Дверь с шумом распахнулась, на пороге появился Мамед, как всегда, босиком, оборванный, в грязи. Увидев незнакомую девушку, он на миг замер, затем кинулся к ней, толкнул руками в грудь и заорал:

- А ну, сукина дочь, слазь с нашего стула! Здесь моя мама сидит! Мальчуган схватил широкий ремень отца, висевший на кровати и изо всей силой ударил Майсуру по коленке.

Девушка сморщилась от боли, заохала и, прихрамывая, подошла к окну.

Дилефруз покатилась со смеху.

Рахман вырвал у сына ремень.

- Не балуйся, Мамед. Бесстыдник ты этакий!

- Иди ко мне, Мамуля. Шоколадку, дам...

От смеха на глазах у Дилефруз выступили слезы. Она чмокнула Мамеда в щеку:

- Один раз ударил, хватит. Гостей нельзя бить так много.

Мамеду не сиделось на месте. Он норовил вырваться из рук матери и снова напасть на Мансуру. Девушка стояла, прислонившись к подоконнику, и удивленно поглядывала то на мать, то на сына.

Заметив у дверей чемодан в красном чехле и небольшой узелок, Мамед в мгновенье ока вырвался из объятий матери, подскочил к узелку и начал его развязывать. По полу покатились деревенские коржи, яблоки, груши, банки с вареньем - все это предназначалось для Адиля. Мамед развязал одну из банок, обмакнул руку и, громко причмокивая, принялся облизывать пальцы.

- Мамед!.. Ты слышишь меня? Эй, Мамед! - Рахман сделал попытку обуздать сына.

Мальчуган даже не обернулся. Мансура не знала, что и думать.

Через минуту, оставив в покое банку с вареньем, Мамед набросился на чемодан. Девушка кинулась выручать свои пожитки, однако опоздала: крышка распахнулась и содержимое чемодана вывалилось на пол. Мансура покраснела и начала поспешно подбирать вещи.

- Ну что это за платья? - Дилефруз не успела ничего хорошо рассмотреть, а голос ее уже звучал иронически. Она подошла к чемодану и начала в нем копаться. - Жаль! Жаль материю! Сколько добра извела! Материальчик неплохой, а вот фасоны устарели... О чем ты только думала, когда шила эти платья?

Мансура готова была провалиться сквозь землю. Рядом стоял дядя, а Дилефруз как ни в чем не бывало доставала из чемодана ее нижнее белье, потряхивала, вертела во все стороны. Она перебрала все вплоть до-чулок и носовых платков, которые лежали на самом дне.

- Кто же шьет у первой попавшейся портнихи? - качала Дилефруз головой. - Слава богу, фигурка у тебя неплохая, рост - тоже. А как сшито? Мешок мешком. Приехала бы, я сводила вы тебя к своей портнихе, она такое бы сшила на твою фигуру - просто заглядение. Прохожие оборачивались бы.

- Все эти платья я шила сама, тетя, - щеки девушки продолжали пылать.

- Ты меня тетей не зови. Если еще хоть раз услышу - обижусь, - хозяйка дома поморщилась. -Меня звать Дилефруз-ханум.

Мамед, опустошив наполовину банку с вареньем, утерся рукавом и вышел в галерею.

Дилефруз потащила Мансуру в спальню, открыла большой зеркальный шкаф из орехового дерева.

- Смотри, вот как надо шить! - и принялась подробно излагать историю приобретения каждой вещи, будь то платье, шляпа или туфли. Во время этой длинной лекции она раза два упомянула имя Лалочки, отозвавшись о ней, как о девушке с большим вкусом.

Мансуре сделалось скучно.

- Не знаю, - вздохнула она, - я не гонюсь за нарядами... Люблю одеваться просто.

- Ах, не валяй дурака. Одеваться просто!.. - Дилефруз захлопнула шкаф и принялась вертеться перед зеркалом. - Человека узнают по одежде! Если у красоты десять признаков, то девять из них - одежда. Знаешь об этом?

- Слышала. Только мама, отправляя меня в Баку, говорила иначе. "По одежде встречают, по уму провожают".

- Э, брось ты! Что за вздор! Пусть у меня в голове будут собраны все науки мира, - какая польза? Клянусь своей дорогой жизнью, если ты плохо одета и карман пуст, кому ты нужна со своим умом? Не надо ходить далеко за примером, возьмем меня. Я училась четыре года, вернее шесть, но дошла только до четвертого класса. А если бы и вовсе не училась, было бы еще лучше. Плевала я на школу. Пение и дисциплина были "отлично", а по другим предметам больше тройка не получала. Ну, и ты думаешь, меня никто не уважает, никто не считается со мной?.. Дескать, у нее нет образования?.. Ошибаешься. Соседи, знакомые молятся на меня. А ты: "Наука!.." - Дилефруз шумно вздохнула и презрительно скривила губы.

Боясь, что разговор может затянуться, девушка решила не спорить.

Они вернулись в гостиную. Мансуру опять ждал сюрприз: все ее вещи грудой валялись посреди комнаты. Со двора доносились оживленные крики Мамеда. Девушка выглянула в окно и обомлела: мальчик бегал вокруг бассейна, волоча за собой на веревке ее чемодан.

... За обедом Мансура сказала дяде, что приехала в Баку учиться.

Дилефруз просияла:

- Добро пожаловать, чувствуй себя как в родном доме. Ты, конечно, у нас останешься, да?

Рахман не верил своим ушам.

Мансура молчала. Уезжая из деревни, она говорила: "Буду жить у Адиля". Мать советовала то же. Но в эту минуту она почему-то растерялась, не знала, что отвечать. Адиля в Баку не было. Дилефруз-ханум показалась ей женщиной деспотичной и несправедливой. Но больше всего девушку пугал Мамед.

- Я буду жить в общежитии, - смущенно ответила Мансура, накручивая на палец конец косы.

- Нет, шутки в сторону! - Дилефруз покачала головой. - А что скажут родные в деревне? Ты ведь нам не чужая! - Ты - племянница Рахмана, значит, моя родная дочь. Нечего тебе делать в общежитии. Будешь жить у нас.

- Дилефруз-ханум права. Ты должна остаться здесь, - поддержал Рахман жену. - Что, у тебя в Баку родных нет? Мы ведь еще не умерли...

Мансура не нашла, что возразить, и промолчала.

После обеда Мансура хотела прилечь отдохнуть. Из соседней комнаты раздался голос Дилефруз: - Мансура, доченька, я очень занята... Если не трудно, вымой посуду и поставь самовар.

Так началась жизнь Мансуры на новом месте.

В воскресные дни Адиль и Борис ходили в кино, театр, музеи, Третьяковскую галерею. А в солнечную, теплую погоду посещали парки. Часто к ним присоединялась Наташа. Как правило, в руках у нее была книга, которую она принималась читать при всяком удобном случае - в трамвае, троллейбусе и даже на эскалаторе метро.

Адиль и Борис любили пошутить, посмеяться. Иногда все трое затевали спор. Однако это не вредило их дружбе, а наоборот, она становилась крепче и прочнее.

Наташа обычно говорила тихо и вежливо. В ее голосе всегда чувствовалось уважение к собеседнику. Но когда на девушку нападал смех, успокоить ее было невозможно. А смеяться она могла по всякому поводу да так, что даже слезы брызгали из глаз.

Наташа была моложе Бориса всего лишь на год. Но когда они шли рядом, девушка казалась совсем ребенком. Даже на высоких каблуках она едва доставала до плеча Бориса. В противоположность ему Наташа всегда одевалась чисто и аккуратно. В ней было столько простоты, искренности, задушевности, что не симпатизировать ей после первого же знакомства было невозможно. Наблюдая отношения Бориса и Наташи, видя, как они обмениваются многозначительными взглядами, полными любви и нежности, Адиль вспоминал Джейран. Как он завидовал этим влюбленным!

Взякий раз, придя в общежитие, Наташа просила Адиля играть на таре. В комнату собирались не только студенты, живущие по соседству, но и работники общежития.

В первое время Адиль скучал по Баку, тосковал, но потом освоился, стал веселым, остроумным и при случае не прочь был даже пошутить с девушками.

Адиля любили на факультете за сметливость и живой ум. Москва, учеба в университете открыли ему на многое глаза.

Лекции по юриспруденции, читаемые известными профессорами, книги по правовым вопросам пробудили в нем большую любовь к избранной специальности. Адиль ясно представлял, кем он будет в недалеком будущем и что потребует от него профессия юриста. Найти преступника, отличить правду от лжи, виновного от невиновного - словом, справедливо защищать права человека!... Да, ему будет поручено это ответственное дело. Он будет стоять на страже священных советских законов. Для этого прежде всего сам юрист, его сердце, совесть, кровь, текущая в жилах, должны быть чистыми. Требуются глубокие знания, а для этого надо читать, читать и читать, не считаясь со временем, урывая часы у сна.