Она ехала в троллейбусе из центра, где находился колледж, к набережной, на которой возвышалось высотное здание городских редакций, и вспоминала…
Это было четырнадцать лет назад. Наталью Сергеевну звали тогда Наташей. Она была красива, но это ее не особо волновало, хоть и было приятно, что на нее обращают внимание и даже часто объясняются в любви. Ей предлагали руку и сердце, но тогда в ее планы замужество и семья не входили. Ей было восемнадцать, а она уже была мастером спорта по плаванию и чемпионкой области. Победить на первенстве России ей казалось делом простым. А дальше должна была осуществиться главная мечта — войти в олимпийскую сборную. Когда в их спортивное общество «Кристалл» пришел новый тренер и начал работать с их группой, она из себя выходила, стараясь проплыть стометровку как можно быстрее, чтобы он включил ее в сборную на первенство России. Поглядывая краешком глаза в его сторону, она вдруг обнаружила, что он не сводит с нее глаз, и душа ее затрепетала от счастья. Когда же она, едва переводя дух, вышла из воды и подошла к нему, он, вместо того чтобы легонько хлопнуть ее по плечу и сказать: «Молодец, девочка», показывая секундомер, как это делал предыдущий тренер, ничего не сказал, а все так же молча глядел на нее. Она тоже молчала, дожидаясь, когда же он, в конце концов, ее похвалит или, если ему что-то не понравилось, скажет об этом. Так они долго стояли, как два идиота, около кафельного портика бассейна, пока она не замерзла. Тогда он, увидев, что ее кожа покрылась мурашками, сказал: «Ты простудишься. Иди переоденься». И почему-то покраснел.
— Какой результат? — спросила она.
— Я не смотрел на секундомер. — Он покраснел еще сильнее.
Она никак не могла привести в норму дыхание, но, зная, что первое впечатление самое сильное и что нужно именно сегодня доказать ему, на что она способна, сказала: «Засекайте время, я проплыву еще раз».
— Нет, на сегодня хватит, ты устала, — возразил он.
Вероятно, ему не понравилось, как она плыла, и он зачислил ее в неперспективные. Иначе он бы заинтересовался ее результатом, ведь он все время на нее смотрел.
— Я сказала, засекайте время. — Она вспыхнула от злости и направилась к лесенке бассейна. Если так будет продолжаться, то первенства ей не видать.
— А я сказал, на сегодня хватит. — Он поймал ее за руку, оттащив от края бассейна, и, легко преодолев ее сопротивление, подвел к двери, ведущей в женскую раздевалку, а потом повернулся и пошел в сторону душевой.
«Кретин», — шепотом выругалась она, чтобы он не услышал. Обозвать его вслух она бы не посмела — за это можно было не только не поехать на первенство, но и вылететь из команды.
К ее ужасу, он вдруг обернулся, но, не сказав ей ни слова, ушел. Она долго ревела, стоя под душем и потом, в раздевалке, пока сушила волосы под феном, ревела от злости, обиды и страха.
Выйдя на улицу, она все еще не могла успокоиться, и слезы текли у нее в три ручья. Расставаться со спортом только потому, что к ним прислали какого-то дебила, который в тренерской работе ничего не смыслит, а она была настолько возмущена, что сказала правду о нем, — это казалось ей верхом несправедливости.
— Ты что, Наташа, обидел кто? — участливо спросил ее старичок-сторож, выходя вслед за ней, чтобы запереть дверь вестибюля.
— Да ну, дядя Коля, — пожаловалась она сторожу, стоя на крыльце, — у нас вместо Сергея Николаевича такой… — Она осеклась, заметив сквозь слезы, что дядя Коля делает ей какие-то знаки, указывая глазами на что-то за ее спиной.
Она резко обернулась, и внутри у нее все оборвалось. На крыльце, засунув руки в карманы модного кожаного плаща, стоял ее новый тренер. Первой ее мыслью было: «Он все слышал». Второй: «Что он здесь делает?». Третьей: «Если дядя Коля запер дверь, значит, во дворце никого не осталось, и ждет он меня». И тут ей стало совсем плохо: «Значит, он слышал то, что я сказала у дверей раздевалки, и ждет, чтобы выгнать меня из команды». А он все это время, пока она соображала, стоял как истукан и молча смотрел на нее, а потом достал из кармана платок и вытер ей слезы.
— Пройдемся, — сказал он.
И они шли по желтым осенним листьям, шуршащим у них под ногами. Она украдкой посматривала на его красивый профиль и думала, что в лучшем случае он предложит ей извиниться, а в худшем скажет, что больше не хочет видеть ее на тренировках. И она понимала, что ни за что на свете не сможет просить у него прощения, хотя и рискует расстаться со спортом. Может, потому, что, несмотря на возраст, он был очень интересным, и оттого его невнимание было особенно обидным. Поэтому она так себя и вела. Но разве это объяснишь? Она готовилась к резким жестким словам.
— Я ждал тебя, чтобы пригласить в ресторан, — наконец вымолвил он. — Но в ресторан идти ты не в состоянии. — Его слова звучали неожиданно мягко и тепло.
— А зачем в ресторан? — опешив, остановилась Наташа.
— Поговорить. — Он опять смутился.
— Но ведь я вам не понравилась, — Наташа решила, что он хочет обсудить с ней ее участие в первенстве.
— Этого я не говорил, — возразил он, помолчав, и вдруг предложил: — Может, пойдем ко мне?
— Да, — с радостью согласилась Наташа.
Похоже, ее переживания были необоснованны.
Его квартира ей очень понравилась и показалась верхом совершенства: вымпелы, кубки, медали были украшением интерьера. Пока она с восхищением рассматривала их, он подошел к ней.
— А я думала, что не заинтересовала вас, — весело призналась Наташа, повернувшись к нему.
— Наоборот, чересчур заинтересовала. — Он вдруг обнял ее.
Она от удивления вырвалась и отшатнулась. Они ведь шли разговаривать о первенстве.
— Иди ко мне, — властно сказал он.
К командам тренеров она привыкла с детства, и то, что их нужно исполнять, знала тоже и, конечно же, подошла к нему только поэтому. Когда он целовал ее, пол уходил из-под ее ног, и она отвечала на его поцелуи, убеждая себя, что делает это лишь потому, что тренерам нужно подчиняться беспрекословно. У нее был строптивый характер, и бывший тренер, старичок Сергей Николаевич, без конца говорил ей об этом. Правда, кроме спортивных достижений, он от нее ничего не требовал, да и она не особо ему подчинялась, как, впрочем, никогда не подчинялась никому, считая себя личностью, а не просто спортсменкой. И когда его руки, такие ласковые и умелые, раздевали ее, она тоже не сопротивлялась, объясняя это тем, что ради участия в первенстве можно принести и такую жертву. А когда они лежали в постели и она полностью растворялась в нем, переставая ощущать себя, и ее тело, независимо от нее самой, отдавалось ему, она больше ни о чем не думала, потому что ее самой как личности или как спортсменки уже не существовало. Была лишь женщина, которая самозабвенно любила мужчину и была полностью его и телом, и душой, и разумом. Впрочем, потом, когда все закончилось, а он, не выпуская ее из объятий, называл милой, любимой и самой лучшей из всех живущих на земле, она чувствовала себя счастливой, объясняя это лишь тем, что теперь первенство России ей обеспечено. И она была ужасно собой недовольна, когда очень скоро поняла, что странным образом начинает подпадать под власть этого человека не только в постели, но и вообще в жизни. Она теряла свое «я», зависела от его взгляда, от его слова. Ее это бесило, она всеми силами сопротивлялась этой зависимости, но ничего не могла с собой поделать. Она всегда была гордой, независимой и самостоятельной, и даже родители смирились с ее непокорностью: «Наташку все равно не переупрямить», — говорили они, и она делала, что хотела. С ней все всегда мучились: и учителя в школе, и прежний тренер. Ни криком, ни угрозами от нее ничего добиться было нельзя. А ему достаточно было посмотреть на нее и спокойно сказать, и ей хотелось исполнять любое его желание. Это было так унизительно, что она с превеликим трудом ему этого не показывала. И еще она привыкла чувствовать себя сильной. Она ведь была спортсменкой, и даже мальчишки в школе не могли с ней сладить. А с ним она чувствовала себя слабой, а главное, боялась, что он ее бросит. Боялась безумно, хоть и продолжала уверять саму себя, что спит с ним ради карьеры. Когда она прогорела на первенстве России и не вошла в сборную, ее больше всего расстроил не сам этот факт. Она думала, что теперь-то он ее бросит, потому что она далеко не самая лучшая. И была искренне удивлена, когда после этого он все же продолжал с ней встречаться. А потом она поняла, что беременна. Сказать ему об этом она не решалась, понимала, что не бросает он ее лишь из жалости, к тому же о браке он никогда не заговаривал. Сам он был неоднократным чемпионом России, и она знала: чтобы он ее любил, нужно тоже быть сильной, мужественной, непреклонной, чтобы побеждать. А она теряла одно за другим все эти качества. Конечно, она решила избавиться от ребенка. Собственно, из-за беременности она и проиграла первенство. Но для этого все же нужно было сказать ему. Во-первых, чтобы отпустил ее на две недели с тренировок, во-вторых, чтобы объяснить, почему она приплыла к финишу чуть ли не последней. В тот день, когда Наташа отважилась все-таки ему все сказать, он не пришел на тренировку, и она подумала, что это еще одно свидетельство его охлаждения. С ней занимался второй тренер, его заместитель. Но, когда она вышла, он ждал ее на улице. Он был не такой, как раньше, мрачный и суровый, и от этого она его любила еще сильнее. Ей так хотелось, чтобы он обнял ее, прижал к себе, но она из гордости старалась этого не показывать, а когда он взял ее под руку, высвободила руку.
