Иногда стайка милых длиннохвостых синиц летит живой сетью, свистя "ти-тити" или выкрикивая "чурк-чурк". У них темно-розоватые спинки, "чумазые" щеки, светлая грудь. Они, как пушистые, с длинными хвостиками шарики, иногда висят на кончиках веток, кустов и деревьев.
Над прибрежным лесом, распластав крылья, летит громадная белая птица, когда она поворачивается, то видно, что у нее темный верх. Это великолепная хищная скопа, которая камнем падает в воду и взлетает с крупной рыбой в когтях.
Степные орлы парят в высоте и оттуда, из заоблачных высот, видят сусликов и других грызунов на земле и падают на добычу, свистя углами сложенных крыльев...
Много, очень много сил и упорного труда пришлось отдать изучению птиц. Мой рабочий день длился от серой полоски утра до вечернего сонного леса. Немало тяжелых минут, упадков духа и отчаяния пришлось пережить, прежде чем наступило то долгожданное время, когда наконец-то мир птиц и леса раскрылся передо мною, когда все вокруг одухотворенно заговорило мне о своей жизни. Пение и разговоры птиц стали понятны, и я так хорошо освоился с птицами, что у меня появилось время для изучения бабочек.
Мой старый учитель С. С. Четвериков в апреле 1949 года писал мне: "Что касается Вашей работы в качестве орнитолога, то я ее приветствую! Каждый эволюционист должен быть систематиком и полевым работником! Только тогда он почувствует эволюцию и жизнь каждой популяции. Птицы, конечно, прекрасная группа для своего эволюционного понимания, хотя насекомые, в частности бабочки, еще лучше... Особенно хороши бабочки (по сравнению с птицами) в вопросе о симпатрическом видообразовании. Тут много интересного и нового. Как мне глубоко, искренне жаль Вашу погибшую книгу. А может быть, она и не погибла? Ведь несомненно Вы доживете до лучших дней, и если Вы не бросите вопросов эволюции (в чем я глубоко уверен!), то после некоторой переработки ее можно будет опубликовать. Я очень надеюсь...
Искренне Ваш С. Четвериков".
Книга моя по эволюции, серьезно доработанная в свете новых данных, действительно, вышла спустя 17 лет, в 1966 году, а тогда в 1949-1954 годах я изучал птиц и начал знакомиться с бабочками. Мои помощники, в первую очередь В. Н. Беляева, изучали насекомых. К этому времени приехал Д. Д. Ромашов, который, не будучи в штатах экспедиции, стал изучать с нами насекомых.
Царство реки с ее рыбами я знал давно. Лес и луга в их общем воздействии на человека были для меня волшебной явью. Я стал по 7-8 месяцев в году жить в этом мире, зеленом и вечном, вдали от шумной Москвы. Я стал вгрызаться в орнитологию, появились новые мысли. Огромный материал был собран в экспедициях. Он позволил мне начать писать большие работы в новой для меня области, и они захватили меня. Но надежда на то, что еще наступит время работ по генетике, никогда не оставляла. Поэтому зимами я не только работал над рукописями по орнитологии, но и страстно читал все, что было доступно в то время, по генетике, развитие которой за рубежом все нарастало.
Так проходили эти шесть лет. И чем дальше шло время, тем все ярче и ярче разгоралось солнце надежды в моем сердце. Жизнь в природе, горячая работа по изучению птиц и неистребимая надежда на новый расцвет генетики иногда делали меня совершенно счастливым.
Не все орнитологи приняли нового сочлена с распростертыми объятиями. Я встретил отчетливую оппозицию в Зоологическом институте Академии наук СССР в лице А. И. Иванова, который явно не понимал моих новых подходов к некоторым вопросам. А вот московские лидеры орнитологии Г. П. Дементьев, Н. А. Гладков, Е. П. Спангенберг были дружелюбны, помогли советами, предоставляли нам в зимнее время рабочие места в Зоологическом музее Московского университета. Постепенно я все больше входил в профессионализм орнитолога, пришло время, и меня признали повсеместно. Когда я покинул эту область зоологии и стал вновь заниматься генетикой, орнитологи долго не забывали меня, звали на свои конференции, присылали свои работы и книги, не хотели верить, что я так внезапно и навсегда покинул орнитологию. 30 июля 1970 года я получил из Московского университета от Н. П. Наумова список орнитологов Советского Союза и с глубоким чувством увидел в этом списке свою фамилию.
Мои работы по орнитологии хотя были как будто далекими от того, что я делал раньше, они также вели меня к дорогам моей науки.
...Палатка все эти годы - весной, летом и осенью - была нашим домом. Грузовая машина мчала нас по территориям наших исследований. Лишь в выходной день утром, с первыми лучами вставшего солнца, в дырочке, там, где был вставлен кол палатки в металлическое кольцо угла ее крыши, загоралась лучистая сверкающая звезда. В рабочие дни мы этой звезды не видели, потому что они начинались до восхода солнца. Весною и летом, как только приходил вечер, из воды и трав подымались мириады комаров, они кровожадно гудели, рвались к нашей живой, такой, казалось, доступной, теплой, близкой крови и не могли пробиться через преграды из марли. Осенью дожди стучали или тяжелыми струями гнули крышу палатки, но в ней было сухо и светло. Фонари "летучая мышь" ровным светлым огнем заливали наш дом. Под капельные дрожащие стуки дождя и даже под ливневые струи хорошо было записывать все, что за день сделано с птицами, и хорошо читались стихи. Дождь то затихал, то нарастал угрожающим ревом, то ровным гулом падал на крышу палатки, наконец, прекращался, но при легких порывах ветра крупные капли срывались с деревьев и стучали по крыше. Было слышно, как ворон машет мокрыми крыльями и, надсадно каркая, улетает прочь. В октябре и в ноябре мы проводили к палатке подземные ходы и снаружи, от костра, через глиняные подземные трубы отепляли землю под нашими спальными мешками. Семь месяцев у палатки, рядом с костром, стояла грузовая машина с другом-шофером, который ежеминутно был готов везти нас дальше и дальше.
По Уралу в далекое дореволюционное время жило войско яицких казаков. Отчаянные люди, они поселились в этих местах и охраняли интересы государства Российского. Казаки были близки к природе, как трава, как деревья. Линия их поселений растянулась почти на тысячу верст, от Илека до Гурьева. Они заняли западный берег Урала, крепко встали на нем и обернули свое лицо к Азии, которая начиналась по левому, бухарскому берегу реки. Казаков насчитывалось около полутораста тысяч.
На юге владения казацкого войска омывались водами Каспия. Казаки, доходя до устья реки, стояли на берегу и говорили: "Вот оно синее морцо". А это синее море сурово. Beтер дует здесь, земля жестка от камней. Облака мчатся низко. С запада степная и полупустынная котловина между Уралом и Волгой, которую занимали казаки, граничила с землями Букреевской Орды. Граница проходила через Камыш-Самарские озера, по Рын-пескам, и выходила к морю, недалеко от устья Яика.
Выше по Уралу границы казачьих владений шли киргизскими степями Малой Орды, затем по Общему сырту, по отрогам Уральских гор и на самом севере встречались с землями Самарской губернии.
Казаки по профессии были воинами, рыбаками и скотоводами, всей душой преданы своей реке и своим степям. Они всегда чурались власти Московии и новшеств цивилизации. 1772 год ознаменовался открытой войной между Москвой и Ликом. Любимец Екатерины Второй светлейший князь Григорий Потемкин решил заставить казаков войти в состав регулярных войск Российской империи. В эти годы на Яике объявился атаман Емельян Пугачев, "Великий Осударь всей Руси, Петр Третий". Здесь началось историческое восстание крестьян против угнетения их помещиками. В 1775 году указ Екатерины Второй повелел: "Для совершенного забвения нещастного происшедствия сего на Яике реку Яик переименовать в Урал, а город Яицк - в Уральск". Общинная самостоятельность у казаков была отнята.
Все изменилось здесь за годы Советской власти. Одно осталось неизменным: казаки по-прежнему крепкие, полные жизни люди, связанные с природой. Но ушло в прошлое их сознание своей избранности. Вступают они в браки с иногородными, живут бок о бок, дружно с казахами, которых столетиями считали врагами. Машины "скачут" по степным просторам. Воды Урала бороздят пароходы. Дети казаков идут в город и становятся деятелями той цивилизации, которую раньше так ненавидели их отцы и деды. У Милетея Агаповича Чепурина, моего друга, бакенщика на реке Урал, сейчас уже два взрослых сына и две дочери живут и работают в городе Уральске. Один сын еще учится в селе, в школе. Евгений Чепурин окончил институт в Саратове, стал инженером, женился там и приехал работать в Уральск, поближе к родному Яику.
