Стефан Златобрад

Фрау Грете Готлиб,

в Мемель из Москвы, июль 1478

Милая, милая Грета!

Прошло, кажется, уже больше двух лет с моего последнего послания, отправленного тебе в Мемель. Ты, наверное, думаешь, что я или умер, или попал в тюрьму, или потерял рассудок, или еще каким-то образом утратил связь с этим миром. Но нет, судьба пощадила меня: только вынудила бежать в другой город, сменить имя, начать новую жизнь.

Я почти смирился с необходимостью порвать все свои прежние связи, включая и тебя. Но вот неделю назад случайно встретил на базаре русского купца, который отправляется по торговым делам в Ливонию и имеет намерение посетить - среди прочих городов - также и твой Мемель. И так остро возникло во мне желание послать весточку тебе, что я тут же, вернувшись домой, сел писать это письмо. Купец уезжает завтра - нужно спешить.

Помню, в одном из писем я просил тебя описать, что ты видишь из окна своего дома? Тебе интересно, что вижу сейчас я?

Под окном моей горницы - спуск к Москве-реке от Кремлевских ворот. С утра шел сильный дождь, земля размякла, да еще сотни три богомольцев из Твери перемесили своими сапогами и лаптями дорожную грязь. Несчастная баба с ведрами на коромысле третий раз пытается подняться по склону. Ноги ее скользят, подол уже в грязи, ведра проливаются, катятся вниз.

На фоне серых облаков блестят купола церкви Ризположения, а правее и выше маленькие фигурки каменщиков бесстрашно ползают в поднебесье. Там, под руководством итальянского мастера Аристотеля Фиораванти, возводят новое здание Успенского собора.

Конечно, я предпочел бы снимать жилье в каком-нибудь уютном домике на окраине города. Но мне, как и другим подьячим, приходится жить в самом Кремле, чтобы всегда быть под рукой на случай внезапных приказов. Мой начальник, дьяк Федор Курицын, часто получает распоряжения не только от бояр, но и от самого великого князя, и тогда мы кидаемся разыскивать нужные грамоты, переписывать и переводить послания, отправлять гонцов во все концы Московского государства или даже за пределы его.

Почти весь прошедший год мы занимались главным образом новгородскими делами. В распоряжении великого князя оказались огромные земельные угодья, конфискованные у новгородских монастырей, и их нужно было распределить между княжескими слугами, ратниками, боярами. Одновременно нужно было расселять по городам Московии высланных новгородцев. И вот это последнее занятие доставило мне возможность сделать одно доброе дело, которое, может быть, зачтется мне в день Страшного суда.

В середине лета отец Денис сообщил мне, что в число высылаемых из Новгорода попали родители Людмилы Алольцевой, купец Корниенков с женой. Соседи донесли на них (не знаю, ложно или нет), что они во время осады выступали против князя Московского, давали деньги на укрепление городских стен. Все их имущество было конфисковано, и им приказано было уехать, взяв лишь то, что они могут унести на себе. Отец Денис был встревожен судьбой двух стариков, просил меня разыскать их в Московии и, по возможности, помочь.

Почти неделя ушла у меня на поиски. Я бродил по постоялым дворам и монастырям, где временно размещали изгнанников, расспрашивал, встречал у городских ворот новые обозы. Зрелище бесконечной череды изможденных, запуганных, отчаявшихся людей останется в моей памяти надолго. Как пересохшая река обнажает камни, песок, водоросли, илистое дно, так и голод обнажает мертвое основание нашей плоти: ребра, череп, ногти, волосы, слизь. Кажется странным, что этим живым скелетам удается двигаться почти бесшумно, скрывая под дряблой кожей перестук костей.

Стариков Корниенковых я бы никогда не узнал. Пристав проверил свои списки и подвел меня к топчану, на котором лежали на рогоже два тела, завернутых в драные кафтаны.

- Этим уже недолго осталось, - сказал он.

Корниенков открыл глаза, с трудом приподнялся, сел. Вгляделся в меня в полумраке монастырского зала, не узнавая. У меня с собой была склянка с медовой водкой, я дал ему глотнуть. Он немного оживился, стал благодарить растерянно и униженно.

- Меня прислал отец Денис, - сказал я громко. - Помните его? Он крестил ваших внуков.

- Как же, помню, помню его... И на заутрене у него был не раз... Еще до войны... Хороший поп, задумчивый... В церкви Иоанна Предтечи...

- А дочь ваша где? И муж ее, Алольцев? Почему вы не поехали к ним в Псков? Они бы помогли.

- Не было дозволено... Только в низовую Русь высылали... Вот так, без всего... Все у нас отняли, всего лишили... А как деньги вышли, так и кормить перестали...

Я сбегал на базар, принес им горячий пирог с капустой, горшок щей, вяленой рыбы. Еще купил два теплых одеяла. Видела бы ты, как они накинулись на еду. Старуху бил озноб, она не могла донести ложку до рта. Нам пришлось помогать ей, кормить, как ребенка.

- Вот вам немного денег, - сказал я на прощанье. - Постараюсь прийти завтра, как только освобожусь. И буду хлопотать о вас в Кремле. Господь милостив, уповайте на Него. Увидит Он страдания ваши и пошлет вам вдруг ангела-спасителя.

Оставшиеся деньги я отдал приставу и строго наказал во всем старикам помогать. Слышала бы ты мой тон большого начальника! Подьячий из Кремля важная птица для простого пристава.

Недели две ушло у меня на то, чтобы подкормить стариков, вернуть им способность двигаться без посторонней помощи, выходить к монастырской стене, отдыхать на лавке под весенним солнцем. Я рассказал об их судьбе своему начальнику, дьяку Курицыну. Он припомнил, что в его подмосковной деревне Малые Мытищи недавно умер управляющий и ему нужно подыскивать нового. Не согласится ли Корниенков занять эту должность? Бывшему новгородскому купцу он готов доверить свое имение без колебаний.

О такой удаче можно было только мечтать! Я сам отвез окрепших Корниенковых в деревню Курицына, помог им устроиться на новом месте, проверил, чтобы колодец в доме управляющего был расчищен, дрова заготовлены, дыры в крыше заделаны.

Жена Корниенкова хорошо знает лечебные травы и умеет врачевать старческие недуги. При мне она соскребла белые волокна с внутренней стороны еловой коры, варила их в горшке и потом мазала мужу больные места на ногах этим наваром. Но, конечно, не все недуги ей известны. Корниенков пожаловался несколько раз, что сердце у него по утрам вдруг будто бы замирает на минуту, а потом пускается вдогонку за потерянным временем. Видимо, перенесенные потрясения не прошли бесследно. Вспоминаю, что у епископа Бертольда был такой же недуг и наша добрая матушка доставала для него заморское зелье из Аравии под названием "кофе", которое ему хорошо помогало. Пожалуйста, спроси у своего мужа, не завезли ли кофе в Мемель. Я приложу к письму немного серебра. Буду очень благодарен, если вы сможете купить для меня этого зелья (оно похоже на мелкие коричневые бобы) и прислать сюда.

Когда я уезжал из Малых Мытищ обратно в Москву, Корниенковы обнимали и благословляли меня как родного сына. А я был счастлив, что смог помочь родне Алольцевых, которые так много сделали для меня.

Милая, милая Грета! Как причудливо судьба играет нашими телами, перемещая их по земным просторам на сотни миль. Сначала оторвала у стариков Корниенковых дочь Людмилу, унесла ее в Псков. Потом схватила их самих и силой уволокла еще дальше от дочери - в Москву. И у нас с тобой: то перенесла тебя в Мемель, сократив вдвое расстояние, разделявшее нас. То снова увеличила его, отшвырнув меня из Пскова в ту же Москву. И как же непостижима при этом благость Господня, которая позволяет нашим душам сохранять неразрывную нежную привязанность друг к другу через сотни разделяющих миль.

Прощаюсь на этом, моя любимая сестра, и спешу отнести письмо и деньги московскому купцу, наверное, уже увязавшему свои тюки с пенькой для мемельских корабельщиков.

Всегда твой - когда-то Стефан Златобрад, а ныне... Но нет - пока еще не решусь доверить бумаге свое новое имя.

Эстонский дневник