Сплошь предположения, возможно, заблуждения.

1906

ПИСЬМО ЮНОШИ

Многоуважаемая милостивая госпожа!

Вы предложили мне как-нибудь написать Вам. Вы думали, что для молодого человека с литературным даром должно быть лестно писать письма прекрасной и окруженной всеобщим вниманием даме. Вы правы, это весьма лестное предложение.

А кроме того, Вы заметили, что я гораздо лучше пишу, чем говорю. Итак, я пишу Вам письмо. Для меня это единственная возможность доставить Вам маленькую радость, и мне очень хочется сделать это. Я ведь люблю Вас, милостивая госпожа. Позвольте мне выразиться более пространно! Это необходимо, иначе Вы можете истолковать мои действия превратно, и это будет, возможно, оправданно, потому что это письмо к Вам будет моим единственным. Ну хватит вводных слов!

В шестнадцать лет я был одержим странным и, возможно, преждевременным унынием — радости детского возраста были мне чужды, я не познал их. Глядя, как мой младший брат роет ходы в песочнице, бросает копье и ловит бабочек, я завидовал ему и тем ощущениям, которые он испытывал, я и сейчас хорошо помню их эмоциональный настрой. Мне этого было не дано, я не знаю, когда и почему, а их место заняли неудовольствие и неясное томление, поскольку взрослые удовольствия были недоступны мне по возрасту.

С особым усердием, но без должного постоянства я занимался то историей, то естественными науками, готовил целую неделю ежедневно ночами напролет препараты по ботанике, а потом две недели не делал ничего, кроме как читал Гете. Я чувствовал себя одиноким и оторванным против своей воли от всех жизненных общений и через эту пропасть между жизнью и мной инстинктивно пытался перекинуть мостик с помощью учебы, приобретения знаний, познаний нового. Я впервые понял, что наш сад — это часть города и долины, а долина открывает путь в горы, а горы — это четко ограниченная территория земной поверхности.

Я впервые смотрел на звезды как на небесные тела, на очертания гор — на как по необходимости возникшие продукты деятельности сил земной коры, и впервые познал тогда историю народов как часть истории Земли. Выразить все это словами и назвать своими именами я этого тогда еще не мог, но это было моим и жило во мне.

Сказать короче, я начал в то время мыслить. Я понял, что моя жизнь — это нечто условное и ограниченное, и в связи с этим во мне пробудилось желание, которого не может быть у ребенка, желание превратить мою жизнь, по возможности, во что-то хорошее и прекрасное. Вполне может быть, что молодые люди испытывают приблизительно то же самое, но я рассказываю это так, как если бы это было совершенно личное ощущение, каким оно для меня и было на самом деле.

Недовольный и раздираемый тоской по недостигнутому, я прожил несколько месяцев, старательно и все же беспокойно, сгорая от нетерпения и страдая от отсутствия душевного тепла. Между тем природа была умнее меня и разрешила неприятную загадку моего состояния. Однажды я влюбился и ощутил непредвиденно всю сопричастность с жизнью, сильнее и многостороннее, чем когда-либо прежде.

С того момента жизнь подарила мне великие и драгоценные часы и дни, и никогда больше — такие недели и месяцы, наполненные теплотой и постоянно циркулирующей чувственностью. Историю моей первой любви я Вам рассказывать не буду, это сейчас не так важно, да и внешние обстоятельства могли бы с тем же успехом быть совершенно иными. Но жизнь, которой тогда жил, я попытаюсь немного изобразить для Вас. Хотя и знаю, что вряд ли мне это удастся. Лихорадочные поиски прекратились. Неожиданно я оказался среди живущего вокруг меня мира и был тысячью укорененными во мне нитями связан с людьми и их миром. Мои чувства изменились, стали острее и живее. Особенно мое зрение. Я смотрел на все совсем другими глазами, чем раньше. Я видел все ярче и радужнее, как художник, я ощущал радость от того, что видел вокруг.

Сад моего отца благоухал великолепием летнего разноцветья. Кусты пышно цвели, и деревья, покрытые густой листвой, красовались на фоне бездонного неба, плющ поднимался вверх по каменным стенам, а над всем этим высилась гора с охристыми скалами и сине-черным хвойным лесом. А я стоял и смотрел и был эмоционально взволнован тем, что каждое отдельное явление природы было таким чудесным и прекрасным, живым, красочным и сияющим. Цветы так нежно покачивались на высоких стеблях и так трогательно выглядывали из разноцветных чашечек, такие прелестные и жизнерадостные, что я полюбил их и наслаждался ими, словно стихами лирического поэта. И многие шумы, на которые я раньше никогда не обращал внимания, взывали ко мне, будто разговаривали со мной, и весьма занимали меня: звук ветра в елях и в траве, пение цикад в лугах, гром отдаленной грозы, журчание воды в реке вблизи плотины и многоголосие птиц. Под вечер я видел в золотых лучах заходящего солнца тучи мух, слышал их жужжание и внимал кваканью лягушек в пруду. Тысячи незаметных вещей стали мне вдруг милы и важны и трогали меня, западали мне в душу — например, когда я утром для пустого времяпрепровождения поливал грядки в саду и видел, как жадно и благодарно земля и корни пьют воду; или видел, как маленькая голубенькая бабочка, словно опьяненная, покачивается в полдень на цветке; или наблюдал, как распускаются лепестки бутона розы; или я опускал вечером руку с лодки в воду и чувствовал пальцами мягкое и ленивое течение реки.

И пока меня мучила нерешительность первой любви и мною правило ощущение непонятой беды, ежедневное томление, надежда и отчаяние, я был, несмотря на грусть и любовные страхи, внутренне каждый миг счастлив. Все, что окружало меня, было мне приятно и о чем-то говорило со мной, не было ничего неживого, и не было никакой пустоты в мире. Полностью я этого так больше никогда и не утратил, но, конечно, ощущения ослабли и не так часто посещают меня. И пережить такое еще раз, сделать своим достоянием и удержать в душе и памяти — это для меня называется теперь счастьем.

Вы готовы слушать и дальше? С тех пор и до сего дня я был, собственно, все еще влюблен. Мне казалось, что из всего, что я знаю в этом мире, нет ничего более благородного, и воспламеняющего, и увлекательного, чем любовь к женщине. У меня не было постоянных отношений с женщинами или девушками, да и любил я не всегда сознательно какую-нибудь определенную и одну-единственную женщину, но мои мысли были всегда тем или иным образом заняты любовью и мое обожание прекрасного было, собственно, постоянно связано с поклонением женщине.

Я не буду рассказывать Вам про свои любовные истории. Однажды у меня была возлюбленная, в течение многих месяцев, и я случайно, как бы мимолетом, сорвал и поцелуй, и взгляд, и ночь любви, но когда любил по-настоящему, я всегда был несчастлив. И если я не ошибаюсь, то все страдания несчастной любви, страхи, робость и бессонные ночи были намного прекраснее, чем счастье урывками и мелкие успехи в любви.

Известно ли Вам, что я страстно влюблен в Вас, милостивая госпожа? Я знаю Вас уже больше года, хотя бывал в Вашем доме всего четыре раза. Когда я увидел Вас впервые, на Вас была светло-серая блузка, а на блузке — брошь с флорентийской лилией. Один раз я видел Вас на вокзале, Вы садились в парижский скорый поезд. Билет у Вас был до Страсбурга. Тогда Вы меня еще не знали.

А потом я пришел к Вам со своим другом, я был тогда уже влюблен в Вас. Но Вы заметили это только во время моего третьего визита к Вам, в тот вечер с музыкой Шуберта. Во всяком случае, мне так показалось. Вы сначала шутили по поводу моей серьезности, потом лирической манеры выражаться, а при расставании Вы были очень добры и немного по-матерински заботливы. А в последний раз, назвав мне свой адрес в летнее время, Вы разрешили мне писать Вам. И вот сегодня я это сделал, правда, после долгого колебания.

Как же мне закончить это послание? Я, правда, уже сказал, что это первое мое письмо будет одновременно и последним. Примите мои признания, которые, вероятно, в чем-то смешны, как единственное, что я могу предложить Вам и чем могу доказать, что я высоко ценю Вас и люблю. Думая о Вас и сознавая, что роль влюбленного сыграл по отношению к Вам очень плохо, все же я ощущаю нечто удивительно чудесное оттого, что написал Вам.