Вникать во внутренние дрязги Ордена МакЛауд не стремился, новостей о карьерном продвижении Доусона было с лихвой достаточно, но тут любопытство взяло верх:

— А если под подозрением член Трибунала и все держится в секрете, кто тогда ведет расследование?

— На этот случай полномочия есть у Верховного Координатора. И полномочия, и исполнители. Его ближайшее окружение не подчиняется никому, кроме него.

— Интересно… А что он вообще за человек? Не подумай, что лезу в ваши секреты, но он произвел на меня впечатление. Куда там Шапиро!

— Еще бы, — Доусон усмехнулся. — В Ордене, знаешь ли, тоже есть своя элита. Его предки были Стражами еще во времена Крестовых Походов.

— Серьезно?!

— Да нет, шучу, конечно. В его родословной десять поколений Наблюдателей. Теперь Академию заканчивает его внук… У таких, как он, верность клятве и принципам записана в генах. Можешь смело биться об заклад, что собственная смерть его не так пугала, как разрушение Ордена.

— Охотно верю, — хмыкнул МакЛауд, — после того, как он сам лез под пули… Но я ожидал, что он сегодня же вечером учинит что-нибудь показательное. Даже удивился, что ты еще здесь.

— Ничего показательного он учинять не будет. И тем более сегодня.

— А что, сегодня особенный день?

— Для него — да. Насколько мне удалось узнать, после вашей встречи он сразу отправился домой. Сейчас у него врач.

МакЛауд перестал улыбаться:

— Врач?

— Знаешь, какой у него набор всяких хворей? За глаза достаточно, чтобы слечь просто от чересчур сильного волнения.

— Ты вроде говорил, что у него крепкие нервы?

— Стальные. Только поэтому он еще и не слег окончательно.

— Митос об этом знает?

— Кто же в Ордене этого не знает? А Митос в недавнем прошлом сам Наблюдатель…. Кстати, о Митосе, — добавил Джо. — Ты еще не надумал с ним встретиться и поговорить?

— Честно говоря, Джо, — тихо произнес МакЛауд, покачивая в руке стакан, — теперь я думаю, что такого случая у меня уже не будет.

Доусон глянул на него удивленно:

— То есть как это — не будет?

— Ты слышал, как он говорил со мной там?

— Слышал. И что это, по-твоему, значит?

— Это значит, что все кончено, — сказал МакЛауд. — Мы теперь никто. Не друзья, не враги.

— Мак, извини, я тебя не понимаю. С чего ты это взял?

— Вскоре после того, как мне удалось освободиться от той чертовщины с камнем, я обнаружил, что начал чувствовать некоторые вещи лучше, чем раньше.

Доусон облокотился на стол и подпер рукой голову:

— Все еще не понимаю. Что значит «чувствовать лучше»?

— Ну, разное. Опасность, фальшь, тревогу. Эмоции. Первый раз я это заметил, когда появилась Кассандра. Она вела себя, как прежде, но мне ее поведение вдруг стало казаться фальшивым.

— Вот как! А я-то не мог понять, с чего ты так невежливо с ней обошелся?

— Вот с этого самого. И теперь я не сразу понял… Но то, что Митос там мне сказал… Дело не в самих словах. Просто за ними — холод, понимаешь? Ничего нет, Джо. Ни-че-го. Не о чем разговаривать, нечего объяснять.

— Тебя это не радует, — заметил Джо.

— А чему радоваться? — хмыкнул МакЛауд. — Честно, я чувствую себя идиотом. Со мной такого еще не случалось. Я привык к тому, что уйма людей жаждет выяснить со мной отношения. Но запутать все до предела и этим ограничиться?

— Да, — хмыкнул в ответ Джо. — Митос наверняка на это и рассчитывал.

— На что?

— На то, что ты будешь чувствовать себя идиотом. Он всегда знает, как ударить больнее.

— По-твоему, он мне за что-то мстит? Таким странным способом?

Доусон вздохнул:

— Прости, Мак… Но, если совсем честно… Разве не за что?

МакЛауд медленно покачал головой.

— Я уже ничего не понимаю, Джо. Ты знаешь, что я обо всем этом думал раньше, но с тех пор еще много чего случилось. И теперь я совершенно не знаю, что думать. Чего бы я от него ни ждал, он делает совсем другое. Чего сам ждет от меня, непонятно. Да, кстати, как ты думаешь, у него не будет неприятностей? Из-за сегодняшнего инцидента?

— Не знаю, — признался Джо. — Думаю, будут. Но не могу сказать, какого рода. Надеюсь, он сумеет решить эту проблему.

МакЛауд глянул на него с сомнением, но ничего не сказал. Потом, насторожившись, медленно выпрямился и поднялся на ноги.

Джо спросил шепотом:

— Что? Бессмертный?

МакЛауд кивнул.

— Он?

— Нет, — медленно произнес МакЛауд. — Кто-то другой. Я пойду посмотрю.

Он оставил стакан с остатками скотча на столе и вышел в зал. Остановился у стойки и небрежно прошелся взглядом по сцене и дальше по залу, к полузакрытому занавесями входу. Вот там и появился источник встревожившего его Зова. Мишель Уэбстер.

*

Кедвин сидела в кресле, сдвинувшись на край, скрестив ноги и зажав между колен сложенные ладони. Она бездумно смотрела в сгустившуюся за окном темноту.

Днем у нее не было времени на страх, теперь же запоздалой волной вернулось все. Хорошо, что она не осталась у себя! Сидеть одной в пустом доме было бы совсем нестерпимо.

Она зябко передернула плечами, в который раз поймав себя на том, что в мыслях называет свой дом «пустым». Это было неправильно. Она жила одна не первый год и не впервые в жизни, но когда в последний раз ощущала свой дом пустым?..

Любовь или нет, но это чувство разрушало ее жизнь. Отнимало самодостаточность. Кедвин привыкла быть кошкой, гуляющей сама по себе, и не собиралась расставаться с этим образом. Она не кривила душой, когда говорила Маркусу о своем намерении прекратить отношения с Митосом. Хотя, приняв его приглашение, она создала ненужные сложности. Трудно обдумывать разговор на такую тему, сидя в комнате его дома в купальном халате.

От этих раздумий ее отвлек негромкий стук в дверь.

— Кедвин, можно к тебе?

— Да.

Митос неслышно вошел и присел на край кровати, поближе к креслу. Кедвин быстро глянула в его сторону и отвернулась к окну. Судя по мокрым волосам и пушистому халату, он тоже только что вышел из ванной.

— Ты хотела поговорить? О чем?

— О нас, — спокойно ответила она.

— Да, верно, — Он секунду помолчал, поджав губы, потом спросил: — Почему ты ушла?

— Были причины.

— Нет, я не об этом… Почему ты ушла из парка? Это ведь ты спасла меня от Кассандры. Зачем тебе понадобилось это скрывать?

— Не хотелось, чтобы ты чувствовал себя обязанным.

— И только? — прищурился Митос. — Интересно получается. Сначала ты намереваешься лишить меня головы…

— А почему, — перебила она, — ты не пытался защищаться?

Он вздохнул:

— Я не чувствовал настоящей угрозы. То есть, разумом я понимал, что происходит. Но такие вещи воспринимаются не только разумом.

— Ну да, — горько усмехнулась она. — Ты играл со мной, позволял скалить зубы, потому что думал, что не укушу. А ведь вчера могла укусить!

Он посидел еще, молча хмурясь. Потом, что-то решив для себя, кивнул и поднялся на ноги.

— Я, похоже, был неправ. Но я хочу исправить ошибку.

— Ошибку? Какую?

Он сделал шаг вперед, присел на ковер возле кресла, положил локти на подлокотник, голову на руки. И уставился на Кедвин с непонятным задумчивым и грустным выражением.

— Мы все играем, — сказал тихо и доверительно. — Ты тоже… Зная нашего брата Бессмертного, трудно винить женщин в том, что они предпочитают сначала бить, а потом разбираться, любовь была на уме у кавалера или что-то менее приятное. Кедвин, послушай меня. Спрячь свои когти и зубы и послушай. Я знаю, что тебя тревожит. Да, мне следовало сказать это раньше, но я слишком привык, что ты понимаешь меня без слов. Пойми и сейчас. Все, что нужно, на самом деле, — это перестать играть.

— И только? — переспросила она. — Просто перестать играть?

— Да. Нам обоим. Перестать пытаться что-то доказать. Позволь себе немного поплыть по течению. Это не страшно, когда знаешь, что можешь остановиться в любой момент. Не нужно постоянно напоминать мне, что ты способна постоять за себя и что мне следует знать свое место. Я уже все знаю и все помню.