– По признакам я определю болезнь, а зная название яда, легче найти противоядие.

– Ты думаешь, меня отравили?

– Нет. Но я немного понимаю толк в целительстве и знаю, что от цикуты спасает только цикута… А от любви спасает только любовь…

– Ты считаешь, что я влюблена? Быть может, ты даже знаешь, в кого? – натянуто усмехнулась Танаис.

– Не знаю, но догадываюсь…

Танаис покраснела так, что это стало заметно даже в темноте.

– Глупости… Только любви мне еще не хватало…

– Сознайся, что я угадала!

– Ни за что!

– Просто тебе не хватает смелости признать мою правоту…

– Еще никто не упрекал меня в трусости!

– Ты храбрая, я не спорю. Но даже самый храбрый человек боится самого себя…

Некоторое время Танаис лежала молча, потом тяжело вздохнула и сказала:

– Это не страх… Это стыд… Разве можно назвать любовью эти сумасбродные желания и нечестивые помыслы?..

– Все в этом мире имеет двойственную суть. Цикута убивает и лечит. Пламя согревает и жжет… Такова и любовь человеческая… В ней есть и то, что составляет муку и стыд для гордых людей, и то, что равняет их с Богом… И только от человека зависит, чем станет она для него – проклятием или благодатью…

– Ты не рассуждала бы так, если бы знала мои мысли… – нехорошим голосом сказала Танаис.

– Ну так выскажи их вслух, и я буду знать…

– О таких вещах вслух не говорят…

– Ну хорошо, можешь не говорить. Все равно я знаю, о чем ты думаешь…

– Ты умеешь читать мысли?

– Нет… Просто я думаю о том же…

Так ни разу и не сомкнувшие глаз в течение ночи, утром они лежали в объятиях друг у друга совершенно опустошенные.

Алетейя легкими, почти неосязаемыми движениями пальцев водила по лицу Танаис, и по ее губам блуждала полная блаженства улыбка.

– Значит, то, чем мы занимались ночью, и называется любовью? Тогда я жалею о каждом часе, прожитом без любви… – шептала она на ухо Танаис, которая сладко жмурилась оттого, что пряди волос щекотали ей губы. – Мы теперь совсем взрослые, да?

– Взрослее не бывает… – усмехнулась Танаис.

– Не смейся надо мной… Я чувствую себя ужасно взрослой… А ты?..

– А я чувствую себя ужасно старой…

– Почему?! – изумилась Алетейя.

– Потому что это не случилось со мною раньше…

– Ну, в таком случае, признавайся, где ты пропадала целых восемнадцать лет?! – словно уличая Танаис в вероломной измене, с притворным негодованием воскликнула Алетейя.

– Теперь мне кажется, что все это время я искала тебя…

– Какие упоительные враки…

Солнце давно уже перевалило за полдень, когда Танаис оседлала коней, и девушки продолжили свой путь.

Несколько часов спустя вдалеке показались высокие крепостные стены, и Танаис ободряюще улыбнулась спутнице.

– Еще немного, – и мы найдем ужин, кров и вино.

Погруженные в сладкие грезы, они совсем перестали что-либо видеть, слышать и понимать, и заметили опасность, когда было уже слишком поздно.

Из густых кустов выскочили на дорогу трое головорезов, и не успела Танаис даже глазом моргнуть, как ее меч вместе с перевязью оказался в руках одного из разбойников.

– Какие красотки! – с глумливым восхищением воскликнул он. – Ну и потешимся мы сегодня!

Эти слова стали последними в его жизни. Прянув с седла, Танаис в прыжке пнула его сапогом в заросший подбородок, и со сломанной шеей бандит отправился в придорожную канаву. Перехватив руку второго разбойника, который замахнулся на нее мечом, Танаис врезала локтем ему под ребра и, вывернув кисть, заставила его описать пятками полукруг в воздухе, после чего бандит грянулся оземь лицом и окончательно затих.

Танаис обернулась, отыскивая взглядом последнего разбойника, и пристыла к месту. Одной рукой обхватив Алетейю за талию, а другой приставив к ее горлу нож, разбойник пятился к кустам, не сводя с Танаис насмерть перепуганного взгляда.

– Только сунься, и я перережу ей глотку! Клянусь!

Как подкошенная, Танаис упала в дорожную пыль и стала кататься по земле, словно смертельно раненый зверь, но в следующую минуту почувствовала легкое прикосновение руки к своему плечу.

Вскочив на ноги, она увидела перед собой Алетейю. Ее похититель, безжизненно раскинув руки в стороны, валялся в траве, и в его боку торчала изукрашенная самоцветами рукоять кинжала.

Танаис обняла возлюбленную за плечи и нежно ее поцеловала.

– Сегодня ты во второй раз подарила мне жизнь.

– Ночью или днем? – лукаво усмехнулась Алетейя.

– Днем. Ночью ты подарила мне бессмертие… – серьезно ответила Танаис.

Когда они подъехали к городским воротам, уже совсем стемнело.

Отыскивая постоялый двор, девушки медленно двинулись по пустынной улице наугад, и вскоре зоркий глаз Танаис различил на одном из домов какую-то вывеску.

Толкнув дверь, они оказались в довольно грязном вертепе, но наступала ночь, и надеяться на то, что им удастся найти более приличный приют, не приходилось, поэтому Танаис с решительным видом подошла к стойке и спросила у хозяина, нельзя ли снять комнату до утра, а также поужинать и умыться.

Трактирщик, судя по внешности, грек, взглянул на них какими-то затравленными глазами и угрюмо пробурчал:

– Если дорожите жизнью, я посоветовал бы вам поискать другое пристанище.

– Спасибо за совет, но мы им не воспользуемся. Двух жареных кур, две бутылки вина, свежий хлеб и фрукты.

– Ступайте за мной.

Вслед за трактирщиком девушки поднялись по шаткой и скрипучей лестнице наверх. Хозяин открыл дверь комнаты и зажег свечу на столе, которая осветила убогую обстановку, состоявшую из низкого ложа, двух колченогих стульев и уже упомянутого стола со свечой и кувшином.

Пока готовился ужин, девушки умылись, а короткое время спустя трактирщик принес заказ, и они подкрепили свои силы нежным мясом курицы, и свежими плодами, и молодым вином, и предались любви, и так была прекрасна их любовь, что тесная и грязная каморка превратилась в царские чертоги, а узкая, сомнительной чистоты постель – в достойное небожителей ложе, усыпанное благоухающими лепестками роз.

И речи их были все те же простые и безыскусные речи всех влюбленных со времен царя Соломона.

– Ресницы твои – стрелы лучников, без промаха поражающих цель, уста твои – изгиб напряженного лука, взгляд твой – неотразимый меч, и вся ты – смертоносное оружие…

– Руки твои – гибкие лианы, дыханье твое – амбра, мускус и алоэ, кудри твои – черный шелк, очи твои – сверкающие звезды, и вся ты – из лилий и роз…

– Грудь твоя – золотой шлем воина, шея твоя – башня крепости, волосы твои – грива молодой кобылицы, и вся ты – как войско, готовое к бою.

– Плечи твои – слоновая кость, уста твои – алый гранат, зубы твои – ожерелье из жемчуга, и вся ты – из чистого золота…

– Улыбка твоя – майское солнце, голос твой – свирель на росистом лугу, кожа твоя – бархат, и вся ты – мечта…

– Ты – как нежная роза в саду у Бога, как пугливая лань, пьющая из лесного ручья. Поцелуи твои – сладкий яд, ласки твои – вино из вин, любовь твоя – с чем сравню ее, если даже смерть ее слабей?..

– Щеки твои – два нежных персика, брови твои – два мягких соболя, поцелуи твои – жгучее пламя, ласки твои – пытка… Лишь любовь твою сравнить мне не с чем, ибо – что сравнится с ней?..

Среди ночи Танаис проснулась от ощущения надвигающейся опасности.

В коридоре тихо поскрипывали половицы под чьей-то осторожной ногой.

Шаги медленно приблизились и замерли возле двери.

Танаис осторожно высвободила руку, на которой безмятежно покоилась голова возлюбленной, бесшумно ступила босыми ногами на пол и торопливо оделась.

Однако, едва она подкралась к двери, шаги начали удаляться и вскоре затихли совсем.

Вернувшись к постели, Танаис стала не спеша раздеваться, но не успела снять куртку, как из коридора донесся приглушенный вопль, исполненный ужаса и нечеловеческой муки.