Я оторопела. Что это за призывы?

– Нина, что это? – спросила я, когда Ниночка вошла в кабинет.

– Реклама, – независимо пожала та плечами и осталась стоять в дверях.

– Откуда? Кто утвердил эту пошлость?

– Дмитрий Владимирович… То есть, мы втроём, вместе с Сергеем Михайловичем! И это не пошлость! Это работа на мужскую аудиторию! Мы почти не учитываем этот сегмент покупателей в своих программах продвижения.

– Это тебе Дмитрий Владимирович сказал? – я отошла от Ниночкиного стола, и та юркнула на своё место, словно под защиту бумаг и компьютера. – А то, что решение о покупке мебели принимают в основном женщины, он тебе не сказал? А то, что ни одна уважающая себя женщина не захочет, чтобы у неё в доме стоял вот такой… филиал притона, он тебе тоже не сказал?

Защитный бастион Ниночке помогал плохо. Я просто фонтанировала негодованием, которое подогревало ещё и то, что публикация вышла в несогласованном со мною журнале. Причём девицы на других страницах журнала были ещё менее одеты, чем та, что на рекламе с креслом.

– А откуда он взялся, этот, с позволения сказать, рекламный носитель? –  потрясла я злополучным изданием.

– Это новый журнал… Для мужчин! – Ниночка откинулась в кресле и посмотрела дерзко, хотя побледневшие скулы и подрагивающие ноздри выдавали волнение.

– Отлично, просто отлично, – я добавила яду в голосе. – И с каких это пор мы даём рекламу в нераскрученных изданиях?

– Это хороший журнал… Везде продают… Они нам скидки хорошие дали, – дополнительную порцию яда Ниночка выдерживала с трудом – теперь уже дрожали не ноздри – губы.

И тут в кабинет вошёл Бубенко.

– Что за шум, а драки нет? Любовь Сергеевна, ваш разнос по всему коридору слышно. Перестаньте прессовать Нину, это я распорядился насчёт рекламы.

– А с какой, позвольте узнать, стати? – я развернулась к нему, разом забыв о Ниночке. – С какой стати мы теперь даём рекламу в порноизданиях? И почему меня ставят перед фактом? За рекламу в нашей компании отвечаю я. Или что-то изменилось?

– Времена изменились, Любовь Сергеевна, времена! – сказал Бубенко, усмехаясь и окидывая меня взглядом, словно оценивая. Оценка не дотягивала и до трёх с плюсом. – Все эти ваши сюси-пуси с диванами – вчерашний день, бесполые сопли для старушенций.

– А вот это, по-вашему, день сегодняшний? – я потрясла журналом. – По-вашему, ярко выраженная половая ориентация помноженная на эрекцию вызовет бурный потребительский оргазм?

Бросив злополучный журнал на стол, я перевела дух и спросила:

– Нина, у вас нет ощущения дежавю? Однажды, помнится, мы с вами от потребительских оргазмов отказались. И вот – опять «Возьми меня!» Оргазм в отдельно взятом сомнительном издании на нашей, тоже, получается, сомнительной, мебели..

И тут меня осенило. И я спросила спокойно и почти ласково:

– Дмитрий Владимирович, если не секрет, а какой откат вам заплатили ребята из журнала?

По его вильнувшим в сторону зрачкам я поняла, что с откатом угадала. Так что оргазм оказался весьма ограниченным – карманным. И если кто чего и взял в результате этой рекламы, то Бубенко на лапу.

Следующие минут двадцать я провела в кабинете генерального, решив, что пора расставить все точки над «ё». Лебедев мастрил из них запятые: мямлил, что новая линия мебели рассчитана на активных мужчин от двадцати пяти до сорока лет, поэтому и реклама должна быть соответствующей. Что Дмитрию Владимировичу,  как директору по развитию бизнеса и свежему в компании человеку, видны многие вещи, которые я (как несвежий человек, очевидно!) пропускаю. И это хорошо, потому что ум, как говориться, хорошо…

На этих словах я поняла, что устала. Очень устала. Устала тянуть на себе эту прорву дел и воевать с этими тупыми мужиками, которые ничего не понимают и не чувствуют. А если и чувствуют, то только одним-единственным органом, и это отнюдь не сердце…

Из офиса я ушла пораньше – и так ведь явилась утром прямо с ночного поезда, не заходя домой. Может, и взвилась так от того, что устала?  Домой, домой! Полежать в пенной ванне, успокоиться и на свежую голову, обдумать ситуацию, которая, похоже, дошла до предела. Если уж этот наглец Бубенко напрямую вмешивается в мои полномочия, а эта поганка Ниночка ему помогает, то не пахнет ли дело керосином? В смысле, не пытается ли он выжить меня из компании? Нет уж, шиш ему, не обломиться. Я пятый год здесь работаю, своими руками, можно сказать, компанию на рынок выводила. А тут явился…директор по развитию. Смотрит на меня, как на…недоразвитую.

Дом встретил меня запахом табака и странными звуками. Я застыла на пороге, пытаясь понять, что происходит. В прихожей стояли огромные растоптанные кроссовки, раза в полтора больше моих домашних тапок. На дверной ручке висела холщовая торба на длинном ремне. Странные звуки доносились из кухни. Не разуваясь я прошла вперёд и застала такую картину: моя Маришка, взлохмаченная и в халатике, явно накинутом на голое тело, сидела ко мне спиной, с ногами взобравшись на стул. На столе стояла пепельница с двумя папиросными окурками. А напротив стола на угловом диванчике сидел какой-то тип – наполовину бритый, наполовину волосатый. Выбриты были виски и, насколько я смогла заметить, затылок. Волосы, оставленные на макушке, собраны в тонкий хвост. В левом ухе у парня болталось целая гроздь колечек. Одет он был в чёрную футболку с изображением конопляного листа и свободные серые штаны с уймой карманов. Закрыв глаза, парень дёргал пальцем за железку, засунутую в рот. Она и издавала тот странный напевно-дребезжащий звук, который я услышала с порога.

С минуту я стояла, переваривая увиденное. А переваривать было чего – моя Маришка, моя чистая девочка, привела в дом какого-то вахлака! Это что же, все две недели, пока меня не было, он тут и жил? «Вахлак», видимо, почувствовав мой взгляд, перестал дёргать за железку и открыл глаза. Маришка обернулась.

– Мама? Ты уже вернулась? А почему так скоро? Ты же на работе должна быть!

– Кто это? – я показала подбородком на парня, который смотрел на меня как-то странно, расфокусированно, словно был не совсем здесь.

– Это Демьян, он мой друг, – заморгала Маришка.

Он ещё и Демьян! Всё, довольно.

– Мариш, не пора ли твоему другу уже и честь знать? – сказала я холодно. – Я очень устала.

– Да, конечно, – взгляд Демьяна, наконец, прояснился. – Извините. Я пойду.

– Подожди, я провожу до метро! – взвилась Маришка. Так, девчонку пора приводить в сознание.

– В таком виде? – я подняла бровь, взглядом показывая на расстегнувшийся халатик, обнаживший Маришкину грудь и, так и есть, накинутый на голое тело. Потом посторонилась, пропуская мимо себя Демьяна, от которого пахло смесью табака и смолистого мужского парфюма. Запах мне неожиданно понравился. А вот поведение дочери, которая, крикнув «Подожди меня на лестнице!», кинулась в комнату переодеваться – нет.