Хотя Николай Егорович и провел бессонную ночь, полную событий, что в его годы было уже тяжеловато, и он ехал на работу, подумывая о пенсии, один камень с его души все же свалился.

— Ну вот, все фактически и выяснилось, за исключением нескольких деталей, — сказал Даниил, когда они остались во дворе вдвоем с Бертом. — Лучше бы мне не рождаться на свет. Кто бы мог предположить, что из-за моего идиотизма пострадает такое количество людей. Власта, Лолита, ты, моя сестра.

— Слишком много на себя берешь, каждый за свои поступки отвечает сам, — возразил Берт. — Да и насчет меня ты заблуждаешься. Я еще буду счастлив.

— Да, конечно, ведь на земле столько женщин, — усмехнулся Даниил. — Ладно, я пошел спать, а завтра займусь поисками сестры. Она все еще под подозрением, и его не снимут, пока она сама все не объяснит.

— Я проверил все места, где она могла бы быть, — сказал Берт. — Спрашивал у всех ее знакомых и друзей. Ее нет нигде.

— Правильно говорил Платонов, мы слишком плохо ее знали. — Даниил с ужасом смотрел на темные квадраты окон своей квартиры. — Поехали, я отвезу тебя, мне расхотелось спать.

«В конце концов, — подумал он, — Берт вовсе не виноват передо мной из-за того, что разлюбил Диану. Скорее я виноват в этом перед ним».

— Ладно. И зайдешь со мной. Я отдам тебе костюм и куртку, да и врать бабушке о моем пребывании в столице в твоем присутствии мне будет легче, — согласился Берт.

Старый, довоенного образца дом с колоннами, где жила бабушка Берта, находился на набережной. Даниил притормозил у подъезда.

— В моей комнате горит свет, — задрав голову вверх, удивленно сказал Берт. — Вероятно, домработница предпочла жить в моей комнате, а не в той, которую я для нее приготовил. Что ж, я не в обиде. Моя просторнее и удобнее. А бабушка уже спит, в ее окнах света нет.

Стараясь не шуметь, молодые люди зашли в квартиру. Из приоткрытой комнаты Берта доносились голоса, плакала какая-то девушка. Даниил напряг слух по своей привычке изучать поведение людей в счастье и горе, нужной ему для писательской работы. Но Берт тоже остановился на полпути к двери и замер, прислонившись к стене в коридоре с каким-то идиотским выражением на лице.

— Я решила, баба Вера, я уйду в монастырь, — говорила сквозь рыдания девушка.

— В монастырь, детка, идут по убеждению, а не прячась от проблем, — сердито выговаривала ей Вера Анатольевна. — Ты останешься здесь до тех пор, пока моему внуку не надоест изображать срочный отъезд в Москву и он не соизволит сюда явиться.

— О черт, — тихо сказал Берт.

— Было бы гораздо лучше, если бы Лолита не призналась, тогда меня бы посадили в тюрьму, и там я смогла бы искупить свою вину перед ним. — Девушка продолжала плакать, и Даниил понял, почему он сразу не узнал ее голоса. Он никогда в жизни не слышал, чтобы его сестра плакала, но, видимо, был человек, которому и она могла показать свою слабость. — А так он никогда меня не простит.

— Я бы на его месте тоже не простила тебя, — ворчала старушка. — За кого ты принимала моего внука, когда рассчитывала, что он согласится с тем, что ты возьмешь его вину на себя? Я не ругаю тебя за то, что ты подумала, что он мог ее убить. Он всегда был мальчиком вспыльчивым, но если он убил, он бы не стал молчать, когда ты вместо него стала бы подставлять себя. Почему ты думала о нем так плохо, когда стирала отпечатки пальцев и оставила свои, да еще и подбросила свой платок?

— Я не думала, что он узнает об этом, — ответила Диана, вдруг перестав плакать. — Я надеялась, что он уедет в Москву, а потом в Италию, а милиция не станет его разыскивать, потому что будет занята мной. А когда он вернулся бы, он бы уже ничего не смог доказать. Но откуда вам все это известно? Ведь ни я, ни Маша вам ничего не рассказывали и прятали от вас газеты.

— Да, и сломали мне телевизор, и лишили меня радио, но забыли о телефоне и подружках-сплетницах, — усмехнулась старушка. — Как видишь, они меня информируют очень быстро, и о Лолитином признании мне стало известно быстрее, чем газетчикам.

— Эй, дорогой гость, — крикнула вдруг она, повысив голос. — Может быть, хватит прятаться в коридоре и подслушивать! Мне кажется, ты и так уже выслушал достаточно. Если вы все сообща принимаете меня за выжившую из ума старуху, то, смею вас всех уверить, это не так. И ума, а тем более слуха я пока еще не лишилась, и услышать, как хлопнула входная дверь, еще могу.

Даниил зашел в комнату и смущенно поздоровался с Верой Анатольевной, а потом подошел к сестре и заключил ее в объятия.

— Динка, я прочел твой дневник, — признался он. — Прости меня за то, что я втянул тебя в эту историю. И вообще, за все.

— Так вы прибыли вместе? — спросила Вера Анатольевна. — А что это не появляется мой честный внук? Дверь-то, как я предполагаю, открывал он, ключи ведь только у него?

— Заходи, мы сейчас уйдем, — вышел в коридор Даниил.

— Да, конечно, сейчас, — ответил Берт, проводя рукой по лицу.

— Как погода в столице? — ехидно спросила старушка, когда он вошел. — По-видимому, очень странная, так что можешь не отвечать. Иначе с чего бы это тебе переходить на костюм в стиле а’ля Даниил Дегтярев? Данечка, — обратилась она к Даниилу, — помоги мне перебраться в мою комнату, у этого чертова кресла сломалась система управления. А я так устала.

Даниил взялся за спинку ее инвалидного кресла и, оглядываясь на молча смотрящих друг на друга Берта и Диану, повез ее из комнаты.

— Господи, Берт, прекрати стоять как остолоп. У тебя было достаточно времени, чтобы справиться со своими эмоциями, — обернувшись, сказала она и закрыла за собой дверь.

— Напрасно мы оставили их одних, — сказал Даниил, катя кресло по коридору. — Он ее больше не любит. У нее будет только еще одно потрясение. Было бы лучше, если бы мы вместе с ней ушли.

— Поверь старушке, пожившей на земле так долго, мой внук умеет любить, а настоящая любовь так быстро не проходит, она вообще не проходит никогда. И я рада, что он полюбил девушку, достойную его, — возразила она, самостоятельно развернув неожиданно починившееся кресло и заехав в свою комнату. — Лучше зайди и расскажи, что думаешь делать дальше. Когда эти двое поженятся, а это уже не за горами, ты останешься один.

— Еще не знаю, но уверен, что мне придется нелегко, — сказал Даниил, почему-то думая о сероглазой черноволосой дочери Роберта и о том, что ему придется преодолевать много преград, чтобы встречаться с ней. — Но, боюсь, до свадьбы Дины и Берта дело не дойдет, и я окажусь прав, — грустно добавил он, косясь на стену, за которой остались его друг и сестра, и изо всех сил напрягая слух, стараясь хоть что-то услышать. Но стены в этом доме были слишком толстыми, и он не слышал ни звука.

— Нужно взять стакан и перевернуть его, потом приставить ухо к донышку, и все будет слышно, — сказала старушка. — Попробуй, сам убедишься. Я ведь вижу, что тебе так же, как и мне, интересно узнать, что у них там происходит. — Она взяла со столика стакан и сунула в руки Даниилу. — Слушай и пересказывай мне…

… — Я сейчас уйду, только соберу вещи, — сказала Диана, как только брат и Вера Анатольевна покинули комнату. — Или нет, я уйду сразу, а мои вещи потом заберет Данила.

Она хотела выйти из комнаты, но не могла, потому что у двери продолжал стоять Берт, а подойти к нему она не решалась. Она опустилась на стул.

— Я зашла сюда в ту ночь, чтобы уговорить тебя уехать, а когда баба Вера рассказала мне о твоем звонке, я осталась. Она сказала, что ей одной скучно, что с домработницей не о чем говорить. Я согласилась. Я знала, что меня здесь никто не будет искать, а садиться в тюрьму мне было страшно. Я, конечно, знала, что это случится неизбежно и что меня рано или поздно все равно найдут, но мне хотелось, чтобы это случилось как можно позже. Вот я и решила пожить у нее. Все равно тебя не было, и я думала, что в течение двух лет ты не появишься. — Она замолчала. — Я знаю, что не имела права переступать порога твоей комнаты, так что извини, — продолжала она после паузы. — И выпусти меня, не нужно никаких объяснений и обвинений, я и так все понимаю.