– Она Вовку выгнала, а он снова мяукнул! Ну, котенок, а не Вовка, Вовка уже за дверью был… Тут и началось…

– Ясно!.. – вздохнул Александр Арсеньевич. – А гавкал кто?

– Я! – уныло отозвался Исупов Леша.

– Зачем?

– Просто так! – ответил Лешка, стараясь, чтоб вышло грубо.

– Просто так делает один дурак! – наставительно объяснил ему Александр Арсеньевич. – Позавчера ты пел на уроке, вчера жег расческу, сегодня гавкал… Может быть, уже хватит?

Исупов Леша глубоко задумался.

– Нет, еще не хватит… – тоскливо отозвался он наконец.

После этого ответа Саня на Лешку обиделся с новой силой и решил больше с ним не разговаривать. И вообще не обращать внимания.

– Что с кошаком делать будете? – спросил он, не обращая больше на Исупова Лешу внимания. – Или все уроки мяукать намерены?

– Можно, я его домой отнесу?.. Мама сиамского хочет завести, да достать не может, я ее уговорю, что не надо сиамского, сиамские – они дураки такие…

– Сам дурак! – обиделся за сиамских кто-то из девочек.

– Они злющие! – пояснил Вова. – Я злых не люблю. Лучше мы этого заведем… Ну можно, Сан Сенич?..

– Иди. Но чтоб одна нога здесь, другая там…

Васильева Вову с котом словно ветром сдуло.

У Бедной Лизы разболелся зуб, и потому сочинение на волнующую тему «Кем я хочу стать?» в пятом «Д» пришлось проводить Александру Арсеньевичу: у него как раз «окно» было.

Александр Арсеньевич сидел на подоконнике и думал, что скоро зима, а пятый «Д» прилежно делился планами на будущее, время от времени незаконно справляясь у него, как пишется то или иное слово. Только у второгодника Вахрушева планов на будущее не было.

– Ты почему не пишешь, Вахрушев? – строго спросил Александр Арсеньевич.

– Да он никогда не пишет! – зашумел пятый «Д», отрываясь от работы. – Все равно пару получит, зачем ему!..

– Да о чем ему писать-то? – ехидно крикнул кто-то. – Он же дворником будет!..

Вахрушев в разговор о своем будущем не вмешивался. Сидел и молчал, как всегда.

– Между прочим, – нахмурившись, сказал Александр Арсеньевич, – многие великие люди учились в школе плохо.

Будущие топ-менеджеры, художники, депутаты, бизнесмены и артистки захохотали. У них было здоровое чувство юмора: второгодник Хрюшкин – великий человек! Разве не смешно?

Саня оглядел хохочущий пятый «Д» и очень рассердился.

– Не отвлекайтесь, – велел он, пошел и сел рядом с Вахрушевым. Тот обитал один на последней парте, у окна.

– Не обращай на них внимания, – сказал он шепотом. – Пиши! Назло пиши…

Вахрушев смотрел в сторону, молчал.

– Слышишь? Пиши, чтоб самому интересно было… Пиши что хочется!

– Как это? – сквозь зубы спросил Вахрушев.

– А так! Есть же у тебя самое главное, тайное желание…

Вахрушев пожал плечами, ответил угрюмо:

– Про то писать нельзя.

– Почему?

– Не положено.

– Ерунда! – сказал Саня. – На то и сочинение, чтоб писать не то, что положено, а то, что хочется. Ты представь, что было бы, если б все писали то, что положено!.. Со скуки умереть можно было бы! И книг хороших не было бы, если бы писатели писали, что положено…

– Я не писатель…

– Это еще неизвестно. Кто тебя знает – кто ты… Пиши!

На первой парте решительно подняли руку.

– А это только Вахрушеву можно писать что хочется? – с обидой спросила голубоглазая маленькая девочка. – Или всем остальным тоже?

– Всем! – сказал Александр Арсеньевич решительно.

Глаза у Сани слипались – ведь ночью он почти не спал. Но пришел из школы Арсений Александрович, озабоченно взглянул на сонно ужинающего Борю и увлек сына в ванную.

У Арсения Александровича только что был Исаков-старший. Директор успокоил его: все в порядке, Боря жив-здоров, но дома жить не хочет… Исакова-старшего, надо сказать, это успокоило не очень.

– Что ты, как педагог, в этой ситуации должен и обязан был сделать?! – возмущенным шепотом выговаривал в ванной Сане отец.

Саня присел на ребро ванны и сонно спросил:

– Что?

– Снять конфликт, объяснить мальчику, что он не прав!

– А если он прав?

– Даже если он прав, ты, ради мира в семье, должен был…

– Зачем?! – вскочил Саня. Сон его прошел, он готов был спорить.

А директор школы спорить не хотел: чего уж теперь спорить, после драки кулаками махать… Он только посмотрел на сына долгим отчаявшимся взглядом.

Отчаяние его проистекало из того, что сын-учитель не понимает самых простых истин:

первое: есть дети и есть взрослые. Взрослые – это взрослые. А дети – это всего лишь дети, неужели непонятно?

второе: дети ни за что не отвечают и живут себе припеваючи. Взрослые отвечают за все. И за детей, между прочим, тоже!

третье: поэтому, даже если взрослые и бывают не правы в отдельных (редких) случаях, то они все равно правы. Потому что они взрослые, они – хозяева мира!

четвертое: а дети пока только растут и ничего в мире не понимают. Что они знают о жизни? Да ничего они не знают, кроме того, что написано в учебниках. Да и то, что написано в учебниках, будем откровенны, они знают не то чтобы очень! А туда же – в судьи: то им не так, это им не так, умникам! Судить-то легко, а попробовали бы сами…

– Попробуют, не волнуйся! – пообещал Саня директору школы.

Нет, сын был решительно неисправим. Арсений Александрович вздохнул и отправился спать. Он ведь тоже провел нынче бессонную ночь.

– Жареный петух тебя еще не клевал в это самое место… – с грустью пробормотал он. – Вот будет у тебя самого сын, я погляжу, что ты тогда скажешь.

На следующий день Саня впервые в жизни поссорился с Аристотелем.

– Бросьте вы! – покачал головой историк, посвященный в суть Бориной истории. – Он сын своего отца. Только он этого еще не понял.

– Неправда! – горячо возразил Саня. – Вы не понимаете!..

– Кабы… – вздохнул Аристотель.

– Ну почему, почему вы так говорите?! Борька – замечательный человек, он всегда за всех…

– Это у него от хорошей жизни, – махнул рукой историк. – Сытый, ухоженный, беды не нюхавший…

– Ну да! – взъелся Саня. – Жареный петух его не клевал, да? Это мы уже слышали!

Аристотель прищурился, внимательно посмотрел на Саню.

– Нехорошо, конечно, но хочешь пари?

– Какое?

– Я утверждаю, что гордому, мятежному юноше Исакову двух недель вполне хватит, чтоб осознать свою ошибку и вернуться в лоно родной семьи…

– Матвей! – укоризненно вмешался Арсений Александрович.

– Спорим! – яростно согласился Саня. – Кто проиграл – уходит из школы заведовать овощебазой!

– Ну уж нет! – усмехнулся Аристотель. – Это – уволь…

– Боитесь? – торжествовал Саня.

– Тебя, дурака, жалко… – вздохнул Аристотель.

И Саня вдруг подумал, что Матвей Иванович стал старым, а ведь раньше все понимал… Печально стало Сане.

– Сегодня тридцатое сентября, запоминайте, Матвей Иванович, – сказал он.

И опять пришла долгожданная суббота. В полночь небо над лесом вызвездило. Ясное, большое, оно стояло над головой…

– Сан Сенич… – позвал в тишине Толик Адыев. – А ведь правда, там кто-то есть?.. – Он лежал навзничь посреди поляны и пристально смотрел в небо, будто хотел разглядеть этого «кого-то» немедленно. – Может, сейчас тоже смотрит на нас и мучается, есть мы или нет?..

Это начинались лесные разговоры: ночь, огонь— можно говорить, не боясь, что посмеются, покрутят пальцем у виска…

– Бог, что ли? – настороженно спросил Кукарека.

– Люди… Братья по разуму…

– Наверное, есть, – отозвался Саня.

– А как это – Вселенная бесконечна? – задумалась вдруг толстая девочка Мила и перестала жевать.

– Да очень просто! – решительно ответил Вовка Васильев. – Нет конца – и всё!

– Всё звезды, звезды?

– Ну.

– А за ними что?