— Теперь видишь? — Иржи ткнул клинком в ледяную темь подвала. — Чувствуешь?

— Ох! — бывалый солдат даже отступил на шаг. — Такого не может быть!

— В этом мире может. Смотри вон там, у дальней стены!

Художник спокойно пересек незримую черту, отделяющую обиталище мертвых от башенных ступеней.

— Идем, не бойся, это все уже случилось когда-то.

На трех из четырех стен подвала и даже по потолку вились древесные корни. В них запутавшимися тряпками висели усохшие людские мумии, пронзенные темными побегами. Где-то кожа сползла, словно сморщенный бумажный лист, обнажая яркую в этом темном склепе белизну костей. Кости валялись и под стенами. Под ногами что-то хрустело. Ровно посередине каждой кладки, в самой гуще ветвившихся корней, были подвешены в форме звезды трое людей, вернее, то, что от них осталось. Одежды, даже истлевшей, в отличие от остальных, на них не было. Но кости скелета сохраняли до сих пор следы чудовищных издевательств в виде распоротой грудной клетки и свисавших вниз ребер.

— Боже! — Фаркаш, шедший следом, начал креститься.

— Вот это, — Иржи показал рукой на центральные фигуры, — мои замечательные, но прóклятые предки. Юори Саминьш, Иштван Саминьш и Имре Кареш, которого хотели спрятать от уготованной участи, но не смогли. А вон, видишь, у пустой стены, выделенной мне, на камне, лежит Юдифь. Пойдем, взглянем. Эвангелина, детка, ты не возражаешь?

На сером камне стен тут же вспыхнул черно-красный огонь, и, словно из воздуха, перед ними появилась обнаженная Эва Балог. Красные губы ярко горели на бледном лице с небольшими морщинами, в синих глазах плескалась налитая до краев чернота.

— Я ждала тебя, любимый! — Прошептала она, подходя к нему и приоткрывая губы. Ровные белые зубки влажно поблескивали между ними, напрашиваясь на страстный поцелуй.

— Сейчас, дорогая. Только взгляну на Юдифь. Ты, гляжу, ее уже приготовила? — Он прошел мимо Эвы к камню с тоже полностью обнаженной Юдифью. Ее руки были раскинуты в стороны. На запястьях, лодыжках и паху виднелись глубокие порезы. Черной кровью уже была полна канавка, прокопанная вокруг камня. Девушка была мертва, и ее пустые глаза бездумно смотрели на потолок.

Фаркаша вывернуло наизнанку.

— Отойди подальше! — синхронно сказали и Иржи, и Эва.

— Картинку не запачкай! — добавил Иржи.

— Любовь моя! — Снова стала подходить Эвангелина. — Я так долго ждала твоих нежных объятий! Посмотри, я приготовила ложе любви! — Она показала рукой на мертвую Юдифь. — Смотри, какие белые, воздушные простыни, как упоителен запах роз, которые я поставила у изголовья! Обними меня, моя радость, мой единственный!

Проблевавшийся Фаркаш очумелыми глазами посмотрел на Иржи и покрутил пальцем у виска. Иржи кивнул.

— Дорогая! Я тоже никак не мог дождаться нашей встречи! Но скажи мне, почему у тебя такая отвисшая грудь? Разве у нас есть ребенок? И откуда на твоей нежной коже эти трупные пятна?

Эвангелина остановилась и кинула растерянный взгляд на свою фигуру.

— Ты смеешься, шалунишка! Ты решил со мной поиграть?

— Да, любимая! Помнится, во время нашей последней встречи ты забрала у меня сердечко?

— Ты сам мне его подарил! Как мы сливались с тобой в единое целое! Какие чудесные слова ты мне говорил, мой страстный дракон! Ну, иди же ко мне, радость моя!

— Я хочу взглянуть на мое сердечко! — Заныл Иржи. Оранжевое пламя в нем гудело от напряжения. И он знал, что время долго потянуть не получится. — Покажи мое сердечко, любимая!

В черных глазах Эвангелины блеснула ненависть.

— Вот оно!

Яркий красный камень полетел на алтарь.

— Фаркаш! Возьми его! Иди ко мне, моя козочка, моя очаровательная змейка!

Йожеф только успел подхватить сердце и распластаться на полу, как над его головой взметнулись, пытаясь пожрать друг друга, два огня.

— Какой ты яростный, мой Саминьш!

— Ты такая чувственная, моя змейка!

Иржи пытался загасить черное пламя, но оно вспыхивало снова и снова, пробуждая от сна вековые корни и побеги. И вот они уже зашевелились и поползли вниз по стене, подбираясь к ногам Иржи.

Фаркаш, пригибая голову и пропуская над ней очередной огненный вихрь, начал клинком резать корни.

— Сзади! — Заорал он художнику.

Тот оглянулся, пожал плечами и, словно нехотя, взлетел вверх, расправляя оранжевые крылья. Клинок в его руке вытянулся, ярко заблистав белым пламенем.

— Куда, Саминьш?! — Эва вытянулась, превращаясь в большую черную змею с синими глазами.

Черный огонь взметнулся красным.

— Ты снова от меня убегаешь! Я люблю тебя, Саминьш!

— О, да, детка! Мы замечательно проводили время вместе. Но тебе своей силы показалось мало. Зачем ты это сотворила?

Она сделала выпад головой, пытаясь длинным зубом зацепить его тело. Он махнул клинком, и она быстро увернулась.

— Я любила тебя-сс… Хотела, чтобы ты принадлежал только мне-сс, а не этой белой пигалице-сс!

— Любовь подразумевает боль?

— А как заставить тебя отдать мне свое сердце-сс?

— Дура! — Он снова махнул клинком у ее пасти.

Зеленая слюна, капнув вниз, прожгла дыру в камне.

Фаркаш клинком и белым пламенем изо всех сил боролся с лозой, спрятав сияющий рубин за пазуху. Иржи, глянув вниз, повел ладонью, выжигая ползающие, словно слепые змеи, корни. Мокрый Фаркаш, благодарно взглянув на него, продолжил рубить оставшиеся.

— Кто так хорошо выучил тебя, моя прекрасная Эва?

— Дядюшка, брат моего-сс отца-сс… Ни один мужчина-сс не может уйти от моих чар-сс!

— Ты неподражаема! Оп-па!

Огромная змеища неожиданно сложила кольца и, оттолкнувшись от пола, выпрыгнула струной вверх.

— Акробатка ты моя гуттаперчивая! — Иржи снова махнул клинком, пропоров на шее змеюки кожу.

— Больно-сс! — Закричала она. — Вылечи меня!

— Я не умею лечить, девушка. Я не лекарь, а дракон.

Змея упала вниз и задергалась, стараясь обратиться женщиной. Иржи, опустившись на пол, пытался ее поймать огненной петлей, но гибкая шея легко выскользнула оттуда. Внезапно она остановила безумную пляску своих колец и, посмотрев на него осмысленным взглядом, спросила:

— А ты кто?

— Саминьш! — Представился Иржи.

— Нет, ты — не мой любимый! Что ты тут делаешь? — Она разинула пасть и клацнула зубами почти ему по голове, но вспышка яростного огня опалила ей глотку и, застонав, она запрокинула голову, мотнув ей около шеи художника. Его рубаха давно расстегнулась, обнажив грудь с висящим на ней медальоном. Нелепая случайность — и нить, держащая его на шее, порвалась. Медальон, тихо звякнув, упал на пол.

Иржи, помня слова мастера Иштвана, бросился за ним. Но змея, увидев маневр, успела первой. Положив на него кольцо туловища, она, раскачиваясь и глядя с торжеством художнику в глаза, сказала:

— Иди ко мне-сс!

Он сделал шаг, опустив свой клинок. Наступила тишина, нарушаемая только шуршанием корней и хриплым дыханием Фаркаша, который, вытирая кровь с лица, прошептал:

— Иржи, нет!

— Иди, маленький! Я обниму тебя, и ты забудешь все, что было до этого. Свою девушку, своего друга, мать и отца, брата…

Иржи, притушив пламя, сделал еще шаг к ней.

Йожеф пытался вскочить и подбежать к Иржи, но цепкий корень обвил ему ногу, и тот упал, едва не выронив рубин и клинок.

— Ты забудешь свой мир. Забудешь снег и дождь, который можно слизывать с любимых губ. Забудешь закаты солнца и туман на реке. Раскаты грома и радугу после дождя. Ты будешь заживо прикован к этим стенам навечно. А твое живое, сильное сердце продлит мою прекрасную и драгоценную молодость! Ко мне, Саминьш!

Иржи, повесив голову и руки, медленно шел к ней и скоро остановился рядом с одним из ее колец. Огромная змеиная голова опустилась к его глазам:

— Прощай, последний из рода Скалистых Драконов! Жаль, что спариться не удалось! Саминьши такие страстные!

Она раскрыла пасть, чтобы вонзить зубы в его плоть.

Иржи до этого стоявший неподвижно, взвился столбом яркого огня, подпрыгнул и махнул клинком по шее гадины.