-  Никого нет. Наверное, опять менты с берега согнали, и пипл^[49] ушёл на озеро, - сказала, глядя на сосны и море, Света.

   -  Мне Димка Дикобраз говорил, тут помимо ментов ещё и местные гонять стали. «Наши сосныы, а вы - рууские оккупантыы», - передразнил местный акцент Глеб. - Хотя... и русские, и латыши разные есть... Дикобраз, кстати, где-то здесь должен быть... Пойдём на озеро?

   -  Давай здесь останемся на пару дней, а? А потом уж к пиплу пойдём. Даже хорошо, что здесь сейчас никого.

   -  Ну, как скажешь...

   -  Это хорошо, что ты согласился. Знаешь... тут место такое... что... Ты только не смейся! Вот... ты о Боге много говоришь. Правильно, наверное... А я Его здесь чувствую... Как-то Он мне именно здесь открылся, и я начала Его ощущать во всём... и себя в Нём и во всём зримом немного и много незримом... Понимаешь? - Света внимательно посмотрела юноше в глаза. - Давай так и побудем. Он, сосны, небо, море, песок.. .ты и я...

Ворошиловский стр елок

Не будет за грехи ответа Когда и будущего нет.

Мы увядшие цветы,

Мы смертельный яд,

Мы сами будущее, твое будущее.

Sex pistols^{[50] [51] [52]}, «When there’s no future».

Получив желанное назначение в богатый московский храм, отец Глеб сразу туда поехал.

   -  Простите, вы не настоятель? - спросил он у пожилого батюшки, которого увидел возле храма.

   -  Нет, а ты что? Пополнение? Дьякон новый?

   -  Да служить сюда прислали, но я священник...

   -  А-а-а, а то ещё дьякона обещали. М-да... Помню я одного дьякона, суров был... Лет двадцать назад это было... Настоятель - митрофорный протоиерей , из маститых, проскомидию совершает, а дьякон в алтарь приходит, а от него перегар... Настоятель ему: «Ты служить сегодня не будешь, ты пьян!» А тот: «Как не буду? Я готовился!» Настоятель: «Да знаю я, как ты готовился». А дьякон ему - рррраз в хлебало! Аж митра^[53] из дьяконских дверей выкатилась... Меня, кстати, отцом Василием звать.

   -  Меня - Глебом. А где мне настоятеля, отца Константина, найти?

   -  А... он у себя в кабинете, наверное...

Отец Василий был ветераном войны, ворошиловским стрелком. В 50-е рукоположился где-то в провинции. Семья, дети, небедная поповская жизнь, но вот беда: супруга скончалась, когда трое его детей ещё маленькими были.

Второй брак для священника запрещён по канонам, но отец Василий женился, уйдя за штат. Все всё понимали, и отца Василия стали приглашать в разные храмы помогать. В штат не брали, хотя у некоторых настоятелей была та же, а то и похлеще, история, но они не афишировали. А отец Василий был человеком весёлым и открытым - скрывать толком ничего не умел. Приживаться и изворачиваться, правда, умел изысканно и феерически. При этом подхалимом не был, хоть и умел его изображать. Настоятель, считал отца Василия позором храма, порой и не без повода.

Как-то вызывает настоятель всё духовенство, старосту и казначея к себе. Знак недобрый.

   -  Отцы, я позвал вас, потому что поступает много жалоб на ваше служение. Я не обо всём докладываю владыке, но вы знаете, что он всё равно всё знает. Вот вы просили повысить зарплату, увидев мою новую машину, так, отец Вячеслав?

Второй священник стал оправдываться.

   -  Ну отец, у нас же зарплата смешная, только на требах и зарабатываем...

   -  Храм не бедный, но расходов много. А машину мне спонсоры подарили. Служите лучше, а не по требам бегайте с утра до ночи, и у вас спонсоры будут! Ты, вот, отец Вячеслав! Вечно службу начинаешь раньше положенного, а это - непорядок!

Отцы потупились. Стало ясно, что к зарплате, меньшей, чем у школьного учителя на полставки, прибавлять не будут. Попам-то ещё ничего на требах, а вот дьяконам - совсем кисло. Эх, зря они, настоятеля взбаламутили только... А отмаз про спонсоров вообще издевательство. Все ж понимали, как деньги настоятель пилит с благотворителями, отстёгивая кому надо в патриархию.

   -  Отец Василий! На тебя особая жалоба! Ты отчитывать бесноватого ходил на дом?

   -  Ну отец настоятель, просят, я и хожу...

   -  А две недели назад был? Да я знаю, был. Отслужил молебен об изгнании злой силы у какого-то на голову больного, когда и дома никого не было... а потом полквартиры вывез!

   -  А, это... Отче, он сам всё отдал, я и не просил ничего... меня мать его позвала, говорит: «Батюшка, приходите, когда вам удобно». Я и пришёл. Отслужил всё. Он сам и говорит: «Спасибо, мне полегчало, берите чего хотите, для вас ничего не жалко».

   -  И ты сына с машиной вызвал...

   -  Ну... я ж не мог один унести всё. У меня ж в ногах осколок с войны. Но я же не себе, я ж - сироткам! У меня же у дочки погибшей четверо осталось...

   -  Да знаем мы про твоих внуков! Все уши прожужжал! - заорал настоятель. - А мать этого больного домой пришла, а полквартиры нет... как говорит...

   -  Отец Константин! Ну, не полквартиры же я на Жигулях вывез...

Первым не выдержал протодьякон, закашлявшись, чтобы скрыть смех.

Настоятель смерил отцов гневным взглядом. Все старательно давили в себе раздирающий их хохот: кто закусывал губы, кто прикрывал рот, кто прятал глаза. Настоятель заорал.

   -  Достали вы все, лоботрясы! Отец Василий! Всё вернуть! Я сказал.

   -  Батюшка, миленький, а у меня ж ничего нет! Я всё отдал сироткам...

Тут даже у старого гэбэшника-старосты лицо расплылось в улыбке.

Тот случай с попыткой экзорцизма на дому отец Василий ещё долго пояснял так: «Вот видите, всегда так, когда отчитываешь! Потом - бесовские искушения».

Настоятель на праздничных храмовых трапезах, случавшихся нередко, после где-то пятого-шестого тоста становился крайне многословен.

Последующие его тосты превращались в длинные речи, исполненные пафоса со стремительно уменьшающимся смыслом.

Отец Василий как-то принял по старой памяти, не подумав, что развозит его в таком возрасте быстрее и сильнее. Молчаливо слушать настоятельские рассуждения ему наскучило, и он начал потихоньку разговаривать с сидевшими рядом с ним гостями застолья.

Настоятель - громче, отец Василий - тоже. Настоятель ещё громче. Отец Василий, громыхая, придвинул стул поближе и, заглушая и так уже почти крик настоятеля, обратился к соседу.

   -  Что вы сказали?

Но вместо ответа услышал громкий голос настоятеля.

   -  Отец Василий! Ты смотри!... Ты держись за наш храм!... - с ехидной злобой обращался к ветерану настоятель.

   -  Держусь батюшка! - ворошиловский стрелок тут же проворно повернулся, стремглав подлетел к настоятелю и ухватился за его руку. - Ножки не ходят! Сил нет! Годы какие, а я держусь с Божией помощью! Вашими молитвами, дорогой наш отец Константин! Держусь... за храм... ножки-то... а я держусь всеми силами.

И в доказательство силы, с которой он держится за храм, отец Василий принялся трясти руку отца настоятеля и лобызать его в пухлую щёку, вытирая старческую слюну об ухоженную настоятельскую бороду.

Как он был похож в этот момент на быковского скомороха из Андрея Рублёва^[54]! Нет, не внешне, а скоморошьей удалью и глазками остренько бегающими.

   -  Ладно, садись уже, - миролюбиво ответил настоятель, вытирая пострадавшую бороду.

Иногда отец Василий рассказывал, каким лихим пулемётчиком он был на фронте. Как самое страшное, вспоминал он бойню под Харьковом в 42-м.

Энергии в нём было очень много. Со своей палочкой он уже успевал обежать весь район, пока молодые отцы ещё только собирались. Народ любил его, да и со служащей братией он был в хороших отношениях. Несмотря на то, что он был много старше всех, держался всегда открыто и не пытался создать себе привилегированное положение. На примирение в случае конфликтов он шёл легко, и уже не изображая из себя скомороха, как частенько делал это перед настоятелем.