- И где ты, хитрый черт, все это добыл?
- Терпение, монсеньер, это только начало. Извольте взглянуть сюда.
«План заговора. Завладеть пограничными постами близ Пиренеев. Привлечь на свою сторону гарнизон в Байонне».
- Сдать наши города, вручить испанскому королю ключи от Франции! Кто хочет это сделать, Дюбуа?
- Терпение, монсеньер, у меня припасено для вас кое-что почище. Вот извольте: письмо, написанное собственной рукой его величества Филиппа Пятого.
- «Королю Франции…» Но ведь это всего лишь копии, - сказал регент.
- Я вам сейчас скажу, у кого находятся оригиналы.
- А ну-ка, дорогой аббат, посмотрим, что это такое:
«С тех пор как волею Провидения я оказался на испанском престоле… и т. д. и т. д. Как встретят ваши верноподданные договор, направленный против меня… и т. д. и т. д. Прошу ваше величество созвать Генеральные штаты королевства».
- От чьего имени созвать Генеральные штаты?
- Вы же видите, монсеньер, от имени Филиппа Пятого.
- Филипп Пятый, - король Испании, а не Франции. Пусть он занимается своими делами. Я уже однажды перешел через Пиренеи, чтобы вернуть ему престол. Что ж, я могу еще раз проделать этот путь, чтобы свергнуть его с престола.
- Об этом мы еще успеем потолковать. Я не отвергаю этот план. Но сейчас прошу вас, монсеньер, прочтите пятый документ, как вы сможете убедиться, не менее важный, чем все остальные.
И Дюбуа протянул регенту еще одну бумагу, которую герцог Орлеанский развернул с таким нетерпением, что порвал ее.
- Ах, черт возьми! - пробормотал регент.
- Неважно, монсеньер: сложите куски и читайте. Регент сложил оба куска разорванного документа и прочел.
- «Дорогие и любимые!..» Да, дело ясное! Речь идет, ни больше ни меньше, как о том, чтобы меня низвергнуть. Эти документы заговорщики, вероятно, собирались передать королю?
- Да, монсеньер, завтра.
- Кто должен был это сделать?
- Маршал.
- Вильруа?
- Он самый.
- Как же он мог решиться на такой шаг?
- Это не он решился, а его жена.
- Еще одна проделка Ришелье.
- Вы угадали, ваше высочество.
- Откуда у тебя все эти бумаги?
- От одного бедняги-писца, которому поручили снять с них копии, потому что после налета полиции Лавалю пришлось приостановить работу в своей подпольной типографии.
- И этот переписчик был непосредственно связан с де Селламаре?.. Какие глупцы!
- Отнюдь нет, монсеньер, отнюдь нет. Все меры предосторожности были приняты. Писец имел дело лишь с принцем де Листнэ.
- Принц де Листнэ? Это еще что за птица?
- Он живет на улице Бак, дом сто десять.
- Я такого не знаю.
- Ошибаетесь, монсеньер, вы его знаете.
- Где же я мог его видеть?
- В вашей прихожей, монсеньер.
- Значит, этот мнимый принц де Листнэ…
- .. не кто иной, как долговязый прохвост Давранш, лакей герцогини дю Мен.
- О, я был бы удивлен, если бы эта злая оса не оказалась замешанной в заговоре.
- Она его душа! И если вы, монсеньер, пожелаете на сей раз расправиться с ней и со всей ее шайкой, то имейте в виду, что все они в наших руках.
- Займемся прежде более срочным делом.
- Да, Нам надо решить, что делать с Вильруа. Готовы ли вы, монсеньер, к решительным действиям?
- Вполне. Пока он изображал из себя оперного героя и только размахивал руками, мы его терпели. Пока он ограничивался клеветой и дерзкими выходками, мы ему прощали. Но теперь, когда речь идет о судьбе королевства, нет, уж извините, господин маршал! Вы и так нанесли Франции достаточный урон как бездарный военачальник, чтобы мы могли позволить вам наносить вред стране вашей жалкой политикой!
- Итак, - сказал Дюбуа, - на этот раз мы арестуем его.
- Да, но с известными предосторожностями: его необходимо застигнуть на месте преступления.
- Ну, это нетрудно. Он ведь ежедневно приходит в восемь утра к королю.
- Да, - подтвердил регент.
- Так вот, вам следует, монсеньер, явиться завтра ровно в половине восьмого в Версаль.
- А потом?
- Вы зайдете к его величеству раньше маршала.
- И там в присутствии короля я обвиню его…
- Нет, нет, монсеньер. Надо…
В этот момент в дверях кабинета появился лакей.
- Молчи, - предупредил регент Дюбуа и, повернувшись к лакею, спросил: - Что тебе надо?
- Вас желает видеть герцог де Сен-Симон.
- Спроси, важное ли у него дело.
Лакей обернулся к герцогу де Сен-Симону, стоящему в приемной, и, обменявшись с ним несколькими словами, сказал регенту:
- У герцога к вам дело чрезвычайной важности.
- Тогда пусть войдет. Вошел Сен-Симон.
- Простите, герцог, - сказал регент, - я сейчас закончу разговор с Дюбуа и через пять минут буду в вашем распоряжении.
Герцог Орлеанский и Дюбуа отошли в угол кабинета. Минут пять они о чем-то шептались, а затем Дюбуа откланялся.
- Сегодняшний ужин у герцога отменяется, - сказал он лакею, выходя из кабинета. - Предупредите приглашенных. Господин регент болен.
- Это правда, монсеньер? - спросил Сен-Симон с неподдельным волнением, ибо герцог, весьма немногих даривший своей дружбой, выказывал то ли из расчета, то ли по душевной склонности большую симпатию к регенту.
- Нет, дорогой герцог, - ответил Филипп, - во всяком случае, не настолько, чтобы следовало беспокоиться. Но Ширак утверждает, что если я не переменю образ жизни, то умру от апоплексического удара. Вот я и решил угомониться.
- Монсеньер, да услышит Бог ваши слова! - сказал Сен-Симон. - Хотя, увы, вы слишком поздно приняли это решение.
- Почему слишком поздно, дорогой герцог?
- Потому что легкомыслие вашего высочества дало чересчур много пищи для клеветы.
- Если дело только в этом, дорогой герцог, то не стоит беспокоиться. Клевета меня так долго преследовала, что пора бы ей уже устать.
- Напротив, монсеньер, - возразил Сен-Симон. - Должно быть, против вас замышляют новую интригу, потому что клевета опять подняла свою ядовитую голову и шипит громче, чем когда бы то ни было.
- Ну, что же еще случилось?
- А вот что: когда я вышел после вечерни из церкви Святого Рока, то увидел на паперти нищего, который просил милостыню и пел. Не прекращая своего пения, он предлагал всем выходящим листки с текстом песен. И знаете, что это оказались за песни, монсеньер?
- Нет. Но, наверное, какой-нибудь памфлет против Ло, или против бедной герцогини Беррийской, или, быть может, даже против меня. Ах, дорогой герцог, пусть себе поют, лишь бы платили налоги.
- Вот, монсеньер, читайте, - сказал Сен-Симон.
И он протянул герцогу Орлеанскому листок плотной дешевой бумаги со стихотворным текстом, напечатанным так, как обычно печатают уличные песни.
Регент, пожав плечами, взял листок и, взглянув на него с невыразимым отвращением, принялся читать:
Внемли же мне, король! Тебя пьянит давно
И лести фимиам, и роскоши вино,
Но ведомо ль тебе, где притаилась злоба,
Кто роду твоему готов нанесть урон?
- Узнает ли ваше высочество автора этой оды? - спросил Сен-Симон.
- Да, - ответил регент. - Это Лагранж-Шансель.
И он продолжал чтение.
- Возьми, герцог, - сказал регент, возвращая листок Сен-Симону, - это так ничтожно, что у меня нет сил дочитать эти вирши до конца.
- Нет, читайте, монсеньер. Вы должны знать, на что способны ваши враги. Они выползают на свет Божий, что ж, тем лучше. Это открытая война. Ваши враги вызывают вас на бой. Примите же его и докажите им, что вы победитель в сражениях при Нервиндене, Стенкеркене и Лериде.
- Вы настаиваете, чтобы я читал, герцог?
- Это необходимо, монсеньер!
И регент с чувством непреодолимого отвращения вновь перевел глаза на листок и стал читать оду, пропустив часть строфы, чтобы поскорее дойти до конца:
