— Чего… — в недоумении пробубнил я. Обещал?
— Ничего, денег он мне должен, — отговорился от меня Тилль, и продолжил: - Я, кстати, стихи принес, — он сразу же полез в сумку и достал оттуда скрепленные листы. — Только из-за большого уважения к Шнайдеру и тридцатилетнему виски.
«Я умею убеждать людей», — пронеслась у меня в голове одна из его фразочек. О да, вот это дар убеждения.
— А нас ты, значит, не уважаешь? — спросил его я.
— Пауль, лучше помолчи, а то он передумает, — Круспе перебил меня и протянул руку Тиллю, для того чтобы забрать у него плоды его творчества.
— Когда репетировать начнем? — с воодушевлением спросил я, но Тилль ответил за нас обоих:
— Когда у Рихарда появятся мозги.
На уроке обществознания меня попросили ответить про политические партии и мне пришлось, как обычно, импровизировать, прислушиваясь к истошному шепоту Шнайдера сзади и тихому убаюкивающему голосу Рихарда, который действительно пытался мне помочь, но из-за моих проблем со слухом и, судя по всему, зрением я смог наговорить только на тройку. Ну да ладно, и этим я был доволен.
Тем временем до конца урока оставалось не так много, мы с Рихардом играли в крестики-нолики и беззаботно проводили время, пока Шнайдер не сказал нам об одной игре, в которую он обычно играет про себя, чтобы было не так скучно. Фишка заключалась в том, что нужно было менять слоги в словах, чтобы было смешнее. Я не знаю, как и почему я снова попал в такую ситуацию, но я решил поменять у себя в голове слоги в словосочетании «политические партии», и в следующий момент меня накрыла неистовая волна смеха, и я, как и некоторое время назад, когда смеялся над барсучьим сыном на биологии, упал лицом прямо на парту, заходясь в новом приступе. Ребята вокруг тоже начали угорать, видимо, от моего тупого ржача, который мог насмешить любого, кто его услышит.
— Потилические раптии, сука, — хрипел я, барабаня руками по парте. — Раптии…
— О, Пауль, тебе понравилась игра, — услышал я одобряющий голос Шнайдера сзади, который на таком маленьком расстоянии смог уловить сказанную мною в диком приступе смеха фразу.
К моему же несчастью, уроки обществознания у нас вела все та же фрау Альте, и когда я поднял с парты свое красное от смеха лицо и утер слезы с глаз, то встретился с ее прожигающим меня насквозь взглядом и сразу же успокоился. Так как фрау Альте ведет у нас оба эти предмета, то два раза такого поведения на ее уроках она терпеть не будет. Я действительно попал.
— Я позвоню вашим родителям, Ландерс.
***
Все же этот день принес мне гораздо больше положительных эмоций, чем пара предыдущих. Только вот я не мог понять, кто и что кому обещал и как это все касается меня. Опять долбаные загадки. И почему Тилль там разволновался и даже накричал на Круспе? Осознание того, что я опять чего-то не знаю или не понимаю, снова заставляло меня прокручивать у себя в голове все моменты нашего общения и снова не замечать в них ничего подозрительного или необычного. Но было ясно одно: что-то они там мутят, и это что-то точно связано со мной.
— Давай без поцелуев сегодня? — спросил Рихарда я, сразу же вставая напротив него и поправляя его растрепавшийся в разные стороны шарф. Обычно это делал он, но сегодня я решил, судя по всему, нарушить все наши каноны. Тот сначала недовольно попятился назад, но уже через мгновение послушно стоял на месте, не двигаясь и позволяя мне завязать этот чертов шарф потуже и не дать Рихарду заболеть в такую холодную погоду.
— А что, если я не согласен? — в ответ спросил меня он, осторожно опустив свои ладони на мои замерзшие от мороза руки и опуская их вниз.
— А что, если моя мать сейчас, скорее всего, смотрит в окно и ждет моего возвращения? — продолжал я гнуть свою линию, прекрасно понимая, что он, вероятнее всего, победит со своими аргументами, как это обычно и бывает. Он еле заметно улыбнулся; его холодная ладонь аккуратно легла на мою щеку, и он провел кончиками пальцев вдоль скулы.
— Она уже и так все видела, — равнодушно бросил он, возвращая свою руку назад. — Ну или почти все.
— Я пошел, — сказал я, расцепив наконец наши руки.
— Ну и иди, — с какой-то обидой в голосе произнес он.
— Я позвоню, — пробормотал я, пытаясь скрыть глупую улыбку.
— Вообще-то я, — подметил Рихард, и я все-таки улыбнулся. Идиот.
Нет, надо было все-таки принять его предложение, но, когда я обернулся, чтобы добровольно сдаться, Рихард уже исчез в неизвестном мне направлении. Нарушили нашу традицию. Нашу традицию. Да, сейчас он определенно ведет себя со мной иначе. Он говорит со мной, и я уверен, что практически откровенно. Или это я влюблен как идиот? Впрочем, я уже давно не задаюсь этим вопросом, потому что все равно знаю ответ, который, кажется, навсегда останется для меня неизменным. С тупым выражением лица и чертовыми бабочками в животе, о которых постоянно пишут в слезливых женских любовных романах, я возвращался домой в приподнятом настроении.
— Пауль, нам нужно поговорить, — поставила меня перед этим фактом мать, как только я прикрыл входную дверь и спокойно вздохнул, оказавшись в приятном и теплом помещении впервые за долгое время нашей прогулки с Рихардом.
— Мам, послушай… — начал я свою речь, хотя даже и не знал, что хочу сказать. Просто меня немного обрадовал тот факт, что она хотя бы заговорила со мной. Даже несмотря на то что я был абсолютно уверен в своей правоте и оставался верным своим чувствам и желаниям, я все равно ощущал вину перед матерью хотя бы за то, что так или иначе заставляю ее страдать. Я не мог унять в себе это чувство, как и не мог позволить ему добровольно исчезнуть, потому что тогда мне пришлось бы сказать ей о том, что я отрекаюсь от своих слов, а я этого делать не собирался по крайней мере потому, что это было бы неправдой.
— Ты под домашним арестом с сегодняшнего дня и до конца недели, — перебила она меня, наконец подняв на меня опухшие от бесполезных слез глаза. Нет, что?
— Что? — повторил я уже вслух свои мысли и тупо вылупился на нее, не понимая, что вообще к чему и как это.
— Подумаешь над своим поведением, — пояснила она этим непривычным и не подходящим ей железным тоном, которым она, видимо, пыталась навести на меня страх и сомнения в моих же действиях. — И телефон мне отдай.
— Я… — сказал я, зависнув на пару секунд, чтобы сформулировать то, что хочу сказать ей в более мягкой и цензурной форме. — Я не буду тебе ничего отдавать, какой арест?
— Я взяла отпуск за свой счет и буду сидеть с тобой дома, — спокойно пояснила она, сцепив руки в замок.
— Мам… — я уже начинал сердиться, потому что она будто не слышала меня и продолжала говорить о каком-то глупом домашнем аресте. И речи об этом быть не может, что за идиотизм?!
— Не вынуждай меня идти на крайние меры, — сказала она снова, и я клянусь, что в этот момент я почувствовал, как внутри меня что-то оборвалось и мысль о поддержке вместе с теплом, которую мне всегда дарили ее слова, теперь лишь заставляла злиться и пятиться назад к двери.
— Можно поинтересоваться на какие? — саркастично подметил я, даже не собираясь показывать своего внутреннего страха. Нет, я не боюсь. Я уйду из дома, сбегу.
— Твоему отцу предложили работу в Гамбурге, — начала она весьма спокойно, но остановилась через пару секунд, посмотрела куда-то в сторону и загадочно улыбнулась. — Пока что он не принял это предложение, но я могу это устроить, и мы уедем отсюда.
— Я не верю, что ты говоришь мне это, — я отрицательно мотал головой, и слова, произнесенные ею, прокручивались в моей голове снова и снова.
— Поэтому отдавай телефон и иди в свою комнату.
***
Мое бунтарское и всегда готовое к революции и переменам «Я» кричало мне о том, что мне нужно бежать отсюда, вырываться и бороться до тех пор, пока они не примут мою точку зрения, но другая часть меня убеждала меня в том, что мне нужно переждать какую-то чертову неделю, чтобы все стало как прежде и я смог хотя бы наслаждаться обществом Рихарда и ходить в школу, потому что, если бы я сейчас начал злить мать своими возмущениями, она действительно могла бы заставить отца принять это предложение и тогда меня увезли бы в другой конец страны. Да, я бы мог остаться, я бы мог… Но кто я без денег и с незаконченным средним образованием? В крайнем случае мне придется терпеть еще полгода, а потом у меня будет шанс поступить в университет и быть с тем, с кем я хочу, и жить там, где нам вздумается. Я просто лежал на кровати в тот день, смотрел в потолок и думал о том, что мне делать, куда бежать, оставаться ли на месте, позволяя унижать себя. Больше всего в этой ситуации меня удивляло то, что моя мать действительно думала, что я изменю свою мнение, передумаю, стану «нормальным» и буду водить домой хорошеньких девочек. Все равно мне нужно будет закончить школу, и она не сможет долго сдерживать меня здесь.
