Дьяк открыл глаза, окинул колючим взглядом чернявого мужика, спросил:
- О крамоле своей сейчас поведаешь, аль сразу на дыбу весить?
- И на дыбе ничего не скажу.
Дьяк пожевал сухими губами и махнул рукой кату:
- Зачинай, Ефимка.
Палач шагнул к дюжему Бабаю, но тот с силой оттолкнул ката. Ефимка отлетел к столу. Оловянные чернильницы опрокинулись, забрызгав чернилами дорогой и нарядный терлик дьяка. Тот поднялся из кресла и, брызгая слюной, закричал стрельцам:
- Тащите вора на дыбу!
Руки Тимохи завели назад и завязали уже подле кистей веревкой, кою перекинули через поперечный столб дыбы и натянули так, что узник повис на вытянутых руках над полом. Затем ноги его стянули ремнем, после чего один из стрельцов нажал на ремень с такой силой, что руки Тимохи вышли из суставов.
- За работу, Ефимка!
Кат принялся бить узника толстым ременным кнутом по спине. Каждый удар вырезал, словно ножом, лоскут мяса почти до костей.
- По чьему злому умыслу норовил правителя извести? Имя сказывай! - кричал дьяк.
Но Тимоха лишь молча скрипел зубами.
- Рассолом полей, Ефимка.
Палач зачерпнул из кади ковш соленой воды и начал плескать на кровавые раны.
- Сказывай, вор!
Тимоха молчал.
- Жги его! Увечь! Ломай ребра! - бешено заорал дьяк.
В ход пошли хомуты и раскаленные клещи, тонкие стальные иглы и железные прутья…
В потухающем сознании Тимохи проносилось:
«Не выдам Михайлу Федоровича, ни себя, ни его не выдам».
Слабея, выдавил:
- Сволочь ты, дьяк. Годуновский прихвостень!
Рассвирепевший дьяк, ничего не добившись от узника, подтолкнул ката к горну.
- Залей ему глотку!
Кат шагнул к жаратке, где плавился свинец в ковше. Стрельцы опустили Тимоху на пол. Один из них вставил в черный изжеванный рот узника небольшое железное кольцо. Палач подошел и вылил из ковша в горло дымящуюся, расплавленную жижу.
Тимоха дернулся в последний раз и навеки затих, унеся с собой тайну.
* * *
Неудачная попытка убийства Бориса Годунова привела Михайлу Нагого в уныние.
Холоп Шереметьева Нефедка, благополучно вернулся в вотчину боярина с поникшей головой.
- Поторопились малость. Клянусь, самую малость, боярин. Утопли несколько стрельцов, а Тимоху другие служилые схватили.
- Но почему он не смог убежать? - мрачно спросил Михайла Федорович.
- Доподлинно не ведаю. Кажись, нога у него подвернулась.
- Какого верного друга потерял, - закручинился Нагой. За последние месяцы он несказанно полюбил своего Тимоху.
Шереметьева же беспокоило само пленение Бабая. Годунов предпримет самые жестокие пытки, чтобы человек углицкого князя заговорил. Редкий узник сие может выдержать, а коль так, весь заговор будет раскрыт, и полетят боярские головы.
Петр Никитич Шереметьев никогда не был трусом. Он пошел в отца, Никиту Андреевича, кой был одним из самых отважных воевод при взятии Казани. Старые бояре помнят, как славил Шереметьева Иван Грозный, щедро награждая его за ратный ум и отчаянную смелость.
- А твой Тимоха выдержит пытку?
- Могу дать голову на отсечение. Он ничего не скажет, даже имени своего, - твердо произнес Михайла Федорович, успокаивая Шереметьева.
- Да будет ему царство небесное за сей подвиг, - перекрестился Петр Никитич и глянул на своего холопа.
- За оплох наказывать не стану, но и держать тебя во дворе больше не могу. Отправлю-ка тебя старостой в одну из моих деревенек. Дело обычное. У многих бояр ближние холопы становятся старостами или тиунами. Сегодня же отбывай в Березовку. Там еще перед Троицей староста умер. Займешь его избу, и чтоб всё в деревеньке было урядливо. Наведаюсь как-нибудь.
- Благодарю за милость, боярин, - отвесил земной поклон Нефедка.
Оставшись одни, Петр Никитич молчаливо заходил взад-вперед по покоям, а затем остановился подле Нагого.
- Что далее мыслишь, Михайла Федорович?
- Даже не ведаю, чего молвить, Петр Никитич. Горе и злоба меня душат. Годунов в кой уже раз выскальзывает, как уж. Ныне он буде еще более осторожен.
- Твоя правда, Михайла Федорович. К Бориске теперь не подобраться. Из Кремля его ныне и цепями не вытянешь.
- Приду к собору на паперть и застрелю его! - с отчаянием в голосе выкрикнул Михайла.
- Опять ты за своё, сродник. И себе и царству на пагубу141. Твой выстрел обернется не только гибелью всех Нагих, но и смертью царевича Дмитрия. Я тебе уже сказывал о том и не хочу повторять.
- Да ведаю, ведаю, Никитич! - в запале горячился Михайла. Сердце душу мутит и ничего более на ум не идет.
- А ты охолонь, сродник. Ум разумом крепок... Мыслю, что только время всё поставит на своё место. Возвращайся немешкотно в Углич и жди кончины царя. Я дам тебе знать. Но и в Угличе не зарывайся, дабы не вызвать подозрения у Битяговского. Сей дьяк чересчур хитер. Далеко не случайно послал его Бориска в Углич. Приглядывай за ними и береги царевича. От Годунова всего можно ожидать.
Г л а в а 10
ДАБЫ КРАМОЛУ ИЗБЫТЬ
После злополучного покушения Борис Годунов занял выжидательную позицию. Он постоянно думал, что боярство предпримет какой-то новый шаг, но высокородцы затаились. Прошла неделя, другая, месяц - тишина. Но это безмятежность казалась Годунову обманчивой. Бояре ходят, как линь по дну, и воды не замутят. Но тиха сова, да птиц душит, никогда не будет боярам веры.
Переждав еще некоторое время, Борис Федорович принялся за державные дела. Ведь он достиг такой власти, какой не имел ни один из поданных. Всё, что делалось московским правительством, делалось по воле Бориса. Он принимал иностранных послов, переписывался с иноземными государями: цесарем австрийским, королевой английской, ханом крымским...
Внешняя политика Годунова отличалась осторожностью и преимущественно мирным направлением, так как Борис сам был неискусен в ратном деле и по характеру своему не любил рискованных предприятий.
С Польшей, от коей Русь понесла тяжелое поражение, Годунов старался поддерживать мир, а когда в 1586 году скончался Стефан Баторий, Годуновым была предпринята безуспешная попытка - поставить на польский трон царя Федора Ивановича.
Убедившись, что Польша не может оказать помощь Швеции, Годунов, под давлением некоторых бояр, вынужден был начать со Швецией войну. Боярская Дума уговорила царя Федора, чтобы в поход выступил и Борис Годунов, на что правитель дал неожиданное согласие: его отказ означал бы откровенную трусость, и тогда бы он потерял последнее уважение. Но вкупе с собой Годунов взял в воеводы и своих недоброхотов: Федора Романова и Петра Шереметьева. Именно благодаря воеводскому дару Шереметьева были возвращены Руси отнятые шведами при Иване Грозном: Ям, Иван-город, Копорье и Корелла.
Отношения с крымскими татарами были натянутыми, вследствие их частых набегов на южные окраины Руси. (А забегая вперед, скажем, что летом 1591 года крымский хан Казы-Гирей с полуторастотысячной ордой подошел к Москве, но, потерпев неудачу в мелких стычках с московскими войсками, отступил, причем бросил весь обоз. На обратном пути хан понес большие потери от преследовавших его русских отрядов.
За свой неудачный поход татары отплатили в следующем году, напав на Каширские, Рязанские и Тульские земли, захватив в полон многих русских людей.
С Турцией московское правительство старалось сохранить по возможности добрые отношения, хотя действовало вопреки турецким интересам: поддерживало в Крыму враждебную Турции партию, старалось возбудить персидского шаха против османов142, посылало цесарскому двору деньги на войну с турками.
