Все эти направления и особенно вопросы химического мутагенеза были горячо поддержаны Н. К. Кольцовым. 16 лет громадного труда сотрудников отдела генетики были посвящены решению именно этих задач. Б. Н. Сидоров, В. В. Хвостова, Е. Н. Болотов исследовали проблему гена; И. А. Рапопорт, В. В. Сахаров, Г. Г. Фризен, С. Ю. Гольдат занимались проблемой индуцирования мутаций; Д. Д. Ромашов, Н. Н. Соколов. Г. Г. Тиняков, А. А. Малиновский изучали вопросы эволюции.
Н. К. Кольцов был далек от методики работ с дрозофилой, которая была центральным объектом исследований в отделе. Он не входил в методические тонкости тех исследований, которые мы проводили, хотя, конечно, отлично понимал их специфику и значение. В одном вопросе Н. К. Кольцов оказывал прямое влияние, это исследование по вызыванию мутаций внешними факторами. В свое время, в 1918 году, задолго до открытия Г. А. Надсона и Г. Г. Меллера, он предложил очень молодому тогда Д. Д. Ромашову вызвать мутации у дрозофилы с помощью рентгеновских лучей. Но Ромашов взял малоизученный вид дрозофилы и из-за методической неполноценности опыта не смог обнаружить мутагенного влияния радиации. В. В. Сахаров в нашей лаборатории по предложению Н. К. Кольцова начал исследования по химическому мутагенезу. Однако результаты этих работ оказались сравнительно скромными. Таких мутагенов, в отношении которых мог бы быть отчетливо установлен сам факт очевидного, заметного и повторимого влияния на наследственность, найдено не было.
Еще меньших результатов добился в Ленинграде М. Е. Лобашов. Собственно научное открытие самого факта химического мутагенеза принадлежит И. А. Рапопорту в Москве и независимо Ш. Ауэрбах в Эдинбурге. Роль Н. К. Кольцова в проведении работы И. А. Рапопортом очень велика. Он духовно всегда был с ним и предоставлял ему свои материальные лабораторные ресурсы. Помню, как Рапопорт без конца обследовал шкафы Н. К. Кольцова в его личной лаборатории, искал в них те или иные химические соединения. Н. К. Кольцов отдавал ему все, только работай, только реши эту огромной важности проблему.
Работая в отделе генетики Института экспериментальной биологии, мы, конечно, хорошо понимали, что являемся теоретическим крылом многопланового развития генетики в стране. В заключении моего методологического доклада 1932 года было написано: "Вторая пятилетка в области животноводства и растениеводства ставит перед генетикой огромные задачи. Эти задачи не могут быть решены без социалистической реконструкции генетики, ее методов, ее теоретического базиса и решительной работы над увеличением ее фактического содержания. Теоретическим проблемам генетики должно быть уделено большое внимание, ибо они являются теорией производственных процессов разведения животных и растений и без их углубленной разработки невозможно создание тех качественных показателей, о которых говорит вторая пятилетка. Углубленный анализ всех проблем теоретической генетики, реконструкция генетики на основе единства теории и практики, конечно, дело большого коллектива и долгого времени".
На коллектив отдела генетики Института экспериментальной биологии, второй лаборатории, которую мне пришлось создавать, возлагались большие надежды. Эти надежды оправдались. В 1932 году были заложены первые камни этого будущего коллектива. Доклад как в Одессе, так и в Москве приняли с горячим одобрением. Все мы смотрели на него как на программу работ в эксперименте и в теории.
Поездка в Одессу явилась очень интересной и в смысле знакомства с людьми. Здесь состоялась встреча с Виталием Леонидовичем Рыжковым, исследователем вирусов, будущим членом-корреспондентом АН СССР. В дальнейшие годы нам много раз приходилось встречаться с В. Л. Рыжковым на путях генетики. Вновь встретились с приятным, внимательным И. М. Поляковым. Близко познакомился с А. А. Сапегиным, который руководил работой всего совещания.
Это был исторический момент в существовании Одесской селекционной станции, так как А. А. Сапегин начал и проводил здесь в это время опыты по получению мутаций у пшеницы под воздействием рентгеновских лучей. Он водил нас в специальное помещение и с гордостью показывал рентгеновскую установку, которую он первый в мире поставил на службу селекции. Теперь, в 70-е годы, в эпоху расцвета радиационной селекции, когда разнообразные источники излучений, такие, как гамма-лучи на гамма-полях, нейтроны и протоны в каналах реакторов, циклотроны и другие, облучают семена растений в целях селекции, - теперь наличием рентгеновского аппарата никого не удивишь. Но первый рентгеновский аппарат, облучавший семена, на станции А. А. Сапегина в 1932 году, был как пароход "Клермонт" Роберта Фултона, начавший бороздить воды в 1807 году, как первый паровоз Джорджа Стефенсона, построенный в 1814 году, как первый в мире радиоприемник А. С. Попова, который он продемонстрировал 7 мая 1895 года.
На конференции в Одессе произошла еще одна встреча. Я познакомился с Трофимом Денисовичем Лысенко. До Москвы уже дошли разговоры о молодом агрономе Лысенко, который активно ставил важные вопросы сельского хозяйства. Было известно, что он предложил новый агроприем - яровизацию семян, который широко начал внедряться в практику. Мы, группа делегатов совещания, знакомясь с лабораториями Одесской станции, пришли и в лабораторию Т. Д. Лысенко. Здесь впервые я увидел этого человека, который затем был прославлен как выдающийся новатор.
Т. Д. Лысенко выступал в прениях на самом совещании. Это выступление было хотя и горячим, но не убедительным. Он не признавал теории гена, говорил, что ген - это фальшь. Я глядел на него и думал о странном сочетании приходящей к нему славы с беспомощностью в вопросах теории.
Для нас в нашей лаборатории 1932 - 1936 годы были годами серьезного роста, мы достигли крупных успехов в исследованиях по проблеме гена и проблеме эволюции. О работе отдела генетики можно судить по отчетному докладу за первый год работы отдела. Этот доклад сохранился, выдержки из него покажут ту настроенность и жажду работы, которые царили в нашем отделе. Для своего выступления я воспользовался юбилейным 100-м заседанием научного семинара. Вот краткое изложение этого моего выступления:
"Генетический отдел - это часть Института экспериментальной биологии, решающего проблему взаимоотношения наследственности и среды. Он возник только год назад и вырос с 3 до 19 человек и привлек к работе еще 5 сверхштатных сотрудников. Теоретическая работа отдела идет по пяти проблемам современной генетики: проблема гена, факторы мутационного процесса, механизм наследственности, наследственность и изменчивость простейших организмов и генетические основы органической эволюции.
В работе отдела большую роль играл научный семинар. Все экспериментальные и теоретические проблемы отдела проходили через обсуждение, здесь они получали оценку, критику, идейное завершение. Работа семинара - это метод освоения огромной современной генетической литературы, наконец, это творческая лаборатория, где возникает, создается и развивается свой подход, самостоятельное восприятие задач, проблем и путей генетики, определяющих экспериментальную работу. Работой семинара по праву можно гордиться. Он регулярно собирается раз в шестидневку. За три года прошло 100 заседаний, причем... в течение последнего, 1933 года, когда начал работать новый отдел, прошло 48 заседаний, которые посетили 1495 человек. В работе коллоквиума принимали участие 14 исследовательских учреждений и представители других городов. Наш молодой коллектив ставит перед собой ясные задачи, он не боится головокружения при восхождении на любые доступные ему высоты. За истекший год проделана хорошая работа. Мы готовы к медленному и упорному восхождению, готовы к ошибкам и неудачам, но при этом каждую минуту готовы к атаке и штурму. Впереди горные высоты, тяжелый труд, но все это нужно нашей социалистической Родине".
В 1932-1934 годах еще продолжались печататься статьи, основа которых была заложена в лаборатории на Смоленском бульваре. В журналах выходили работы по дробимости гена. В 1934 году появились основные исследования по генетике популяций и другие. Однако сразу же при организации генетического отдела в Институте экспериментальной биологии мы начали и новые направления исследований.
