И вот как раз в те самые дни (как судьба подгадывает, будто знает что) в се Дом моделей заявилась Бойницкая, вроде как для ознакомления, а на самом деле для того, чтобы художников отбирать для своего только-только организующегося предприятия. В Нику она, длиннолицая, влюбилась тотчас, как увидела ее, как взглядом наткнулась, когда в мастерскую к художникам вошла, окруженная свитой, состоящей исключительно из мускулистых бесстрастных молодых мужчин, влюбилась на раз, запала, узкокостная. В конце рабочего дня будто случайно Нику в коридоре встретила, вызвалась домой ее подвезти в иностранном автомобиле, а на самом деле к себе домой Нику повезла, извинилась за бесцеремонность, со смехом пригласила подняться. В роскошной, просторной, свежей, скупо, но со вкусом обставленной квартире Ника растаяла, а после часового разговора с Бойницкой и двух стаканов бурбона, позволила новой подруге сделать с собой все, что та захотела. Нике думалось, что она уже начисто забыла и чувства, которые вызывали у нее женщины – ее партнерши, и то, как надо действовать, чтобы получить максимум удовольствия. А оказалось, что не забыла. Бойницкая была в восторге. Она плакала от наслаждения…
Одним словом, вышло так, что в Бойницкой Ника нашла то, что не могла все эти годы найти в муже и в других мужчинах, с которыми она изредка спала. Долго билась Ника над тем, как ей словами обыкновенными определить, что же все-таки такого имелось в Бойницкой, что исключительно поразительно отсутствовало в том же муже и иже с ним иных мужчинах. Понимала, не спрашивая никого, что такое, без сомнения и угрызения, только лишь чувствовать надо, и только, и только. Но тем не менее, естественно, как всякому родившемуся от человеческой особи, ей хотелось отчаянно, чтобы все в мире словами все-таки обзывалось и чтоб четко и ясно все представлялось в голове, без мутоты и туману. Наверное, перво-наперво, что в Бойницкой ее привлекало и радовало, – это то, что худосочная знала твердо и бесстрашно, что она хочет в этой жизни. Что же? Пожалуйста. Она хочет примитивно простого, но неоценимо весомого – власти, денег, секса и опасности, и как можно больше всего этого, больше, больше… Знала и хотела, и, что не менее важно, а может быть, и более важно, и добивалась, всеми силами, кои только имелись. И коих только у нес не было. Ведь для достижения цели можно использовать и бессилие. Как? Да вот так – отдыхать в то. время, когда тебя посещает бессилие. (Я засмеялся громко, развеселившись от такого открытия. И Ника резко повернулась ко мне, испуганная. Я сказал ей, что мне приснился анекдот про Чапаева и Долорес Ибаррури. Несмешной.)
Нике нравилось, как Бойницкая командовала своим Домом – жестко, жестоко, не выслушивая ни от кого ни оправданий, ни объяснений, но вместе с тем, с точки зрения Ники, и справедливо. Бойницкая действовала по старому, как тот самый пресловутый мир, принципу. Я плачу – ты работаешь. Ты не работаешь – я не плачу.
Когда Ника окончательно осознала, что в ближайшее время другого мужа – классного, и только классного, ей не ожидать (ах, почему Бойницкая не мужчина), а значит, и детей других, естественно, тоже классных, суперклассных, не видать также, она ощутила, как время снова стало подгонять ее – вперед, вперед, быстрее, быстрее…
После месяца обучения Ника получила право прыгать с парашютом. После первого прыжка приземлилась пьяная, ошалелая до одурелости, до немоты, до грудничкового мычанья, искрящаяся, как бенгальский огонь над новогодним столом, и счастливая, как после секса с двумя, нет, тремя самцами-профессионалами. Через минут пятнадцать-двадцать отошла, отъехала и запросилась снова на борт. И часто прыгала еще потом. Пробовала любовью с инструктором своим в затяжном полете заниматься – не получилось, до сокровенных мест добраться через экипировку было сложно, да и воздушный поток чрезвычайно мешал в нужное состояние войти – непрекращающийся, упругий. А на земле инструктор ей, к сожалению, совсем не нравился, вот в воздухе – да, а на земле… Скучный. Зато инструктор по вождению автомобиля, которого ей Бойницкая нашла, был малый не промах, глуповатый, правда, но симпатяга, смуглый, скуластый, крепкий и веселый. Херню, надо сказать, все время какую-то нес, но забавную. Так что с инструктором по вождению любовь у них завязалась отчаянная. Но только в автомобиле. И только. В постели прославленный гонщик и раллист терялся отчего-то. Вернее, оттого, что не слышал там привычных запахов бензина, масла и пота, а никоем образом не заменяла ему родной рев моторов тишина уютной квартиры или гостиничного номера…
Обученная скуластым спортсменом, Ника гоняла на автомобиле мужа не хуже, чем сумасшедшая, – каждый раз надеясь, что куда-нибудь наконец вмажется, круто, до оглушительного костяного хруста. Не вмазывалась. Везло. Аж противно.
Марихуану теперь Ника считала детской забавой. Бойницкая познакомила ее с более тяжелыми препаратами. И они, эти препараты, и Ника приглянулись друг другу. Тесно общаясь с новыми друзьями, Ника узнала, что есть не только другой мир, помимо того, в котором мы все существуем, а имеются еще и иные измерения. И не только четвертое, а и пятое, и шестое, и десятое, и двадцать первое… А ей хотелось еще побывать и в тридцатом, и в сорок втором… Дальше, дальше, быстрее, быстрее. Наркотиков в доме Бойницкой было вдоволь. Будучи доверенным лицом хозяйки Дома, Ника теперь узнала, что Дом являлся одной из крупнейших баз распространения наркотиков в городе, а также, что Бойницкая, используя банковский счет Дома и его доходы от коллекций, ателье и магазина, отмывает деньги нескольких областных группировок, и что сама она, Бойницкая хоть и не имевшая никогда раньше отношения к преступному миру), на свой страх и риск занимается поборами нескольких местных товариществ и компаний, короче говоря, занимается рэкетом. На недоуменный вопрос: «Зачем?» Бойницкая ответила Нике, пожав плечами: «Для удовольствия» и, усмехнувшись, предложила: «.Попробуй. Потом расскажешь». Ребята Бойницкой взяли однажды Нику на акцию, как они называли свои разборки. Директор одного товарищества не отдал за последний месяц положенных трех тысяч долларов. В четыре утра ребята взорвали дверь его квартиры и влетели туда с пистолетами наголо. Большеголовый, толстоногий мужик, голый, как каждый из нас без одежды, не успел даже минуты две сообразить, что к чему. А пока соображал, его уже привязали к стулу и несколько раз саданули по губам, в кровь. Нике наказали смотреть за его женой и детьми. Ника заперла их в туалете. Мужику сунули включенный кипятильник в нос. Ника услышала запах горелого мяса. Мужик послал ребят Бойницкой на х… и еще на х… и еще, и затем еще много куда посылал их некоторое время… И Нике неожиданно захотелось его убить. Вот просто так взять у кого-то из ребят пистолет и выстрелить этому тупому и наглому ублюдку прямо в лоб, и наблюдать затем с удовольствием, как летят в разные стороны осколки его черепа и ошметки его желто-бурого мозга. Ника вытащила из туалета сына директора, подвела его к отцу, взяла мальчика, пятилетнего, за шею длинными белыми пальцами и сдавила ее. Мальчик закричал, выпучив глаза. А Ника давила, давила… Мужик потерял сознание. Ребята завернули его в ковер и уволокли в машину. И детей его и жену забрали с собой. В подвале Дома Бойницкая сначала хотела по-хорошему поговорить с директором. Но когда тот в очередной раз послал всех, невзирая на угрозы и ему, и его жене с ребенком, Бойницкая решила, что по-хорошему не получится. Она кивнула, мигнула, свистнула тогда ребятам, и те, двое, качки, готовые уже, ждали будто, нетерпеливые, охочие, незлобливыми шутками перебрасываясь, деловито расстегнули свои брючата дорогие, костюмные, достали члены небывалые, а затем раздели дитенка и жену мужика, а самого мужика связанного на пол посадили, смеясь, озорники, и одновременно, предварительно приблизившись каждый к своему объекту, вставили свои громоздкие орудия туда, где их не ждали. Такого крика неземного Ника еще не слышала. Первым заголосил мальчик, бедный, посиневший весь, судорогой сведенный, потом жена… Муж молчал. Но крика и тех двоих хватило для Ники. Она прислонилась спиной к стенке и сползла по ней на пол, сидела, не отрываясь глядела на происходящее. Не отрываясь. Возбужденная Бойницкая с неморгающими влажными, ярко блестящими глазами, часто и шумно дышащая, с сухими дрожащими губами, подходила то к одной группе, то к другой и, подняв длинную юбку и спустив трусики, мочилась – сначала на жену мужика, потом на самого мужика, потом на мальчика, стонала, кряхтела, трясла головой, наслаждаясь. Затем пошла по второму кругу, по-крупному теперь испражняясь, и на жену, и на мужика, и мальчика, задыхающегося, собственной слюной захлебывающегося; и лицо при этом так кривила, так скалилась страшно, что Ника не выдержала и все-таки отвернулась, и закрыла глаза. И открыла их только тогда – от испуга – когда Бойницкая завалила ее на пол и, хрипя, принялась разрывать ней одежду, обезумевшая, не человек, не животное, то-то иное, неизвестное еще; что-то нечто, нечто… а на следующий день Ника узнала, что и директор и его семья остались живы, так как директор согласился отдавать теперь в месяц по четыре тысячи долларов. Но для Ники этот факт уже, собственно, ничего не означал. После бессонной ночи, она решила завязать с наркотиками. Для начала. А потом и с Бойницкой – поэтапно. В тот же день она нашла через знакомых квалифицированного врача, и тот взялся ее лечить. Абстиненция проходила у Ники не так тяжело, как можно было предположить – наркотики еще не полностью оккупировали ее организм. Слава Богу. Так что Ника была уверена, что соскочит. Бойницкой она сказала, что легла в клинику лечить придатки – секретность врачи соблюдали.
