Криденс прогибается словно кошка, подставляя для поцелуев спину, иссеченную тонкими шрамами, которых он только недавно перестал стесняться, и узкие, аккуратные бедра, загоревшие несколько больше, чем это было бы прилично.

И это безумно возбуждает.

Ньют солнца избегает и смотрится рядом с Криденсом выточенной из слоновой кости фигуркой - изящный, светлокожий, жадно наблюдающий за тем, что происходит между обскуром и аврором. Его Персиваль гладит по груди, задевая пальцами маленькие чувствительные соски, и снова возвращается к Криденсу, зная, что они с Ньютом успеют насладиться друг другом чуть позже, когда нетерпеливый мальчишка, целующий пальцы Ньюта и покачивающий задницей перед Персивалем, будет приходить в себя после долгожданного оргазма.

Криденс податливый и мягкий - готовился, - поэтому входить в него, почти не встречая сопротивления, только тугое, жаркое давление со всех сторон - изысканное удовольствие.

Удовольствие, которое Персиваль растягивает, на сколько может, двигаясь медленными, изматывающими терпение толчками под аккомпанемент постанываний Криденса и тяжелого, сбившегося дыхания Ньюта.

Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, в каком он восторге от происходящего. Ньют любит наблюдать - за всеми и за всем, и картина, открывающаяся ему сейчас, явно лучшая за очень долгое время.

Ему нравится погружать пальцы в рот Криденса, облизывающего их словно это головка члена раздвигает его губы, нравится гладить Перси по крепкому бедру, чувствуя движение мышц под гладкой кожей от каждого неторопливого, но выверенного движения. Нравится наблюдать, приподнявшись, как толстый член медленно растягивает обычно аккуратную розовую дырочку, сейчас туго обхватывающую возбужденную плоть. Нравится касаться кончиками пальцев места их соединения, целуя Персиваля и чувствуя, как дрожит Криденс, отзываясь тонким, протяжным стоном.

Персиваль обнимает Ньюта за пояс, притягивая еще ближе, целуя обветренные пустынным воздухом губы, нетерпеливо кусая подставленную шею, одновременно сжимая ладонью маленькую, упругую ягодицу - почти до синяков, так, как Криденс любит.

- Ложись, - Персиваль мягко подталкивает Ньюта на постель, и тот с готовностью раскидывается на широком ложе, влюбленно и совершенно счастливо глядя на обоих.

Несколько четких выверенных движений нужно, чтобы уложить подрагивающего от возбуждения обскура на выгнувшегося навстречу Ньюта, тут же крепко обхватившего бедра Криденса коленями.

Персиваль гладит мальчика по затылку, когда тот замирает, уткнувшись лицом в шею Ньюта - как же он этого хотел, как желал этого всю их последнюю поездку, но так и не решился сказать. А Ньют привычно не заметил - он никогда не замечает таких вещей, зато если с ним быть достаточно прямолинейным, он ответит такой же прямолинейностью и искренностью.

Здесь же главное дать понять, что желание взаимно. Не сейчас, так чуть позже Криденс может получить все, чего он хочет - так в его нынешней жизни обычно и происходит.

Сейчас ему и не нужно исполнения всех желаний сразу, сейчас ему слишком хорошо от двигающегося внутри члена, неизменно, на каждом движении заставляющего Криденса вскрикивать от рассыпающихся под закрытыми веками радужных искр удовольствия. Хорошо от ладони Ньюта, привычно и правильно обнявшей оба их члена.

Этим они занимались часто, так часто, как позволяла занятость Ньюта, потому что Криденс всегда голоден до ласки. Они ложились рядом или стояли так близко друг к другу, что почти сливались воедино, и Ньют идеально правильными, равномерными движениями их обоих доводил до пика.

А на самой вершине, дрожа и притираясь друг к другу вспотевшими телами, они целовались, стонали имена друг друга и еще одно - человека, которого им обоим так отчаянно не хватало все это время, который точно знал, что, на самом деле, им обоим нужно.

Персиваль неторопливо ведет ладонями вдоль тела любовника, на мгновение сжимает бедра, и наклоняется к подставленному беззащитному загривку, толкаясь жестче и сильнее, чувствуя, как Криденс в ответ благодарно стонет куда-то Ньюту в ключицы, сжимаясь внутри и дрожа всем тонким, чувствительным телом.

Он что-то бормочет - неразборчиво, быстро, прося не останавливаться, не оставлять его, всегда быть рядом, любить его - и тонет в ласке, в искренних и вселяющих уверенность обещаниях, в сильных, глубоких движениях, вышвыривающих его все дальше и дальше за грань обыденности.

Его оргазм стихает вместе с долгим, протяжным стоном, сменяясь сладкой истомой и едва слышными постанываниями - откликами на любое прикосновение, любой поцелуй ему достающийся. Его сейчас можно только аккуратно уложить на постель, дать насладиться долгими послеоргазменными ощущениями - зыбкими, едва уловимыми и совершенно прекрасными.

Ньют, порочно облизнув ярко-алые губы, тянет Персиваля к себе.