Трижды вода смыкалась над макушкой девушки, и трижды её поднимали над поверхностью, чтоб дать глоток воздуха. Потом Вукмира вышла из купели, и Лесияра вынесла Златоцвету следом. А ту вдруг начала бить неукротимая дрожь, точно она из тёплого и ласкового лета попала в лютую зиму. Зубы выбивали дробь, неистово стуча друг о друга.

– Это недуг твой испугался света Лалады, – с улыбкой молвила Вукмира. – Не желает он покидать твоё тело, цепляется за тебя, но, хочет он того или нет, придётся ему уйти. Главное – ты сама за него не цепляйся. Свыклась ты с ним, стал он частью тебя – твоих мыслей, души и тела. Обретая телесное здравие, ты должна научиться и мыслить по-иному – тоже как здоровый человек.

Трясущуюся Златоцвету освободили от мокрой одежды и облачили в сухую рубашку с белогорской вышивкой, Лесияра тоже переоделась в заранее приготовленную одёжу. Старые вещи надлежало оставить здесь.

– Это тоже часть очищения, – объяснила дева Лалады. – Носи эту рубашку, голубушка, покуда не выздоровеешь. Сшита и украшена она здесь, в Тихой Роще, служительницами Лалады, и вплетена в её вышивку исцеляющая волшба. А вот тебе вторая такая же – на смену. Так и будешь их менять, ничего иного не надевая: в них заключена сила Белых гор и свет Лалады.

Дрожь понемногу затихала. Вукмира нарвала на берегу источника синих цветов и вернулась с ними в пещеру, где Златоцвета приходила в себя на коленях у Лесияры.

– Это колоколец тихорощенский, – сказала жрица, разрывая соцветия пальцами и бросая в котелок с кипятком. – Целебный цветок – впрочем, как и всё, что произрастает на этой благословенной земле. Сейчас настой выпьешь – и совсем трясучка пройдёт.

Дав цветам настояться, она процедила душистое питьё и налила в деревянную расписную чашу, добавила в него ложку мёда и размешала.

– Выпей, девица. Дам тебе сбор тихорощенских трав и с собою, будешь отвар делать и принимать по чашке каждый день.

Первый же глоток окутал Златоцвету дивным цветочным духом, сладковато-медовым, летним и солнечным. Цвет у настоя получился розоватый. Девушка с удовольствием выпила всё до последней капли, и как только чаша опустела, дрожь полностью прекратилась.

– Нужно будет прийти и искупаться ещё несколько раз, – предупредила Вукмира. – Недуг сильный, с одного раза не пройдёт, но коли проявить терпение и упорство, ему не устоять против силы Лалады.

– Будем приходить столько, сколько потребуется, – пообещала княгиня, укутывая невесту в свой плащ и поднимая на руках.

На прощание служительница Лалады дала Златоцвете льняной мешочек с травяным сбором для заваривания.

Несмотря на то, что ясный весенний день был ещё в самом разгаре, сразу после возвращения из Тихой Рощи девушку обуяла непобедимая дрёма. Лесияра уложила её в постель и укрыла одеялом, с поцелуем шепнув:

– Отдыхай, яблонька, не противься сну. Во сне исцеление лучше всего идёт.

Она вручила матушке Кручинке мешочек с тихорощенским сбором и объяснила, как его заваривать и как принимать, а также вторую белогорскую рубашку с наказом Вукмиры по ношению этого целительного одеяния. Та залюбовалась искусной вышивкой, приложила ткань к щеке, промолвив:

– Добром будто от неё веет...

Отцвели сады, появились на плодовых деревьях крошечные зелёные завязи. Лето ступало по земле, жарко припекало солнышко, и окно Златоцветы всегда оставалось открытым. Засыпала она под шелест сада, в котором мерещился ей мягкий голос, рассказывавший волшебные сказки, а пробуждалась каждое утро под пение птиц. Закрывать окно приходилось только в дождь и непогоду. Однажды тёплой ночью Златоцвета проснулась от странного чувства в груди, звенящего, как тетива... На неё смотрели знакомые синие очи, но не на человеческом лице они сияли, а на усатой кошачьей морде. Огромный пушистый зверь с золотистым мехом склонился над ней, и от неожиданности девушка вжалась в подушку.

«Мурр, мурр, не бойся, яблонька... Это я, твоя лада», – мурлыкнул голос Лесияры.

Он звучал у Златоцветы в голове, минуя слух. Девушка никогда не видела столь огромных кошек! Зверь запрыгнул на постель и устроился рядом, заняв собой почти всю кровать, так что для Златоцветы осталось немножко места только между его широких лап в белых «носочках».

«Муррр, горлинка моя, не робей, обними меня, скажи, что любишь!» – раскатисто мурчал знакомый и любимый голос, прогоняя первый испуг, который объял девушку, никогда не видевшую свою избранницу в зверином облике. Исполинская кошка была сильна и, быть может, очень опасна, но только не для неё. Тягучее мурчание окончательно согрело сердце Златоцветы, и она, охваченная нежностью, запустила пальцы в густой мех.

– Киса, – засмеялась она, прижимаясь к горячему боку зверя. – Родная моя, пушистенькая моя... Какая же ты большая, государыня! И такая красивая... Как я тебя люблю, лада моя бесценная!

«Муррр, – кошкой прильнул к её сердцу ласковый ответ. – И я тебя люблю, яблонька моя».

Огромный мохнатый хвостище укрыл ноги Златоцветы, в которых жизнь одерживала над недугом победу за победой день ото дня. А этой ночью Лесияра лечила её в кошачьем облике, мурлыкала на ухо и грела пушистым боком, пока невеста не уснула в объятиях могучих лап.

Златоцвета ещё несколько раз окуналась в воды Восточного Ключа, получая новые мешочки с травами, а когда подаренный Мыслимирой туесок опустел, хранительница источника вручила ей новый сосуд со сладким тихорощенским чудом. Есть его хотя бы по одной ложке Златоцвете предписывалось каждый день. К слову, теперь семья не знала голода: княжеские дружинницы пополняли их запасы съестного два раза в седмицу, причём весьма щедро и обильно. Батюшка порой хмурился, когда Лесияра присылала роскошные яства со своего княжеского стола, тридцатилетний ставленный мёд в ведёрных бочоночках, осетрину и даже такое ценное лакомство, как солёная белужья икра. В былые времена, когда успех и богатство шли с ним рука об руку, всё это он легко мог позволить себе и сам, а теперь приходилось принимать от царственной будущей родственницы такие подарки, наступив на горло собственной гордости. И не возразишь ведь, не откажешься: всё это присылалось княгиней для её невесты, вот только при всём желании хрупкая и маленькая Златоцвета не могла столько съедать. Лесияра кормила всю семью своей избранницы всем самым лучшим и отборным, что только можно было сыскать в Белых горах; присылала она и свежевыловленную рыбу и дичь.

– Государыня славно поохотилась сегодня, – сообщали кошки-посланницы, сгружая перед хозяевами уже освежёванную и разделанную кабанью тушу или трёхпудового осетра. – Не откажите ей в чести отведать нынешней добычи!

Но из всех яств Златоцвета более всего уважала просто калач с молоком и мёдом. Так полюбились они ей, что она была готова есть их каждый день! Белужья икра и запечённый осётр, конечно, хороши по-своему, но ничто не могло заменить ей грустноватую тихорощенскую сладость, смешанную с добрым хлебным духом и обволакивающей сытностью молока, на поверхности которого плавали густые жирные сливки. К слову, Кривко тоже перепадало угощений, и вскоре лицо у него округлилось и залоснилось. Отрок был уличён в пламенной любви к сдобной выпечке и пряникам, коих княгиня присылала бессчётное множество. Ну, а коли бессчётное, то, согласитесь, пропажа одного-двух не так уж и приметна, верно?.. Впрочем, не совсем двух, конечно – скорее, трёх-четырех. Ну ладно, ежели совсем уж начистоту, то дюжины-другой; сколько же их там в мешке было изначально, никто и не проверял. Не раз Кривко бывал пойман с пряником в зубах, но Златоцвета за слугу всегда пылко заступалась перед родителями.

– Кривушко, коли ты так любишь пряники, бери и кушай, сколько хочешь, я разрешаю, – сказала она. – Нам всё равно столько не съесть, не пропадать же добру.

– Вельми благодарствую! – отвесил отрок поясной поклон. – Уж будь спокойна, госпожа Злата, у меня ничего не пропадёт и даже зачерстветь не успеет!

Распоряжаться этими припасами по своему усмотрению девушка имела полное право, ведь избранница присылала их именно ей.