Рассказывая, Алольцев и Людмила переглядывались, словно спрашивали друг друга, как далеко им следует заходить в опасной откровенности. Я был тронут их доверием. Но все же спросил, как они сами относятся к тому, что попы получают места за деньги, что потом берут плату за все церковные службы.
- Конечно, - сказал Алольцев, - попам тоже прожиток нужен. Святым Духом питаться еще не сподобились. Но вот отец Денис правильно говорит: "Чем богаче будут церкви и монастыри, тем больше ленивых и жадных потянется в монахи и священники. А чистой душе места будет все меньше".
- И еще он нам объяснял, - вступила Людмила, - что вера - это вино, а религия, обряды - кубок. Так я запомнила. Вера нас соединяет с Господом недаром мы причащаемся вином. А религия - с отцами, с предками, с соплеменниками. Хорошо, когда и то, и другое могут жить в согласии. Но бывает, что приходится выбирать между новой верой и религией отцов своих. Ведь и апостолам, слушавшим Христа, пришлось отступить от старой веры.
Ее слова запали мне в память. И я как-то по-другому стал думать про своего отца. Может быть, он тоже прошел через это испытание, когда в юности выбирал между новой верой и религией отцов. И хотел избавить меня от мучений такого выбора. Потому и согласился так легко отдать меня на воспитание в добрый католический дом.
Странную новую близость с Алольцевыми заронил в меня этот разговор. Вот, значит, и среди их предков маячит темная тень ереси. Они знают о ней, живут с ней, не осыпают память деда проклятьями.
Может, и мне следует умерить ненависть к отцу-еретику? Может, и мне нужно больше думать о собственных грехах и заблуждениях, чем о чужих?
О, подскажи, научи, направь!
Что дороже Тебе, важнее, праведнее: крепость кубка или вкус вина? Непримиримость в защите догматов или любовь к ближнему, который ищет других путей к Тебе?
Глава 10. Бегство
Фрау Грете Готлиб, в Мемель,
из Пскова, июль 1476
Милая, милая Грета!
Не могу выразить и описать, какую чистую радость доставило мне твое письмо. Будто голос из нашего детства долетел до меня - детства, которое твоя (наша!) матушка сумела сделать таким счастливым. Ты нашла столь точные слова, чтобы описать эту смесь печали и умиротворения, которую родил в твоей душе ее уход в монастырь. Я испытал очень похожие чувства. Но правда ведь мы будем всегда помнить ее такой, какой она была, выводя нас на прогулку по улицам Любека: оживленной, принаряженной, встречающей улыбкой каждого встречного, радостно замечающей каждый распустившийся цветок, каждую пролетевшую птицу, каждый отблеск солнца на капле росы. И в то же время давай постараемся радоваться тому, что ей посчастливилось при жизни обрести покой души, который большинству людей может достаться только после смерти.
Но твоя юная душа, наверное, и мечтать не может о покое в эти дни. Представляю, какие стаи черных тревог слетаются на нее с утра каждый день. "Ах, хватит ли у меня сегодня в груди молока для маленького Эдварда? Ах, не слишком ли холоден сквозняк, текущий из открытого окна? Ах, опять этот противный рыбник катит свою тележку по улице! Только бы не задел мальчика своим дурным глазом!"
Конечно, заботы материнства наполняют собой каждую минуту твоей жизни. Но если вдруг наступит просвет, когда тебе захочется поделиться с близким человеком какими-то мыслями; или накатит вдруг волна необъяснимого страха; или останется тяжелый след в душе от встречи с неприятным человеком умоляю! возьми снова лист бумаги, обмакни перо в чернильницу и напиши мне обо всем, что тебя волнует. Мне так хочется узнать все-все про твою новую жизнь! Чем торгует твой муж, мейстер Готлиб, как выглядит ваш дом, что ты видишь из окна своей комнаты, нравится ли тебе священник в вашей церкви, далеко ли базар и лавки, освещена ли улица ночью? Нет такой мелочи, которая была бы мне неинтересной.
В надежде, что и тебе небезразлично, как протекает моя жизнь среди восточных вероотступников, расскажу о каких-то событиях последних месяцев. Матушка ведь давала тебе читать мои письма, так что о главном ты имеешь представление. Я с успехом управляю книжной мастерской, выступаю в роли переводчика при появлении в Пскове иностранных гостей и купцов, веду всю заморскую переписку моего хозяина Алольцева. Но раз в год он отправляется в далекие края, где все мои познания в языках были бы без пользы.
Западный берег Белого моря заселен племенами, которые среди русских известны под именем лопарей. Их языка не знает никто. Поначалу русские даже думали, что это племя немых. Они не отвечали ни на какие вопросы и при встрече спешили поскорее убежать в лес. Алольцев ездит к ним за моржовыми клыками и рассказывает о них поразительные вещи. Он только что вернулся из очередной поездки, и я попробую воспроизвести его рассказ. Вдруг и твой муж захочет проложить дорогу в те края - кое-какие сведения могут ему пригодиться.
Путь туда очень длинный и трудный. Сначала добираются до города Вологда (зимой - на санях, летом - верхом), потом достигают озера Воже, из него летом можно доплыть до озера Лаче, а дальше по реке Онеге достичь Белого моря. При свете белых ночей берег хорошо виден, и можно плыть вдоль него круглые сутки, меняя гребцов. Главная трудность для Алольцева каждый раз отыскать кочевье своего друга, старейшины по имени Ласси. Ласси выучил сотню русских слов, но он не может объяснить заезжему гостю, где его следует искать в следующем году. Лопари кочуют вслед за зверем и рыбой, которые уж точно не предупреждают их о своих планах.
В этот раз почти неделя ушла на поиски. Но труды не пропали даром: Ласси заготовил для Алольцева много моржовых бивней. Среди них были два невероятных размеров - по четыре килограмма каждый. Этими бивнями моржи добывают себе на дне моря главное свое пропитание - ракушки. Вот грустная ирония судьбы: то, что должно было кормить этих тварей, теперь их губит.
Несколько моржей Ласси добыл сам со своими соплеменниками, но большую часть выменял у других охотников. Себе лопари оставляют мясо, ворвань и шкуру этих огромных зверей, а клыки предлагают заезжим купцам. Денег лопари не признают, вся торговля у них строится на обмене. Алольцев привозит им топоры, ножи, котелки, иголки, муку, одежду из толстого сукна, ну, и конечно, водку. Женщинам достаются бусы, браслеты, косынки. Каждый его приезд - большой праздник в кочевье.
Тут я хочу рассказать тебе про один обычай лопарей, о котором Алольцев поведал мне по секрету, когда жена Людмила не могла его слышать. Но ты теперь взрослая женщина, и тебе позволительно знать о таких вещах. Дело в том, что после угощения, выпивки и танцев под бубен все участники пира укладываются тут же, на полу большого шалаша, сооруженного из жердей и древесной коры. И по традиции одна из жен хозяина залезает под медвежье одеяло к гостю. Отказаться нельзя - это страшная обида хозяину, и все отношения будут порваны навеки. Алольцев, усмехаясь, рассказывал, что в этот приезд он заметил среди детей Ласси мальчика с подозрительно прямым носом. Вот на что приходится идти смелым купцам ради моржовых бивней! Немудрено, что цена на них так высока.
В отличие от нас, лопари не считают ревность достойным чувством. "Ревнив, как морж", - могут они сказать с презрением. Это потому, что старые самцы-моржи яростно охраняют свой гарем и могут искалечить или даже убить слишком дерзкого молодого соперника. Еще лопари уверяют, что детородный орган этих животных имеет кость внутри, но Алольцев с недоверием относится к их рассказам. Вообще-то они не склонны ко лжи, но задурить голову иноплеменнику считается у них отличной потехой.
Кроме моржовой кости лопари имеют для обмена вяленую и соленую рыбу, а также меха. Они очень искусны в стрельбе из лука: попадают зверю в морду так, чтобы стрела не дырявила шкуру. На своих небольших лодках, выдолбленных из дерева, они выходят далеко в море, умело лавируют между льдинами и даже вступают в схватку с белыми медведями.
Несколько лет назад отец Денис попросил Алольцева взять его с собой в поездку. Он считал своим долгом попытаться донести до дикарей свет истины Христовой. Старейшина Ласси внимательно слушал разъяснения священника, становился рядом с ним на колени перед иконой, повторял слова молитвы. Но принять крещение отказался.
