Ответом было молчание. Кащей обвел одиннадцать боевиков взглядом. Большинство из них он знал лично, видел в деле. В их умении и готовности не сомневался. Тем более что вся операция была тщательно спланирована и «проиграна» не один раз на карте. А потом и с выездом на место. Так что каждый из участников знал свою позицию, свою роль и задачу. Каждый из участников имел реальный боевой опыт. В новой России приобрести его стало можно без особых проблем: в Приднестровье, Карабахе, Югославии, Абхазии… в Чечне, наконец. И приобретали. Как-то незаметно сложился круг людей, для которых «родным стал ратный труд», как писала раньше «Красная звезда». По-другому — наемников. В подавляющем большинстве случаев им было все равно, за какие «идеалы» они воюют. Главным божеством были деньги.

— Хорошо, что вам все понятно. Если нет вопросов — по машинам!

Спустя четыре минуты из Кирилловского выехали три автомобиля: «нива», «пятерка» и микроавтобус «тойота». Спустя еще полчаса машины остановились на грунтовке, в сотне метров от Выборгской трассы. Здесь на всех машинах сменили номера, а на борт «пятерки» наклеили скотчем лист бумаги с милицейской символикой. Двое бойцов переоделись в форму сотрудников ГАИ, вооружились полосатыми жезлами и даже локатором. Локатор не работал, но в данном случае это не имело никакого значения.

Бойцы разобрали оружие. Арсенал оказался не слабым: АКМы, «стечкины» и две снайперские винтовки. Превосходство в численности, вооружении и — главное — фактор внезапности не оставляли сомнений в исходе операции. Оставалось дождаться, пока конвой приблизится на расстояние два-три километра, и «сделать дорогу». Загодя этого делать не стоит, чтобы не привлекать внимания. Да и появления на трассе настоящих сотрудников ГАИ, которые заинтересуются неизвестно откуда взявшимися коллегами, исключить нельзя. Лучше выждать сообщения наблюдателей с трассы.

Время тянулось медленно, но боевиков это не смущало. Они привыкли к томительному ожиданию в засадах. К азарту и непредсказуемости стремительного, как удары кинжала, огневого контакта, когда грохот взрывов и яростный шквальный огонь, когда горят машины и БТРы, и адреналин в крови, и кричит раненый на дороге… Когда кровь пульсирует в висках и автомат в руках бьется, как живой… Когда враг ошеломлен, уничтожен и…

— Пошла пехота, — сказал Кащей, выслушав сообщение первого наблюдателя. Он располагался в двадцати пяти километрах и сообщил, что две «девятки» и «фолькс» только что прошли мимо. — Пошли, орлы, на позиции. Минут через пятнадцать они будут здесь. С Богом!

Восемь человек сели в «тойоту» и «ниву», уехали. Через сто метров они выскочили на трассу и встали на обочинах по обе стороны. Из салонов выбрались люди с оружием, в камуфляже, и мгновенно растворились в лесу. В «ниве» и в «тойоте» остались только водители, а камуфлированные снайперы и автоматчики заняли позиции в лесу. Они образовали невидимый неправильный четырехугольник, диагонали которого пересекались воле перекрестка трассы и грунтовки. Там росла мощная, раздвоенная сосна, у ее подножия стояла «тойота».

Через несколько минут взмах жезла «инспектора ГАИ» остановит там же конвой с ценным грузом.

Чайки давно отстали, потянул ветер, и на верхней палубе стало холодно. Катя встала и пошла в бар. После залитого солнечным светом неба и сверкающего моря внутри показалось темновато. Звучала латиноамериканская музычка, громко разговаривали два пьяных финна. Круглолицый бармен, скучая, смотрел новости. На экране колбасился Ельцин. Катя заказала водки.

В гнездах, предохраняющих от падения во время качки, блестели сотни бутылок, орали финны. Кривлялся Ельцин, и наяривали что-то зажигательное темпераментные кабальеро. Катя сидела у стойки и держала в руках высокий, слегка запотевший бокал с водкой.

«За что будешь пить, Катя?»

«За успех предприятия, Рахиль».

«Какого? Какого предприятия, сестрица? По превращению живых в мертвых? Ты что, Катя?!»

«Заткнись, сука. Не лезь не в свое дело».

«Да как же, Катя… ведь их убьют. Тебе их совсем не жалко?»

«Мне плевать. Разве меня кто-нибудь жалел? Куда ты лезешь со своими проповедями? Кому они нужны? Что ты, сучка, благополучная дамочка из сытого буржуазного рая, знаешь про мою жизнь?»

«Постой, — сказала Рахиль, — постой? Ведь ты и есть я. Даже тело у нас одно. Ты посмотри в зеркало, Катя».

«Э-э, нет, сестрица… тело у нас одно, но живем мы в нем по отдельности, врозь. Что ты знаешь про МОЮ жизнь? Про МОИ бесконечные потери? Про брошенного ребенка? И нерожденного ребенка? Про предательство любимого человека? Про Кресты? Про ужас и одиночество на Босфоре?»

«Я помню…»

«Нет, сестрица, ПОМНЮ я. Я все помню. И я ничего не простила».

«Но Андрей…»

«Андрея уже давно нет. Я это поняла, а ты не можешь».

Катя залпом выпила водку, поставила бокал на стойку… звякнули кубики льда. Жестом она показана оторопевшему бармену: повторить.

Очень хотелось заплакать, но она знала, что не сможет, что все слезы выплаканы и все чайки давно отстали. «Смирновская» текла в бокал тонкой струйкой, орали финны, и заходились две гитары в костяном орнаменте кастаньет… Бокал наполнился наполовину, круглолицый бармен слегка подтолкнул его к Кате. Нет, показала она глазами, полный. Круглолицый поколебался секунду, но не стал перечить… У него был огромный опыт и наметанный глаз. Он всегда определял человека, которому нельзя перечить.

— Китос[8], — сказана Катя, открыла сумочку и бросила на стойку деньги.

На экране телевизора горели какие-то здания. Диктор торопливо говорил про террористов. Кастаньеты трещали, и ночь над Рио была темна. Катя взяла бокал, и вышла из бара.

Ветер на палубе взвихрил волосы и прижал к ногам юбку. Прямая, как магистраль, полоса облаков быстро плыла на восток, в Россию, в Санкт-Петербург. По полосе мчался бежевый «фольксваген».

— Господи! — шепнула Катя. — Господи! Да что же я наделала?

Со звоном разбился бокал и раскатились по палубе кубики льда. Кастаньеты гремели прямо в голове.

«Фольксваген» мчался в Питер. Движение на трассе было весьма умеренным, машины с прикрытием держались приблизительно в ста метрах впереди и сзади. В кожаном чехле болталась, свисая с торпеды, радиостанция для связи с обеими «девятками». В самом начале рейса провели контрольный сеанс, и с тех пор рация молчала, только светила глазком светодиода.

Андрей поглядывал в окно на пробегающий мимо пейзаж, который отличался от финского только наличием мусора на обочинах да отсутствием столбиков с катафотами. Кравцов и Лена несколько раз пытались завести беседу, но Андрей отвечал односложно — да, нет, — и они эти попытки оставили. Валентин сунул в магнитофон кассету, и по салону побежал гитарный перезвон, четко застучали кастаньеты… Бархатная темная ночь накрыла Рио-де-Жанейро.

— Пора, — сказал Кащей, — через пару минут они будут на месте.

Он поставил магнитную мигалку на крышу, и «пятерка», украшенная с одного боку милицейской символикой, двинулась к трассе.

В кармане Обнорского зазвенел телефон. «Кому это я нужен?» — подумал он, нажимая кнопку.

— Але.

И — тишина в ответ. Странная напряженная тишина, за которой угадывается присутствие человека.

— Але, — повторил он, — говорите…

Тра-та-та-та, прогремели кастаньеты, и слабый Катин голос сказал с суеверным испугом:

— Господи…

— Катя! Это ты, Катя? — быстро спросил Обнорский и убавил звук магнитолы. Слева на него внимательно поглядывал Кравцов. — У тебя что-то случилось?

— Эта музыка…

— Что музыка? Я приглушил… теперь не мешает?

— Эта музыка, Господи! Я… я подумала, что схожу с ума, галлюцинирую.

— Да что случилось-то? Ты никак выпивши, Катерина? — удивился Обнорский.

— Чуть-чуть… Ты где сейчас, Андрюша?