Я хмурюсь.

— Ты уверен? Не обижайся, брат, но ты, четыре года назад в пабе, не самый надежный источник.

Он распрямляет плечи, проводя рукой по челюсти, глаза устремляются к другой комнате. И кивает.

— Да. Знаю. Ты так думаешь. Но я помню тот вечер. Я помню намного больше, чем ты думаешь. И я помню эту девушку, потому что дал ей довольно здравый совет, у меня ушло довольно много времени, чтобы воспользоваться им самому, — он резко смотрит на меня. — Наташа - не тот человек, которого легко забыть. Она была там, расстроенная, и я был рядом. Мы пили за счет заведения, и Ренни все продолжал наливать. — Он делает паузу. — Она сказала нам, что влюблена в женатого мужчину.

Я сглатываю и пытаюсь не показывать эмоции, но, судя по тому, что Лаклан щурится, я знаю, он видит меня насквозь.

— И что? — шепчу я.

— Она сказала, он пишет книгу. И он профессор киноведения. В то время я посчитал это самым странным совпадением. Но я никогда не думал, что это был ты. Но вот когда я вошел в эту дверь и увидел ее рядом с тобой. Все встало на свои места.

Он раскусил меня. Окончательно.

Я облизываю губы.

— Думаешь, она тебя помнит?

— Может быть, — говорит он. — Но она была очень пьяна. В ту ночь она уехала домой на такси.

— Что за совет ты дал ей?

Тень улыбки на его лице.

— Я сказал ей стать катализатором перемен.

Катализатор перемен.

Вот что Наташа написала в своем пьяном письме ко мне, письме, которое открыло ворота, которое привело к тому первому поцелую, первым откровениям, первому всему.

Гребаный ад. Так это все произошло из-за Лаклана.

— Так это была она? — спрашивает он. — Катализатор перемен? Вот что случилось? У тебя был роман с ней.

Я закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Не ожидал, что буду разговаривать об этом с братом, не вот так и не прямо сейчас.

— У меня не было интрижки с ней. Не физически.

— И ты сказал Миранде. Вот о чем вы спорили в ту ночь, когда она умерла.

Тяжело вздыхаю и встречаюсь с ним глазами.

— Да. Вот о чем мы говорили. Разве ты не понимаешь? Это был не просто спор. Я пытался положить конец своему браку. И если бы я этого не сделал, она бы все еще была жива.

— Оу, вот не надо мне тут этого, — говорит он, тон удивительно резкий. — Не пытайся снова погрязнуть в этом. Ты уже достаточно настрадался. Ты не позволяешь мне зацикливаться на моих ошибках, и я не позволю тебе зацикливаться на твоих. Я сказал, что ты выглядел преследуемым тем, что сделал. Ну, угадай, что теперь. Ты не выглядишь страдающим. Ты выглядишь так, будто ты чертовски влюблен. Позволь чувству вины уйти... знаю, держаться за темноту очень комфортно. Потому что ты привык к этому. Она дает тебе смысл. Но ты, наконец, выбираешься из этого. Позвольте себе быть счастливым.

Я отворачиваюсь, и он кладет руку мне на плечо, глядя на меня.

— Эй, — зовет он громче. — Я не шучу. Разве ты думал, я не пойму, что буду судить тебя, что я хотел бы толкнуть тебя обратно туда, откуда мы умоляли тебя выбраться? Нахрен все. Я твоя семья, Бригс. Мне все равно, знаете вы с Наташей друг друга несколько лет или дней. Я просто хочу, чтоб ты был счастлив. Это всё, что все всегда хотели для тебя, и это то, чего тебе необходимо для себя самого.

— О чем болтаете, парни? — спрашивает Кайла, выходя из-за угла. Когда видит его руку на моем плече, и мрачные выражения наших лиц, она останавливается. — Я что-то прерываю, верно?

— Все в порядке, лапочка, — говорит Лаклан, протягивая ей руку. Она подходит и прислоняется к нему, уставившись на меня. — Мы с Бригсом просто говорили о женщинах.

— Надеюсь, хорошее.

— Тогда мы определенно говорили не о тебе, — шутит он.

— Эй, — говорит она, тянется к его груди острыми ногтями и сжимает сосок.

Лаклан корчится, выпуская звук, похожий на хихиканье или визг, звук, который я никогда не слышал, чтобы он испускал раньше. Если бы я знал, что щипание сосков было его криптонитом, я мог бы заработать немного денег, продавая эту информацию командам-соперникам.

— В любом случае, — говорит Кайла, наконец, отпуская Лаклана. — Я просто хотела сказать тебе, что Наташа потрясающая.

— Что ж, хорошо. Я тоже так думаю.

— Нет, я серьезно, — заявляет она. — Мне неприятно это говорить, но теперь я начинаю смотреть на тебя, как на моего брата. Невероятно таинственный и непонятный, но все же мой брат, и до того, как я встретила ее, у меня были некоторые опасения. Я имею в виду, какая девушка будет достаточно хороша для тебя? — Она пихает локтем Лаклана. — Верно, детка?

Он хмыкает в ответ, и она продолжает:

— Но теперь я начинаю думать, может, это ты недостаточно хорош для нее.

— Кайла, — предупреждает ее Лаклан.

Она улыбается мне.

— Я просто шучу, Бригс. Но, действительно. Хорошая работа. И я именно это и имею в виду это. Потому что я всех ненавижу.

— Да что ты, по тебе и не скажешь, — язвительно говорю я.

— Это правда. Только плохо, что вы двое в Лондоне и я здесь. Не так-то просто устроить время для девочек. Например, когда Лаклан ведет себя, как придурок, и мне нужен друг, чтобы заплетать волосы, пока я ем ведро мороженого.

— Да, это похоже на Лаклана, — бросаю на него взгляд и закатываю глаза.

После этого она покидает кухню, забирает мед для Наташи и, прежде чем мы уходим, Лаклан говорит мне:

— Я ничего не скажу Кайле. Не собираюсь ничего говорить Джессике и Дональду. Оставлю все это на твое усмотрение. Просто хочу, чтобы ты знал, никто не будет думать плохо. О любом из вас. Но ты не сможешь вечно держать это внутри. Ты уже достаточно долго хранил все в себе.

Он уходит, и я остаюсь на кухне, рассуждая о том, как регбист стал настолько умнее профессора.

Вечером того же дня, когда пора идти спать, мне в моей старой спальне, Наташе в спальне Лаклана, я стучу в ее дверь.

— Ты в приличном виде? — шепчу я.

— Нет, — говорит она. Я улыбаюсь, глядя в коридор на дверь родительской комнаты, прежде чем войти.

Она, скрестив ноги, в пижаме сидит на кровати и перелистывает старый журнал.

— Эй, — зову я, разочарованный. — Ты почти пристойно выглядишь.

— Ой, — говорит она. — Думал, ты имел в виду в целом.

— Ну, и это тоже, — закрываю дверь и сажусь рядом. — Прости, что все не очень романтично. Я сам едва помещаюсь на кровати.

Она посылает мне нежную улыбку, кладя руку на мою.

— Это прекрасно. Хорошо быть в доме, где чувствуешь тепло, понимаешь? — морщит нос. — Как думаешь, я справилась?

— С моей семьей, ты шутишь? Ты была невероятна. Ты им понравилась.

— Ты уверен? В один момент я стараюсь быть такой правильной, а в следующий, рассказываю им, что моя попа красовалась у всех на виду в аэропорту Рима.

Я сжимаю ее руку, улыбаясь.

— Эта история лишь заставила тебя понравиться им ещё больше. Как и мне. Если честно, я немного завидую этому аэропорту.

— Ты можешь увидеть мою попу в любое время, — отмечает она. — На самом деле моя попа принадлежит тебе, лишь тебе одному.

— О, правда? — поднимаю бровь. — А мы можем оформить это письменно?

— Так я им действительно понравилась?

— Да, — говорю ей. — Как я и знал. Как кто-то может не быть очарован тобой, как и я?

— Ну, вот моя мама может, — говорит она, отводя взгляд.

— Твоя мать не в счет. С собственной семьей всегда непросто. Но, держу пари, даже твоя мать, в глубине души, думает, что ты изумительна. Как и все остальные.

— Думаешь, я понравилась Лаклану?

— Я знаю, что так и есть, — вопросительно смотрю на неё. — В любом случае, Ты узнала его?

— Ты о чем?

— Вы с ним раньше встречались.

— Мы? — она качает головой. — Я бы помнила. Когда?

— Это было в пабе, поэтому не думаю, ты бы вспомнила. Я удивлен, что он помнит, но вот какое впечатление ты производишь на людей.

— Боже мой. Я встретила его в пабе. Что он сказал, он только сегодня рассказал об этом тебе?