Одиночество, особенно после таких событий, еще никому не приносило пользы. Чем больше у меня было свободного времени, тем больше я загонялся по поводу наших отношений, которые теперь казались мне каким-то бредом, ошибкой, нелепым стечением обстоятельств, которые через несколько лет, я, возможно, буду называть неудачной подростковой первой любовью. Нет, совсем недавно мне казалось, что у нас все серьезно, что мы будем вместе ебаную вечность и мне никто кроме него не нужен. Неужели я так глубоко заблуждался? Быть может, я сам убедил себя в том, что я люблю его и что он тоже испытывает что-то ко мне? Может, я просто удачно «попал под руку» человеку, которому было необходимо, чтобы его боготворили и которому нужна была любовь? Но не его собственная, а любовь другого человека, которая возносила его выше вся и всех, поднимала его самооценку выше чертовых небес. Все это — отношения, любовь, совместные вечера с вином и какие-то чувства Рихарда ко мне я придумал сам. Грустно было это осознавать, особенно так поздно, но я даже рад, что это осознание вообще пришло ко мне. Оно пришло ко мне в душной комнате, залитой солнечным светом.

— Можно к тебе? — тихо спросил папа, открывая дверь ногой из-за того, что руки его были заняты подносом с двумя чашками. Я нехотя разлепил веки, отодвигаясь к стене и позволяя ему сесть рядом, — Извини, ты видимо задремал…

— Нет-нет, заходи… — запротестовал я.

— Как насчет чашечки кофе со стариком отцом? — улыбнулся он и поставил поднос на прикроватную тумбочку. Я аккуратно взял чашку в руки и поднес ее к губам. Кофе.

— Ну только если с коньяком, — пробормотал я, сразу же добавляя: — И ты не старик.

— А коньяк я тоже прихватил, — он усмехнулся, извлекая небольшую флягу из кармана штанов. Я улыбнулся, вспоминая о том, как мой дедушка подарил ему ее лично, — Пауль, я бы хотел серьезно поговорить с тобой. Без нотаций и указаний. Как отец с сыном. В конце концов, как друзья, если ты конечно считаешь меня другом.

— Я тебя слушаю, пап, — серьезно и вполне спокойно ответил я, понимая, что отец точно знает обо мне и Рихарде, просто до этого момента он не решался говорить со мной об этом. Несмотря на мою внешнюю незаинтересованность в этом разговоре, я невероятно боялся его, но всеми силами старался не показывать своих эмоций. Благо, у меня был хороший учитель, который свои эмоции тоже маскировал искусно. Или же он такой всегда.

— Это касается Рихарда, — он сразу подтвердил мои мысли своими словами, — Если ты думаешь, что я ничего не понял еще в тот день, когда вернулся с работы пораньше, чтобы посмотреть футбол, то ты очень ошибаешься. Я конечно был увлечен совсем другим, но… Вы были такие взвинченные, испуганные, да еще эти засосы у тебя на шее, так что… — смущенно продолжал он, пока я вспоминал тот самый вечер и улыбка сама появилась на моем лице.

— Пап, — остановил его я, прекрасно понимая, что дальше я это слушать точно не смогу.

— И я не осуждаю это. Для меня главное, чтобы ты был счастлив. А с кем ты счастлив, это уже второстепенный вопрос. Мне очень стыдно, что из-за работы и бесконечных дел я совсем не замечал, что с тобой происходит и не видел, какой у вас с матерью конфликт. Я не буду себя оправдывать, я виноват, — на одном дыхании произнес он, и я заметил эту чертову горечь и внезапное сожаление на его лице, которое я видел так мало в последнее время, — Очень виноват. И я не знаю, как искупить свою вину перед тобой. Я даже и не представлял, что вокруг меня творится такое.

— Мне очень приятно это слышать, но ты ни чем не виноват, — честно ответил я, — Мы с Рихардом расстались, это все.

— Но ты ведь этого не хочешь, так? — неожиданно спросил он меня.

— Да какая теперь разница… — я устало махнул рукой куда-то в сторону гитары, стоящей в углу, подаренную мне Круспе.

— Пауль, не будь идиотом.

— Что? — я просто оторопел от его слов.

— Он ведь тебе нравится, да? — снова задал мне вопрос отец и я даже не осознавал, что говорю про свою личную жизнь с батей. Про своего бывшего парня… С батей.

— Хуже, — коротко отрезал я, про себя подумав что-то ванильное вроде «Я люблю его больше всего на свете».

— Так дай ему второй шанс, — радостно ответил мне отец, и я хотел запротестовать, но ничего толкового не приходило мне на ум.

— Но…

— Просто поговори с ним, — папа убеждал меня, пока я пытался понять, что происходит.

— Кажется, все вокруг меня сговорились.

— Рано или поздно тебе все равно придется это сделать.

— Да, да, хорошо, я поговорю с ним потом, — соврал я, лишь бы он уже ушел и оставил эту тему. Я не хочу с ним говорить. И никогда больше не буду.

— Зачем откладывать на потом то, что можно сделать сегодня?

— В смысле… — я непонимающе уставился на него, когда он начал приподниматься с кровати.

— Я могу его просто позвать, — папа потянулся к ручке двери.

— Позвать? — переспросил я.

— Рихард на кухне пьет чай, — спокойно повествовал он, и моя голова просто взорвалась от количества полученной информации.

— Ты сейчас так шутишь не смешно или я чего-то не понимаю? — бормотал я себе под нос, когда отец уже скрылся за дверью.

Нарастающее волнение не умолкало во мне ни на секунду, и я даже не знал, почему я так переживаю: из-за того, что могу его простить или же из-за того, что я не выдержу этого разговора? Я боялся, что мне снова скажут то же самое. То, что я уже слышал в холодном туалете своей школы. И пусть меня изобьют и унизят еще сотню раз: это будет физическая боль, которая пройдет со временем. Но есть некоторые слова, причиняющие такую душевную боль, которую просто нельзя сопоставить с физической. Физическая боль хотя бы проходит.

— Рихард! — послышалось в коридоре. Мое сердце пропустило удар. Через несколько мгновений он появился в комнате.

— Я вас оставлю, — тихо сказал отец и захлопнул дверь в помещение.

— Я рад, что ты в порядке, — наконец тихо произнес он, облокачиваясь на дверной косяк позади себя. Я смотрел на него так, словно мы не виделись неделями, годами или десятилетиями. Конечно, я не наблюдал этого человека так близко с собой только пару недель, но сейчас я отчаянно пытался бороться с самим собой и не любоваться им. Наверное, это выглядело довольно нелепо, так как я то смотрел на него, то отводил взгляд в сторону или же вовсе сверлил взглядом рядом лежащую Тиму, делая вид, что меня чрезвычайно привлекает ее ошейник, который Эмили зачем-то купила ей в зоомагазине. Но все было не так. И мое волнение и замешательство были очевидными: бесполезно было отрицать, что Рихард для меня ничего не значит и я готов порвать с ним.

Я самый последний трус. За это время я даже не посмотрел ему в глаза, хотя и очень хотел, но разум отчаянно боролся с чувствами, которые я никак не мог в себе задушить. Просто я понимал, что посмотрев ему в глаза, я навсегда забуду обо всех ссорах. Терять свою гордость именно в этот момент казалось мне дикой крайностью.

— В порядке, — спокойно повторил я его слова, размеренно выдохнув.

И тут настала тишина. Та самая тишина, которой я боялся, от которой бежал и прятался. И вот она снова настигла меня, толкая все ближе к пропасти, которую я сам себе и создал.

— Тилль мне рассказал, — произнес я, снова не поднимая на него взгляда, а лишь перебирая мягкую рыжую шерсть кошки пальцами.

— Да, я знаю и надеюсь, что ты все понял, — ответил он. Чертов Рихард, даже сейчас он ставил меня в неудобное положение своими неоднозначными фразами. И как я должен это воспринять? Ты хочешь помириться? Или ты хочешь послать меня куда подальше?

— Тебе легче сказать это чем извиниться? — не выдержал я, срываясь. Рихард нервно сглотнул, качая головой и нервно улыбаясь.

— Я уезжаю, — холодно отчеканил он, все еще не двигаясь с места.

— Куда? — сразу же спросил я и чуть не откусил себе язык. Пауль, заткнись ради всего святого, не надо унижаться.

— В Берлин, — ответил он, и сразу же решил разъяснить свое путешествие в этот город: — Собеседование по поводу университета. И я постепенно перевожу вещи в свою квартиру.