходящие от меня милые лица. Мимо меня плыли годы моего отрочества и первые дни наступившей юности.
Но вот поезд набрал скорость и помчался навстречу другой жизни, к Москве. Казалось тогда, что я опять иду один навстречу будущему. Я еще не понимал в эти переходные дни жизни, почему так спокойно и так хорошо у меня на душе. Но скоро стало ясно, что это дыхание моей страны окружало меня и что я иду ее дорогами вместе с нею навстречу труду и борьбе.
Глава 3
СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ
Приехал учиться серьезно.- Прощание с В. И. Лениным.- МГУ, где живут тени великих ученых.- Старая и новая Москва.- Комсомол - душа МГУ.Мое философское кредо.- Первые эксперименты.- Любовь к дрозофиле.- Поездка на Белое море.
Уже в поезде, мчавшемся из Жиздры в Москву, я чувствовал себя почти студентом. У меня были путевка во 2-й Московский государственный университет, комсомольский билет, рекомендация уездного комитета РКСМ, удостоверение, что еду из детского дома, 10 рублей денег, одеяло и немалый опыт самостоятельной жизни.
Экзамены в университете по русскому языку, математике, физике и обществоведению сдал благополучно. Однако меня не приняли. Я с ужасом не нашел своей фамилии в вывешенном списке лиц, принятых в университет. И объяснялось это очень просто. В ту пору было мне еще 16 лет. До 17, то есть до возраста, установленного в то время для поступления в университет, оставалось четыре месяца. Страшно возмущенный, побежал я в комсомольскую ячейку и сказал секретарю, что ехать обратно мне некуда и никуда из университета не уйду, что приехал учиться серьезно, и точка. Секретарь понял мое положение и пошел к ректору. Так я стал студентом.
Жить по приезде было негде. Недели три спал у студента на Сретенке, который был добрым приятелем Павла Брынцева. Главное воспоминание о том времени связано у меня с белыми французскими булками - так тогда назывались теперешние городские. Этими булками меня кормил хозяин комнаты. Из еды они казались мне верхом доступного для человека наслаждения. Затем Павел Брынцев и его товарищи пустили меня к себе в комнату в общежитии своего института. Это общежитие находилось в том комплексе зданий с внутренним двориком-парком, который занимает ныне Институт философии Академии наук СССР, по Волхонке, 14. Студенты жили в левом боковом флигельке, где помещается сейчас Институт языкознания Академии наук СССР, в доме по улице Маркса - Энгельса, 1/14. Думал ли я, сидя вечерами в садике внутри двора, какие бури будут бушевать в Институте философии в адрес генетики, да и в мой адрес, как затем в этих же стенах наступит признание генетики, понимание ее роли! А тогда, в те вечера осени 1923 года, мирный, большой, темный дом, казалось, спал, укрывшись за высокими сумрачными деревьями.
Прошло какое-то время, и я перешел в общежитие университета, находившееся на Смоленском бульваре, в доме 15, на котором ныне мемориальная доска в честь героя Великой Отечественной войны незабываемого генерала Дмитрия Михайловича Карбышева.
Рядом, на Сенной площади, в глубине за изгородью стояли дома Московского зоотехнического института. Сколько раз студентом я проходил мимо этих шумных зданий, где роилась молодежь, будущие зоотехники и ветеринары-животноводы. Не знал я тогда, как много в моей жизни еще будет связано с этим старинным учебным заведением России. Через пять лет именно в этом доме меня ожидали первые крупные шаги в науке. Здесь же я встретился с чудесными людьми, ставшими моими лучшими друзьями на всю жизнь: с Ксенией Александровной Паниной и ее мужем Александром Ивановичем Паниным, ныне профессором, доктором наук в области разведения животных, и с Яковом Лазаревичем Глембоцким. Моя дружба с ними выдержала все испытания. Много горечи испытал я во взаимоотношениях с людьми, то или иное время считавшимися моими друзьями. Но истинное золото дружбы на всю жизнь спаяло меня с Александром Ивановичем Паниным и Яковом Лазаревичем Глембоцким. Однако все это началось пять лет спустя после моего приезда на учебу в Москву.
