Выход?

Мой внутренний голос подсказывал, что стоить это проверить.

Первая попытка подняться туда закончилась тем, что я соскользнул обратно в воду, – меня вывела из равновесия жидкость, плескавшаяся внутри костюма, – однако новая, улучшенная версия прежнего Саймона предложила мне не торопиться. Расстегнув змейку костюма, я бесстрастно наблюдал, как из него каскадами льется вода. Затем предпринял еще одну попытку. В итоге я оказался в проходе, который мог куда-то вести, или мог не вести никуда, или мог завлечь в такие дебри подземелья, откуда мне никогда не вернуться, но разве это имело значение? Мне было совершенно наплевать.

Туннель, казалось, замыкался сам на себя, а после сузился так, что пришлось ползти. Но даже это тяжкое продвижение при помощи пальцев рук и ног уже не казалось большой проблемой. Поднявшись по скользкой груде валунов, я небрежно перебрался через какое-то скальное формирование, замысловатое, ребристое, как наброски декораций Гигера[24]. В конце проход разделялся на два канала, один чуть круче другого.

«Эд, старый мерзавец, куда мне идти?» – спросил я мысленно. И, недолго думая, выбрал левый путь, тот, который круче уходил вверх.

После этого последовал длинный марш-бросок на четвереньках, но я был уверен, что двигаюсь в правильном направлении, – только не спрашивайте, откуда у меня взялась эта уверенность. В голове раздавался смутный гул – это снова отбивали чечетку мои зубы.

И тут фонарь на каске начал меркнуть. Я испуганно застыл, мгновенно выйдя из умиротворенного состояния. Потом он вспыхнул опять. Я ускорил движение. Теперь, когда вода осталась позади, каждый проход, который я выбирал, уводил меня выше. Я протискивал свое тело через трещины, извиваясь, полз на животе по низким туннелям. Выбирая направление, я руководствовался исключительно своими инстинктами.

В конце концов я очутился в пещере в форме буквы U с наклонным полом, усыпанным камнями. Выхода из нее я не видел. Пытаясь его отыскать, я катался по щебневым склонам, как шарик подшипника в салатнице, зная, что мой фонарь может погаснуть в любой момент.

Расходуя последние остатки своего странного спокойствия, я подавил нарастающую панику и стал медленно сканировать лучом все выступы и впадины на каменных стенах, что было нелегко, поскольку холод вновь впился в меня своими зубами, и меня отчаянно трясло. А затем я увидел ее: трещину как раз такой ширины, чтобы протиснулось тело. Я пробрался через очередной завал из валунов и оказался перед трубой, причем мой застывший мозг сразу отметил, что труба эта была из бетона, то есть изготовлена человеком. Кто-то встроил ее в эту гору, так что она представляла собой путь наружу. Труба оказалась гладкой, без каких-либо зацепок, но я мог подняться по ней враспор, как по расщелине в альпинизме; точнее, мог бы, если бы у меня хватило сил. «Давай, давай, давай!» – скомандовал я. Изогнувшись, я пролез в нее, прислонился спиной к стенке, а в противоположную уперся ногами. Такой прием я проделывал бессчетное количество раз; это было едва ли не первое, чему научил нас Кентон. Я не торопился, но тело мое не хотело ждать, и я начал медленно продвигаться вверх. Затем я заметил разлохмаченный конец веревки в нескольких футах у себя над головой. Я рванулся к нему, но мои руки были словно бесчувственные деревянные чурбаки, и я не дотянулся до веревки. Мускулы бедер уже содрогались от напряжения, я вот-вот мог рухнуть вниз. Долго в таком положении я не продержался бы. Это становилось уже почти забавным. Я останусь тут навеки, застряну в трубе, как замерзший Санта Клаус.

А потом погас свет. Это стало последней каплей. Я рассмеялся – я на самом деле рассмеялся. А что еще мне оставалось делать? В конце концов мои ноги ослабеют и я упаду на камни внизу. Возможно, после этого я выживу. А может, и нет, я не возражаю. Всё нормально.

И снова я не могу вспомнить, сколько провисел в трубе, упершись в ее стены. Должно быть, я задремал, потому что вдруг услышал приглушенные голоса.

«Это просто вода».

Но тут в моем подавленном сознании проснулось рациональное мышление: «Нет здесь никакой воды. Вся вода осталась далеко позади, припоминаешь?»

«Скажи что-нибудь».

«Я здесь».

– Я здесь! – Холод сжимал мои пострадавшие голосовые связки, и в итоге вырвался лишь какой-то писк. Я попытался снова: – Я здесь!

По мне скользнул луч света, и от этого я едва не потерял равновесие, а в памяти всплыли слова из старого фильма: «Иди на свет, Саймон». Надежда придала мне сил, и я, оттолкнувшись ногами, потянулся за веревкой и поймал ее. Ее шершавая поверхность натирала мне руки, почерневшие от запекшейся крови, когда я начал медленно подтягиваться вверх по трубе. Голоса послышались снова, и теперь я уже был совершенно уверен, что это не журчание воды с его ползучим безумием, а реальные человеческие голоса.

И тогда меня потащили наверх, к свету.

Мне никогда не забыть первый глоток наружного воздуха – он показался вонючим, как в канализации, так не похожим на ту чистоту, которой я дышал в пещерах, – но прочие воспоминания о том, что происходило, когда меня вытащили из трубы, остались довольно размытыми. Вроде бы было темно, хотя вокруг выхода из подземелья горели галогеновые прожекторы, и поначалу это создавало иллюзию дневного света. Сквозь шум работавшего в отдалении генератора слышались чьи-то крики. Ко мне подбежали какие-то люди, окружили меня, но их лица казались мне темными пятнами. Я помню, что упал на колени и ощутил волну тепла, когда кто-то сунул мне в руку металлическую кружку с горячим чаем. Я тупо смотрел на нее сверху вниз – держать ее ровно я не мог и почти всё пролил на траву. Кто-то укрыл меня сверху шуршащим серебристым одеялом.

Меня со всех сторон засыпали вопросами:

– Кто-нибудь еще там остался? Сколько человек? С тобой всё в порядке, парень. Теперь ты в безопасности. Сколько вас отправилось туда?

– Расступитесь, дайте ему пространство. – Передо мной присел на корточки незнакомый мужчина с худым лицом. Его лоб и щеки были все в грязи. – Ладно, парень, давай, скажи нам, – произнес он с сильным акцентом уроженца «черной страны»[25], – остался там кто-нибудь еще?

Я отхлебнул чаю, – о боже, какой он был теплый, сладкий и замечательный! – а затем допил всё, что осталось в кружке. И заставил себя заговорить.

– Да. Один. Эд. Хотя он уже мертв. Он лежит в пещере с теми мертвыми ребятами. Он тоже мертв.

– Это очень важно, парень. Так что теперь давай помедленнее. Ты уверен, что он не выкарабкался?

Я кивнул. А потом, похоже, уже просто не мог остановиться – всё кивал и кивал.

– Уверен.

– Как он умер?

«Я убил его ударом ноги».

«Нет, неправда. Он после этого отполз от тебя, помнишь?»

– Сердце прихватило, наверное. – Я добавил нечто бессвязное о своих неуклюжих попытках оказать Эду первую медицинскую помощь.

Мужчина похлопал меня по плечу.

– Окей, приятель.

Пошел мелкий моросящий дождь, который казался мне почти теплым после ледяной воды внизу. Тот мужик с горняцким акцентом – он, как я потом выяснил, был кейвером по имени Кит, одним из тех, кто вытащил меня оттуда, – взглянул на небо.

– Ты выбрался как раз вовремя. Там, наверху, перекрыли ручей дамбой. Но если хлынет ливень… – Дальше он мог не продолжать. – Пойдем. Давай уже заберем тебя отсюда.

Киту и его крепкого вида помощнику понадобилось две попытки, чтобы поставить меня на ноги. Затем мы медленно прошли через поле и вниз по склону к группе припаркованных внедорожников. Там меня, как инвалида, усадили на заднее сиденье «Рэндж Ровера», пахнущего резиной.

– Вывези его на дорогу, Майк, – сказал Кит, после чего исчез в темноте дождливой ночи.

«Рэндж Ровер» медленно пересек еще несколько полей и изрытое шинами болото грязи, после чего выехал к месту, где ждала «скорая помощь». Меня снова начало отчаянно трясти, я облил себе чаем живот, и меня вытащили из машины практически на руках.